Ваше Сиятельство #10 - Эрли Моури
— Считайте, господин Чику. Кстати, сколько положено отдавать Костлявому?
— Кто как дает. Если нормальный улов, то даем больше. Вон, Танос всегда дает больше, потому что хочет понравиться. Потому, что он новенький. Он думает, что от Костлявого много зависит, но Костлявый — это не Бомбей, — Чикуту вытянул все купюры, примерно штук двадцать и начал считать. — Если будет серьезная проблема, Костлявый не поможет.
— Чего мне ему нравиться? Я же не девочка. И я вообще не стремлюсь никому нравиться, — сказал Майкл Милтон, при этом подумав, что это не совсем так. Еще недавно, он весьма заискивал перед этими парнями, потому что до дрожи боялся их. И если быть честным, боится сейчас, однако этот страх поутих.
— Это правильно, — отозвался ацтек, прервав шепот при подсчете денег. — Надо быть мужиком. А ты молодец, Котенок. Ты мне все больше нравишься. В общем, здесь прилично — четыреста тридцать. Давай так: Костлявому пятьдесят и нам по сто девяносто?
— Давай, — согласился барон. — А пойдем выпьем? Зайдем прямо в этот паб — угощаю.
— Ты же ломался с утра? — Чику усмехнулся, откинув со лба длинные черные волосы. — Но я всегда за — идем. И не забудь, ты пока еще должен всем нам за то, что мы решили твой хреновый вопрос с тем толстяком. Но, если будем вместе нормально работать, то…
Ацтек замер, глядя на двух парней, идущих со стороны Денни-Тауэр. Затем сделать несколько шагов за ящики и надвинул на лоб капюшон.
— Ты чего, господин Чику? — Майкл догадался, что причина такого поведения Чикуту — те двое: один полноватый в коротких с бахромой джанах, второй в темно-синем, похожий на индуса.
— Если будем работать вместе по-нормальному, долги все прощаются. И за квартиру с Шухер ничего не возьмем, — закончил прерванную мысль ацтек. — Это я обещаю. Клянусь перед Эекатллем! Сам поговорю с Костлявым, — его желтоватые глаза снова вернулись к парням, шедшим к двери паба «Three Old Barrels», затем сказал: — У нас еще одно дело, Профессор. Видел того ублюдка в подрезанных джанах?
Майкл кивнул, бросив взгляд на угол, за которым скрылось двое парней. Они наверняка зашли в паб.
— Вот он должен мне кое-что. Облапошил, сука, продал поломанный остробой. Брал у него за восемь сотен, а там механизма не оказалось вообще — подменил при продаже. Сам он не из Уайтчепеле, иначе я его давно бы нашел. Он вроде как с Марселя и звать его Пижон — не знаю имя это или так кличут. В общем так сейчас сделаем: идем в паб — он там. Если он сразу меня не заметит, то сядем тихо в темном углу, будем пить пиво — я угощаю. Когда он пойдет поссать, в сортире его прижмем. Все что при нем отберем и набьем ебало. Идем, Профессор. У нас сейчас будет очень интересная математика.
Новое дело было Майклу не по душе и даже в эту самую душу проникло ощущение, что затея ацтека кончится скверно, но барон направился следом за Чикуту к входу в «Three Old Barrels».
Глава 20
Как угомонить императора
Не знаю, проходил ли кто-либо из вас столь интересный опыт, но скажу: когда ты стоишь со спущенными наполовину штанами, твой член по-прежнему яростно дыбится, а позади тебя этак шагах в тридцати император, то испуг может случиться даже у Астерия. Этакий мимолетный испуг и обалдение. Я не знал, что на уме у Филофея и что его привело сюда в самое неподходящее время. Очень бы не хотелось, чтобы он явился сюда потому, что кто-то донес ему, будто в покои императрицы он сам как бы вошел, в то время как он туда пока еще не заходил.
— Да, дорогой! — сдавленно ответила Глория, указав мне на дверь спальни и пытаясь быстро спрятать свое тело в халате.
Я бросился в спальню. Бросился — не совсем подходящее слово, но все же я попытался оказаться там как можно скорее. В спешке едва не растянулся на пороге из-за сдерживавших ноги брюк. Судя по голосу, Филофей зашел в комнату ровно в тот момент, когда я нырнул в спальню. Быть может он даже успел увидеть мою спину.
— Глория, дошли до меня слухи… — продолжил Филофей, судя по шаркающим шагам он приближался к жене. — Очень интересные и тревожные слухи…
Император замолчал, и я застыл, стараясь беззвучно натянуть на себя брюки. Одновременно представляя Глорию, которая сейчас очень напряглась: все-таки ее муж-старичок умел держать интригу высокого градуса, явно неполезного для сердечно-сосудистой системы.
— Как какие слухи, дорогой? Ты говоришь загадками, — с придыханием произнесла императрица. Я же в этот момент обнаружил, что мое левое бедро мокро от ее интимных соков, и я с содроганием представлял, каково сейчас Глории перед Филофеем. Ведь он, как ни странно, последние дни был вовсе не похож на того немощного старика, который не вставал с постели и спешил передать престол сыну. Я слышал, что он резко пошел на поправку. Кто-то даже высказывал мысль, что его хворь была лишь надуманной и нужной лишь для того, чтобы скорее передать престол сыну.
— Ты сегодня так мила. Как-то непохоже на тебя, — раздался сухой кашель Филофея Алексеевича. — Какой же странный сегодня день, моя дорогая. Мне вот что только что сказал Бурмистров. Говорит, что только что видел меня в зале Киприды. Это в то время, как я туда еще не зашел! Представляешь какая глупость⁈
Я насторожился: разговор шел не в очень здоровое русло. Бросил взгляд на платяной шкаф, предчувствуя, что император может заглянуть сюда. Умудренный опытом прошлых жизней, я тут же подумал, насколько смазаны петли дверки этого шкафа, потому как даже у монархов, мебель не всегда в идеальном состоянии, и дверка может открыться с возмутительным скрипом. Тут же глянул на приоткрытое окно, как на возможный вариант отступления.
— Но это же невозможно! — наигранно рассмеялась Глория. — Бурмистров⁈ Как такое он мог сказать⁈
— В том-то и дело, что это глупость. Я не настолько стар и не настолько пьян, чтобы не помнить куда я заходил и где сегодня еще не бывал. И, чтоб ты не думала, выпили мы всего по половинке бокала «Амантус
