Пепел Предтеч - Евгений Хорошко
Он осёкся, чтобы наполнить лёгкие кислородом. Я же спокойно вздохнул, и встретил его взгляд, готовый теперь ко всему. Я сделал выбор — правильный или нет. Теперь пришло время встретить последствия.
Глава 12. Относительная ценность
— М-может быть, мне объяснят что-нибудь хотя бы теперь? — взмолилась Аня, когда стихли страсти.
Мы находились в крошечной камере-каморке среди каменных стен, где потолки низко нависали над головами, и ответвления тёмных тоннелей вели в неизвестность. Шелест наших лёгких отражался эхом от стен и возвращался к нам неслышным шёпотом слов. Мы сидели столь тесно, что чувствовали тепло наших тел.
В ответ на восклицание девушки, Артём неосознанно отвёл взгляд. До этого он едва слышно вёл с Кириллом беседу. Кирилл, он же, «Древ» — высокий и хорошо сложенный парень с серыми глазами и коротким ёжиком русых волос мельком взглянул на сестру.
И мне показалось, или в его взгляде мелькнуло облегчение?
Он мог с полным правом считать, что его сестра осталась погибать в одиночестве, когда его забрали Пыль-пробуждённые. Если бы не я, Аня неизбежно бы умерла. Жаль, что она забыла обо всём, что произошло в прошлом. Только для Кирилла их встреча стала воскрешением родной крови из мёртвых.
Хотя, если подумать, то для самой Белки Кирилл в одночасье стал Пыль-пробуждённым — тоже, своего рода, вести, способные сбить с толку.
Услышав её мольбу, я хотел, было, что-нибудь ей ответить, но вдруг понял, что даже не знаю, с чего начать. Да и половина того, что я хотел ей поведать, предназначалась лишь для наших с нею ушей. Это не должен был слышать Артём. Это не должен был слышать Кирилл. И уж тем более — этого не должен был слышать старший Пыль-пробуждённый.
Последний неожиданно для меня поднял голову. До того он сидел неподвижно, спрятав лицо в ладони, и долго молчал. Лишь услышав девушку, он рассмеялся, печально.
— Нам всем, Анна, стоило бы задать этот вопрос одному человеку, — Пыль-пробуждённый повернул в мою сторону голову. В его карих глазах отразилось непонятное мне раздражение. Я бы даже ненависти и гневу удивился бы меньше, чем этому. — Похоже, самая большая загадка здесь — он. Так же, как и источник наших проблем. Всеобщих проблем! — весомо добавил он.
Я стиснул зубы. Я и без его замечаний прекрасно понимал, что от Проектора в руках жуков добра можно было не ждать.
Я также заметил на себе зашуганный взгляд Белки. В зелёно-голубых глазах мелькнуло растерянное выражение — она уже уяснила себе, что я — есть даже больше, чем тренированный псионик — я есть Пыль-пробуждённый, то есть существо недосягаемо могущественное по её меркам. И она, очевидно, не считала соседство со мной безопасным, ведь «я пытался её изнасиловать» — вот она и жалась сейчас к своим братьям, поглядывая на меня с откровенной опаской.
То, что я разменял на её жизнь целый Проектор, она тоже теперь понимала. Но от этого я стал для неё теперь сродни непредсказуемой, дикой стихии. Неизвестно даже, насколько от этого стало хуже. «Артём, проклятый засранец» — я скрипнул зубами, вспомнив о нём. Мало кому удавалось мне так подгадить.
Между тем, мы продолжали переглядываться с Пыль-пробуждённым.
Яркий свет фонарей освещал его бледно-белое лицо, и я сидел так близко, что мог разглядеть тонкую сеть морщин вокруг его карих глаз. На вид ему было около сорока пяти лет, и в его глазах было выражение повидавшего многое человека. Он был невысоким и щуплым, с тонкими чертами лица, но когда мы сидели напротив и смотрели друг на друга, это впечатление скрадывалось его неизменно твёрдым взглядом, направленным на меня.
— Меня зовут Климент Александрович Старов, — представился он. — Пробуждённый, телепат-надзиратель первого класса. И ты, молодой человек, в моей компетенции. Я занимаюсь обучением и наставлением новых Пыль-пробуждённых.
— Антон... Захаров, — я с некоторым трудом вспомнил свою «новую» фамилию. — Тоже Пыль-пробуждённый, вестимо.
Некоторое время мы переглядывались, словно он пытался найти в моих глазах вызов. Но его он закономерно не встретил, и успокоенно кивнул, как будто собственным мыслям.
— Как так вышло, что тебя, пробуждённого, не забрали вместе с остальными? Почему забрали только Кирилла и его брата? — спросил он.
Я задумчиво изучал выражение его лица, гадая, как много я могу раскрыть ему без вреда для себя.
— У меня аномалия пси-способностей, — пояснил я. — Когда ваши забирали остальных, то решили, будто у меня никакого усиления способностей не случилось, и я не стал Пыль-пробуждённым.
Псион лишь хмыкнул, красноречиво разглядывая меня в лицо. Я ощущал бегущие на границе моего разума пальцы, которые будто пытались меня безуспешно ощупать, чтобы что-то найти. Но телепатия работала со мной немного не так, как с прочими людьми. Поверхностный осмотр в большинстве случаев завершался ничем.
— Это была халатность, — наконец, с отвращением заметил Климент. — И когда я пытаюсь прочесть твои мысли, это становится всё более очевидно. Отбор в Пыль-пробуждённые стал из рук вон плох, или там теперь проверяют на всё подряд, кроме наличия мозгов. А я ещё удивлялся, почему они без задней мысли оставили всех остальных погибать в тоннелях. В том числе — и сестру будущих пробуждённых. Думали, наверное, что там так же безопасно, как у них дома.
Кирилл при этой фразе поднял голову, и настороженно взглянул на меня серыми глазами, словно пытался найти во мне хоть что-то от «меня» прежнего — проходчика по прозвищу Шнырь. Я невольно усмехнулся ему в лицо. Ещё неизвестно, сколько прежнего осталось и в самом Древе. У него было до сих пор какое-то полусонное, затуманенное выражение в глазах — как будто его подняли посреди ночи и посветили в глаза фонариком. Явно мозги ему промывали с помощью телепатии — не зря же он не сразу узнал родную сестру.
— Я позаботился о ней, — заметил я, кивнув на Белку. — Пси-способности пробудились у меня не сразу, но их хватило, чтобы безопасно добраться до Вентилятора.
— Подожди минуту... — глаза Климента широко раскрылись и уставились на меня. — Если ты добрался до Вентилятора, то...
Он осёкся, и я с неудовольствием заподозрил, что я чем-то себя выдал. Хотя, конечно, Пыль-пробуждённый мог легко связать выход из строя Пси-репеллятора с моим появлением.
Климент, тем временем, лихорадочно рылся у себя за пазухой,
