Новая Инквизиция IV (СИ) - Злобин Михаил

Ориентируясь на подсказки нейроинтерфейса, отряд инквизиторов добрался до выгоревшей операционной. Снесенная с петель дверь и обугленные тела, наваленные штабелями, указывали на то, что столичный ликвидатор ворвался сюда подобно смертоносному урагану. А уже в следующем помещении обнаружился и сам боец…

Факел неподвижно сидел на почерневшем полу, где местами еще тлели угли, сияя россыпью оранжевых искр. Москвич подогнул под себя ноги, возвышаясь над изжаренным до состояния подошвы трупом. Они оба будто бы погибли прямо в разгар жестокого поединка. Ладони Факела до сих пор сжимали обгоревшую до черноты шею инфестата, и даже смерть не заставила его разжать убийственную хватку.

Седой, откровенно говоря, при виде такой картины испытал иррациональную гордость и воодушевление пополам с грустью. Какой там Геракл, душащий льва? Вот уж поистине сцена, достойная быть увековеченной в мраморе! Да еще и этот пепел, круживший серый хоровод вокруг пары непримиримых врагов, застывших в позах посмертной борьбы…

— Парус, ответь Седому, — активировал радиосвязь боец, — нашел Факела.

— Седой Парусу, — тут же откликнулся куратор, — что с ним⁈ Живой⁈

Ликвидатор с трудом вдохнул раскаленный воздух, который невзирая на затушенный огонь, до сих пор щипал жаром глотку даже сквозь фильтры.

— Никак нет, — категорично ответил он. — Сгорел прямо в броне. Сидит тут на коленях в обнимку с трупом инфестата…

Продолжение доклада застряло в горле Седого, потому что доселе неподвижная фигура в дочерна закопченном ИК-Б вдруг ожила и с легким хрустом повернула шею ко входу. Откровенно охреневшие от такого поворота инквизиторы вскинули «Косы» и подались в разные стороны, окружая москвича. Они, конечно, знали, что из инфестата невозможно сделать куклу или умертвие. Но рефлексы опередили разум. Если кто-то, кто по всем признакам должен быть мертв, все еще шевелится, значит, тут не обошлось без некроэфира…

С видимым трудом сгибая сочленения пострадавшего в огне костюма, Факел потянулся к шлему. Глядя на то, как плохо слушались его руки, становилось ясно, что нейроинтерфейс высокотехнологичного облачения вышел из строя. Либо же просто выгорели ткани неживых созданий, опутывающие весь экзоскелет подобно дополнительному комплекту жил и мускулатуры. Тем не менее, приезжий ликвидатор все-таки дотянулся до головного элемента брони. Он снял его вместе с кусками собственных щек, прижарившимся кончиком носа и кожей со лба. Только при этом даже не пикнул и не поморщился…

— Он не умирает, — едва слышимо прохрипел Факел, слабо шевеля обожженными губами. — У него больше нет некроэфира, но он еще жив. Слишком силен… Огонь не справляется…

— О чем ты? — осторожно включился в разговор Седой, переглянувшись с напарниками. — У тебя ж на руках сухарь прожаренный!

— Нет, неправда, — покачал головой столичный гость, сплошь покрытой толстыми коростами, — он еще может вернуться. Передайте куратору, что эти останки нужно тщательно собрать и законсервировать. Иначе события Ершова повторятся где-нибудь еще…

Бережно опустив обугленный труп инфестата у своих ног, приезжий ликвидатор грузно поднялся. Отстегнув плохо слушающиеся перчатки, он выковырял пальцами из ушей куски расправленного пластика, в которые превратился комплект штатной радиогарнитуры. Под изумленными взглядами саратовских коллег, пара наушников шлепнулась на пол и затерялась в толстом слое пепла. А сам Факел, осенив разбросанные по операционной обезображенные тела крестным знамением, направился к выходу.

С каждым новым шагом движения давались ему все легче. Лицо бойца разглаживалось и молодело буквально на глазах. Жуткого вида ожоги стремительно темнели, заживали и осыпались пересохшей коркой. Седой и его товарищи следили, раскрыв рты, за тем, как толстые струпья отшелушиваются, обнажая нежную чуть розоватую кожу. Это было просто невероятно…

Саратовские инквизиторы почтительно расступились перед столичным гостем и опустили винтовки. Мысль остановить его или хотя бы дотронуться казалась им кощунственной. Только что они увидели, какая огромная пропасть лежит между ними и Факелом. И дело тут было не в одном лишь подавляющем превосходстве его дара, но еще и в несгибаемой воле московского ликвидатора. Такие люди на планете рождаются один на миллиард…

— Ну и что ты на этот раз мне ответишь, полковник⁈ — яростно прорычал Крюков, угрожающе нависая над Гиштапом. — Что прикажешь с твоим Жарским делать⁈

— Не могу знать, — сухо ответил подчиненный, поджав тонкие губы.

— А кто⁈ Кто может, а⁈ Я закрыл глаза, когда его скоропалительная инициатива угробила двоих полицейских на заправке! Я проглотил его сумасшедшую выходку в Семенове. Даже орден мужества ему вручил лично, положившись на твое мнение о нем! А теперь история снова повторяется! На, вот, Анатолий Петрович, полюбуйся! Почитай стенограмму переговоров из Ершова! Ну⁈ Как оно тебе? Не кажется, что твой Факел в конец охерел⁈

Генерал порывисто швырнул отчет комиссии на стол, но Гиштап к нему даже не притронулся. Зачем? Он и так знал все подробности до мельчайших деталей.

— Но ведь мой боец в конечном итоге с заданием справился, — попытался встать на защиту подопечного комбат.

— Да протри же ты свои глаза, полковник!!! — раненым медведем взревел Крюков. — Что за слепая любовь у тебя к Жарскому?!! Ты разве не видишь⁈ Не понимаешь⁈ Совсем мозги на старость лет отсохли, а⁈ ОН НЕ-У-ПРА-ВЛЯ-Е-МЫЙ! Он открыто посылает командиров и кураторов, он делает то, что хочется ЕМУ! Своими действиями в Ершове он чуть не помножил на ноль четыре инквизиторских звена, которые за каким-то хреном стали выполнять его указания! Да Факел сам источник угрозы!

— И тем не менее, вы, товарищ генерал, его отправили на поиски одаренного. Причем не какого-то там, а самого сильного за всю историю наблюдений, не считая Аида. И Жарский справился. Он действовал, ориентируясь на оперативную обстановку, которую кураторы из штаба могли оценить неверно. Это благодаря ему удалось остановить дальнейшее распространение неживой угрозы. Сколько тысяч гражданских полегло в Ершове? А скольких жертв удалось избежать? Что бы вы сейчас говорили, если бы «критический» уровень объявили уже в Саратове, а потом и в соседних областях?

— Почему-то я другого ответа от тебя не ожидал, Гиштап, — внезапно успокоился руководитель ФСБН. — В этом весь ты. Чего бы твои птенцы не натворили, ты будешь их выгораживать до последнего. Ну а что ты скажешь вот на это?

Картинным жестом генерал вытащил из ящика стола папку с предостерегающей отметкой об особой секретности содержимого. Оттуда он извлек несколько фотографий и преувеличенно медленно выложил перед собеседником.

— И что это? — покосился полковник на столешницу.

— Примерно месяц назад организованная группа неустановленных лиц совершила убийство Колпина Алексея Антоновича, — пояснил начальник. — На минуточку, зятя самого генерального прокурора Москвы!

— Не тот ли это Колпин, который в клубе пацана угрохал с использованием некроэфира? Если так, то туда ему и дорога.

— Много на себя берешь, Гиштап! — недовольно рявкнул Крюков. — Не тебе разбрасываться такими оценками, ясно⁈

— Так точно, товарищ генерал, абсолютно ясно, — хмыкнул комбат, но по упрямому прищуру глаз было видно, что он остался при своем мнении.

— Короче, смотри сюда! — раздраженно ткнул руководитель на одну из фотографий. — Колпин исчез после посещения ресторана в центре столицы…

— Что⁈ — удивился офицер. — Одаренный убийца свободно расхаживал по городу⁈

— Не о том думаешь, Петрович! — снова осадил подчиненного генерал. — Мы сейчас обсуждаем другой вопрос!

— Как скажете, Константин Константинович…

— Так… сбил меня с мысли, о чем это я? А, да! В общем, те, кто осуществили нападение на прокурорского зятя все спланировали тщательно. Потому что вместе с Колпиным пропали и его охранники, тел которых до сих пор не нашли. Труп же самого Алексея Антоновича демонстративно бросили в подвале. Сожженного. С вырезанным сердцем.