Чужая жизнь - Валерий Геннадьевич Шмаев
Лето, жарко. Процесс нагноения происходит значительно быстрее, чем в холодное время года. Ну а дальше прогрессирующее с каждой прожитой политруком минутой воспаление повреждённых сосудов и мышц, высокая температура, общее нагноение всего бедра и как результат этого – очень быстрая гангрена нижней конечности. И неминуемая мученическая смерть.
Можно было бы попробовать вскрыть раневой канал, то есть разрезать кожу вдоль всего повреждения, чтобы поставить дренаж и обработать рану, но как это сделать без наркоза и стерильных материалов? В этом случае полит рук может умереть от обычного болевого шока. Самогоном его напоить до невменяемого состояния? И что это даст? Я не врач. Что делать, я знаю только в поверхностной теории. То есть знать, что делать, чтобы Яковенко не умер, знаю, а как это сделать – нет.
Недаром хирурги ценятся во всех странах мира. С подобной операцией справится и любая квалифицированная медицинская сестра, но я-то не хирург и не медсестра, а коновал от медицины. Таблетку могу выдать по назначению врача да порезанный палец бинтом замотать. Это я, конечно, упрощаю. Знаний у меня несколько больше, но за остро отточенный нож однозначно не возьмусь. Я просто не знаю, как резать и как, чем и какие сосуды сшивать, и политрук просто умрёт у меня под ножом от потери крови или того же болевого шока.
Одна надежда, что мы каким-то чудом перебьём всех приехавших егерей, захватим и ограбим их санитара. Но есть ли у него тот же скальпель и морфий? Или что там у немцев сейчас вместо морфия для обезболивания? У меня вообще кроме двух шприцев, пятака рулонов бинтов, немецких перевязочных пакетов[9] и йода ничего нет. Даже перекись водорода отсутствует. Кто его знает, существует ли эта самая перекись сейчас в военно-полевом медицинском комплекте или нет. Даже это для меня тёмный лес.
Появление на нашей позиции новых людей я, задумавшись, пропустил. Вернее, не так. Первым, и это само собой разумеется, услышал тихонько подходивших к нам людей Степан. Я чухнулся много позже. Да и то только после того, как Стёпка, перехватив поудобнее свой автомат, перекатился в сторону приближающегося шума. Впрочем, я успел только развернуться и тихонько удивлённо присвистнуть.
Первыми практически бесшумно подходили жена Шатуна и его дочка, вооружённые немецкими карабинами, которые совсем недавно уехали на телеге вместе с раненым политруком. За ними так же бесшумно двигался достаточно пожилой мужчина с карабином имени капитана Мосина, а следом за ним топали четверо красноармейцев, среди которых были красноармеец Уздов, двое артиллеристов и Рябой. Последние четверо издавали столько шума, что хватило бы на приличное стадо так нелюбимых мной крупных млекопитающих, вчера днём обгадивших всю поляну перед таким красивым озерцом.
Увидев знакомых людей, я сразу расслабился, но Степан ствол своего автомата не опускал, недобро уставившись на подходящего к нам мужчину. Видя, что ещё чуть-чуть, и мой напарник поприветствует мужика очередью из автомата, я, ни слова не говоря, положил руку на ствол прямо около мушки и направил автомат в землю.
Степан посмотрел мне в глаза и зло и отрывисто заговорил:
– Это полицай. Он у них старшим был. Не местный. Сопротивлялся до последнего. Нас с Шатуном обзывал по-всякому. Над пленными издевался. Никонова оглушил. Я его прямо на месте хотел кончить, да Шатун не дал.
– Разберёмся, Стёпа, – тут же ответил я, мгновенно оценив подходящих к нам людей, и продолжил:
– Алевтина с Настей за спиной его держат. Если бы ему не доверяли, то в трёх метрах позади него бы шли. И Шатун не дал тебе его прибить. Не спеши. Сначала выслушаем хозяев. Как ни крути, а мы с тобой здесь гости.
Степан что-то хотел мне возразить, но, видно, в последний момент передумал и, на мгновение крутанув желваками, отчего лицо его на пару секунд перекосилось, нехотя опустил оружие.
Подошедшая к нам жена Шатуна заговорила первой:
– Ты, Степан, желваками не играй. Сначала послушай. Николаю ты сразу поверил. Теперь поверь мне. Нет в Никодимыче гнили. Своя правда есть, а гнили нет. Такой он человек. Мы с ним давно знакомы. Считай, что Никодимыч наш родственник. Поверил нам, поверь и ему. Не по своей воле он финнам помогать пошёл.
Ответить Стёпке я не дал.
– Степан – второе дело. Главное, чтобы вашему Никодимычу поверил я, а мне даже слушать вас ни к чему. Истории бывают разные. Длинные они или не очень, смысла никакого для нас нет. Рассказать можно всё что угодно. Я сам такой сказочник. Будет время, поинтересуйтесь у Степана, он перескажет. Мои сказки ему очень нравятся. Теперь вашему родственнику делом надо доказывать, а самые убедительные доказательства скоро прямо сюда прибудут. Политрук где?
Ответ, впрочем, мне был не сильно нужен. Раз все эти люди уже здесь, значит, Яковенко где-то на околице деревни, а этот партизанский отряд организовался много раньше того момента, когда Шатун доехал до собственного дома, и инициатором создания отряда является именно эта невысокая коренастая женщина, практически спасшая всех нас и полностью поменявшая весь расклад боя. Потому что иначе времени у Шатуна просто не хватило бы.
Почти наверняка сам Шатун со второй частью этого партизанского отряда уже подходит к «засадному полку» на противоположной стороне дороги, но оказалось, что это ещё далеко не всё. Хитрый Шатун шустро выпряг лошадок, отогнал их к соседям и перекрыл въезд в деревню телегой, а поодаль расположил Яковенко с немецким автоматом. Вроде и уважение оказал, и самое безопасное место политруку определил. Потому что втихую наказал жене и дочери довести к нам со Степаном подмогу, а затем вернуться вдоль дороги к посёлку и отсекать возможных прорвавшихся через нашу засаду мотоциклистов. Всё же именно мотоциклистов с Брандтом катается шесть штук, и одним залпом мы их всех не накроем.
При таком раскладе оставлять пулемёт на прежнем месте смысла не было никакого, и оставшееся время я потратил на, как сказал бы гражданин Российской Федерации Агафонов Виталий Сергеевич