Грэм Макнилл - Лживые боги
– Да, Йактон, тогда посмотрим.
– Не пренебрегай моими советами, мальчик, – сказал Круз. – Может, я и стар, но не глуп.
– У меня и в мыслях не было ничего подобного, – ответил Локен.
– Тогда послушай меня внимательно, Гарвель, – продолжал Круз, наклонившись ближе. – Ты думаешь, я ничего не знаю, но это не так.
– Не знаешь о чем?
– О моем прозвище Вполуха, – прошептал Круз, чтобы его не услышал никто из палубной команды. – Я прекрасно знаю, что прозвище дано не из-за привычки говорить тихо, а потому, что никто не обращает внимания на мои слова.
Локен взглянул в вытянутое смуглое лицо Йактона. Кожа от старости была вся в морщинах, но его глаза, обычно полузакрытые, оставались яркими и проницательными.
– Йактон… – начал Локен, но Круз не дал ему договорить:
– Не извиняйся, это не твоя вина.
– Я даже не знаю, что сказать, – смутился Локен.
– А… Не говори ничего. Разве мы обязаны говорить только то, что желают слышать остальные? Мальчик мой, я знаю, что в нашем превосходном Легионе я только реликвия, обломок давно прошедших времен. Знаешь, я еще помню времена, когда мы сражались без Воителя. Можешь себе такое представить?
– Боюсь, очень скоро нам всем представится такая возможность, Йактон. Близится день открытия Дельфоса, а оттуда нет никаких вестей. Апотекарий Ваддон, даже получив анафем, и сейчас не ближе к разгадке этой тайны, чем прежде.
– Анафем?
– Оружие, которым был ранен Воитель, – пояснил Локен, уже жалея, что упомянул меч кинебрахов в присутствии Круза.
– О, это должно быть очень мощное оружие, – глубокомысленно произнес Круз.
– Я бы хотел вместе с Торгаддоном вернуться на Давин, – сменил тему Локен, – но боюсь не сдержаться, встретив Маленького Хоруса или Эзекиля.
– Мальчик, они же твои братья, – сказал Круз. – Что бы ни случилось, никогда не забывай об этом. Обрывая родственные связи, мы рискуем навлечь на себя неприятности. Отворачиваясь от одного брата, мы отворачиваемся от всех.
– Даже если они совершают чудовищную ошибку?
– Даже тогда, – кивнул Круз. – Все мы совершаем ошибки, парень. Надо воспринимать их должным образом – как уроки, усвоенные с тяжкими усилиями. Если только это не смертельные ошибки. В таком случае эти уроки усвоит кто-нибудь другой.
– Я не знаю, что делать, – признался Локен, склонившись над перилами палубы. – Я не знаю, что происходит с Воителем, и ничем не могу ему помочь.
– Да, это нелегко, мой мальчик, – согласился Круз.– И все же, как говорилось в мое время, если ничего не можешь предпринять, не стоит беспокоиться.
– В твои времена, Йактон, жизнь, вероятно, была намного проще, – сказал Локен.
– Да, это точно, – поддакнул Круз, не обращая внимания на сарказм собеседника. – Тогда не было этой чепухи с тайными ложами, и этому выскочке Варварусу в голову бы не пришло требовать крови. Неужели мы позволили бы летописцам обосноваться на славном корабле, писать о нас издевательские стишки и утверждать, что это неприукрашенная правда? Я тебя спрашиваю, куда подевалось былое уважение к Астартес? Все изменилось, мой мальчик, все изменилось.
Слушая Круза, Локен вдруг удивленно прищурился:
– О чем это ты говорил?
– Я сказал, что все изменилось с тех пор…
– Нет, – перебил его Локен. – О Варварусе и летописцах.
– Ты что, не слушал? А, конечно, не слушал,– пробормотал Круз. – Ну, похоже, Варварусу не слишком понравилось, как ты и остальные морнивальцы вели себя, когда привезли на «Дух мщения» раненого Воителя. Этот глупец полагает, что в расплату за убийства должны покатиться чьи-то головы. Он каждый день разговаривает по воксу с Малогарстом и требует, чтобы о происшествии узнала вся флотилия, чтобы семьи погибших получили соответствующую компенсацию, а виновные были наказаны.
– Он хочет нас наказать?
– Так он говорит, – кивнул Круз. – Клянется, что Инг Мае Синг уже отправила в Совет Терры донесение о ваших действиях на пусковой палубе. По-моему, он ужасный зануда. Когда Поход только начинался, нам не приходилось мириться с подобными неприятностями. Вы сражаетесь и проливаете кровь, и если люди оказались у вас на пути, что ж, значит, им не повезло.
Слова Круза ошеломили Локена, и он снова испытал стыд за свое поведение на стартовой палубе. Вина за смерть невинных тяжелым грузом останется в его душе до самого последнего дня жизни, но что сделано, то сделано, и он не собирается тратить время на сожаления. Простым смертным не подобает требовать казни Астартес, какими бы тяжелыми ни были их проступки.
Но какой бы неприятной ни была проблема с Варварусом, разбираться с ней надлежит Малогарсту. Однако что-то еще в словах Круза привлекло внимание Локена.
– Ты что-то говорил о летописцах?
– Да, от них тоже много беспокойства, как будто у нас мало других проблем.
– Йактон, хватит намеков, расскажи, что случилось.
– Ладно, только я не понимаю, куда ты так торопишься, – сказал Круз. – Похоже, что кто-то из летописцев разгуливает по кораблю и занимается пропагандой против Астартес. Распространяет стишки или что-то в этом роде. Члены судового экипажа повсюду находят эти листки. Называется «Правда – это все, что у нас есть» или что-то такое же претенциозное.
– «Правда – это все, что у нас есть», – повторил Локен.
– Да, кажется, так.
Локен развернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу с командной палубы.
– Все не так, как было в мое время, – вздохнул ему вслед Круз.
Было уже поздно, и он устал, но проделанная за неделю работа радовала Игнация Каркази. Каждый раз после тайной прогулки по кораблю, распространив листовки, он возвращался на свой маршрут несколькими часами позже и убеждался, что все копии исчезали. Конечно, часть из них была конфискована членами экипажа, но Игнаций был уверен, что многие листовки попадали в руки тех, кто должен был услышать его слова.
Проход между пассажирским отсеком и помещениями команды был пуст. Все, кто переживал за здоровье Воителя, улетели на Давин или собирались в более просторных помещениях корабля. В атмосфере «Духа мщения» появились признаки запущенности, словно даже сервиторы, отвечавшие за чистоту корабля, приостановили свою работу в ожидании разрешения кризиса.
Каркази шел в свою каюту и повсюду на переборках и дверях замечал выцарапанные знаки Божественного Откровения. У него сложилось твердое убеждение, что, следуя этим указателям, можно прийти к месту тайного собрания верующих.
Верующие. Как странно звучит это слово в эпоху просвещения. Каркази вспомнил свое посещение храма на Шестьдесят Три Девятнадцать. Тогда он задумался, а не является ли потребность верить во что-то божественное неотъемлемой чертой человеческого характера? Может быть, людям необходимо во что-то верить, чтобы заполнить пустоту в своей душе?
Один из мудрецов древней Земли утверждал, что наука уничтожит человечество, но не посредством оружия массового уничтожения, а доказательством отсутствия богов. Это знание ожесточит людей, а от сознания, что человечество осталось один на один с равнодушной Вселенной, они могут впасть в безумие.
Каркази усмехнулся. Что бы сказал этот древний мудрец, если бы мог увидеть, как Империум несет вечный свет знаний в самые дальние уголки Галактики? С другой стороны, этот культ Божественного Откровения может считаться подтверждением его слов, доказательством того, что перед угрозой пустоты люди ищут себе новых богов, чтобы заменить стершихся из их памяти.
Каркази сомневался в божественной природе Императора, но литература Божественного Откровения, появлявшаяся с той же регулярностью, что и его листовки, наводила на мысль, что Император уже поднялся над миром смертных.
Поэт тряхнул головой, посмеиваясь над собственной глупостью, и стал прикидывать, как можно описать это искусственное обожествление в новых поэмах. Перед ним уже была дверь его комнаты, и, едва притронувшись к утопленной в панель ручке, он почуял неладное. Дверь была слегка приоткрыта, и пары аммиака просочились в коридор, но даже сквозь него пробивался знакомый Каркази всепроникающий запах, который мог означать только одно. В памяти всплыли оскорбительные стишки, прочитанные им Эуфратии Киилер насчет запаха от воинов Астартес. Еще не открыв дверь, Игнаций знал, кто встретит его в комнате.
В голове мелькнула идея пройти мимо, но Каркази сразу понял, что этот поступок окажется бессмысленным.
Он сделал глубокий вдох и распахнул дверь.
Внутри царил сущий кавардак, но этим комната была обязана своему хозяину, а не постороннему вторжению. Посреди помещения, спиной к двери, как и ожидал Каркази, стоял капитан Локен, превращая своей массивной фигурой комнату в крохотную каморку.
– Привет, Игнаций, – произнес Гарвель и бросил на стол один из блокнотов «Бондсман № 7».
