Михаил Белозёров - Атомный век
— Будем надеяться, — согласился Берзалов, хотя на душе у него кошки скребли. — А вы не знаете, почему небо зелёное? — спросил он.
— Это отблески, — ответил генерал на ходу, энергично перешагивая через железнодорожные пути.
Видать, здесь принято ходить коротким путём, сообразил Берзалов, а не так, как мы привыкли до войны — всё по дорожкам, да по асфальту. По мере того, как они приближались к депо, из кустов появлялись всё новые и новые бойцы. Берзалов вначале по привычке их считал, а потом плюнул — бессмысленно. Видать, Касьян Ёрхов сказал правду, армия была у генерал — майора Грибакина — небольшая, но хорошо вооруженная, построенная по военному образцу, то есть все в полевой форме, бритые, стриженные, даже пахнущие одеколоном, а не распиздяи какие‑нибудь с обрезами типа «дубов». Берзалов едва поспевал за ним, а Архипов и Сундуков едва поспевали за Берзаловым. Потом кто‑то крикнул с удивлением:
— Игорь!.. Сундуков!.. — и бросился обниматься.
— Другана встретил, — оглянулся на Берзалова Сундуков, как всегда, изумлёнными глазами. — Вместе снимались в сериале.
И действительно, лицо у бойца показалось Берзалову чем‑то знакомым, но он не стал уточнять. Снимался, значит, снимался, время сейчас другое, не до кинематографа. Может быть, он даже и остановился бы, расспросил, чтобы потешить душу и вспомнить прежние, мирные деньки, но впереди его ждал Гаврилов.
— Не отставай! — крикнул Берзалов и спросил у генерала: — Какие отблески? — хотя уже кое о чём стал догадываться.
— Отблески «зелёной пыли», — как бы между делом сообщил Грибакин, раздавая по пути приказы: — Тепловоз почему не подогнали? А где Кузьмичёв?
— В смысле… «умной пыли»? — напомнил о себе Берзалов.
— Ну да, — безразличным тоном согласился генерал и заорал на кого‑то, кто шарахнулся от него вглубь депо: — Кузьмичёв, мать твою… ты чего от меня бегаешь?! Я же не отстану! Ты колодки отрегулировал? Нам ещё бэтээры грузить!
— Какой, на фиг, бэтээры? — раздался из депо недовольный голос, и на свет появился высокий, тощий мастер, одетый в засаленный комбинезон.
— Сейчас увидишь, скотина! — крикнул Грибакин, размахивая крепкими кулаками.
— Вы так говорите, вроде это чепуха? — снова напомнил о себе Берзалов
— В действительности, чепуха, — оглянулся генерал Грибакин. — Сам увидишь, — пообещал он, с полным безразличием махнув рукой, и Берзалов отстал от него окончательно и бесповоротно.
А Грибакин заорал снова на кого‑то:
— Какого ты это лепишь? Какого? Через полчаса уходим! Всё, собирай инструмент! Шибко ты умный!
Ему что‑то ответили непотребное.
— Пока я здесь командир, будет по — моему!!! — распалился генерал — майор Грибакин.
Берзалову надо было что‑то делать, но он пребывал в полной растерянности. Странный какой‑то генерал, подумал он, ничего толком не объяснил. Одни намёки. Кеца приплёл. Хорошо хоть не Сэра. Впрочем, он вовремя вспомнил, что в армии всегда так: приказ есть, исполняй, а как — это твоё, глубоко личное дело. Между тем, энергичные действия Грибакин возымели свои результаты: к последнему вагону с зениткой наконец подогнали платформу.
В этот момент к Берзалову подвели Гучу и Бура. Первый был как огурчик, свеженький, словно с грядки, а Бур, хоть и выглядел предельно зелёным, но ворочался во всех мыслимых и немыслимых суставах, как большая тряпичная кукла, и был всё ещё изрядно пьян. Глаза у него ничего не выражали, кроме вселенской пустоты. Оружие и амуницию тоже вернули, даже ту, которую Бур «забыл» в городе — свалили рядом кучей, автоматы отдельно, магазины отдельно, ну и шлемы тоже отдельно. Мол, барахло ваше нам ни к чему.
— Товарищ старший лейтенант… — Гуча, когда злился, даже на самого себя, цепенел и говорил скороговоркой, глядя исключительно себе под ноги, хотя по уставу положено есть глазами начальство. Он хотел было доложить обо всё том важном, что рассказывал ему Бур, он понял, что ему не поверят. — Мы не могли, мы пытались, но не сумели, мы так старались и стремились… Мамой клянусь!
— Что не дошли и напились… — ехидно закончил за него Берзалов.
— Так точно, — попытался отдать честь Гуча, но его качнуло в сторону.
— К голой жопе руку не прикладывают, — так же ехидно заметил Архипов, у которого, должно быть, уже руки чесались наказать залётчиков.
А Бур, улыбаясь до ушей, торжествующе выдал:
— Комолодун — это не то, что мы думаем, это сбывшееся пророчество Святого Писания! Ага!
— Так, ладно, — махнул рукой Берзалов, — философы. Сейчас не до вас. Грузимся на платформу и двигаем в сорок третий квадрат. Молите бога, чтобы мы Гаврилова нашли живым и здоровым, если не найдём, расстреляю к едрёне — фене.
— Будем молиться, будем, — вполне серьёзно заверил его Бур. — А ещё воздадим всем по делам, по их поступкам и…
Берзалов едва не переклинило: то ли от завуалированной угроза, то ли ещё от что? Он выругался, чтобы облегчить душу и не довести её до кипения:
— Вашу — у-у Машу — у-у!..
— Аминь! — прокричал пьяный Бур, цепляясь ногой за ногу и не падая лишь потому, что Архипов держал его за шкирку.
— Что с ними делать? — деловито спросил он, брезгливо отстраняясь от Бура, отрыжку которого было слышно с другой стороны железнодорожного депо.
— Бросьте их в машину, пусть отсыпаются. Потом поговорим.
Между тем, небо на юге снова потемнело и принялось сверкать зарницами.
* * *С приближением к сорок третьему квадрату появилась луна — череп, и у многих от страха лязгали зубы.
— Народ пошёл странный, — жаловался генерал Грибакин. — Фалломорфирует. Я уже и лекции проводил и объяснял, что это совершенно безобидное природное явление. — Нет, бегут, как собаки от палки. Я поэтому к границам Комолодуна шибко не приближался. И то обычно не досчитываешься двух — трёх человек. А куда бежать? Бежать некуда. За границей этих областей сплошная радиация. Пробовали мы в Борисоглебск пройти или, например, до Сум. Так в Борисоглебске радиационная пустыня. Ни одной деревни целой не осталось. Посёлки вдоль железнодорожного пути вымерли, как от чумы. Не поверишь, волки появились ростом с теленка.
— А что в Сумах?.. — спросил Берзалов, которому неинтересно было слушать о волках.
Волки действительно размножились неимоверно и наводили ужас на население. Отстреливали их немилосердно, но это мало помогало.
Они втроём сидели в штабном вагоне, над которым развевался российский триколор, пили водку, закусывали салом, тушенкой и репчатым луком. Пили за победу, за Россию и воссоединение армий. Хотя, оказалось, той армии у Грибакина всего‑то человек пятьсот, а из них сто шестьдесят два человека — экипаж бронепоезда. «Но зато какая?.. — периодически восклицал генерал Грибакин, — золотая!» За стеклом на фоне вечернего неба и ярких звезд мелькали остроконечные ёлки и разлапистые сосны.
— В Сумах? — переспросил Грибакин и, казалось, он задумался.
Берзалов испугался — такой у генерала сделался пустой голос.
— В Сумах моя родина… — ответил Грибакин бесцветно, как все они говорили о прошлой жизни. — В Суммах нам пришлось драться с каким‑то идиотами, которые взорвали за нами мост через Ворсклу! — голос у него взлетел до дисканта, и он закашлялся, страшно покраснел, и даже лысина налилась кровью. — Бешеные, с голыми руками на бронепоезд кидались. «Дубы», что с ними поделаешь?! — просипел он, дыша, как астматик.
Кузьмичёв, который, оказывается, был главным инженером бронепоезда, не пил из принципа. Дулся он на Грибакина, потому что Грибакин не дал ему чего‑то там установить, что улучшало тактико — технические характеристики артиллерийского огня. Но когда Берзалов начал расспрашивать последнего о подробностях боя да и вообще, о кочевой жизни бронепоезда под славным именем «Саддам Хусейн», Кузьмичёв перекривился, словно выпил касторки, и назидательно сказал:
— Плохая тема для разговора!
— А — а-а… — забыл закрыть рот Берзалов и растерянно замолчал.
Плохая, так плохая. Может, у Кузьмичёва свои соображения, я не знаю, подумал он. И как ему ни хотелось расспросить поподробнее о Комолодуне, но пришлось заткнуться. Оберегал Кузьмичёв генерала. Потом выяснилось, что они служили в одной бригаде, а когда Грибакин выскочил в туалет, чтобы откашляться, Кузьмичёв сказал:
— Ты его особенно не пытай… слушай, но не спрашивай… Он на одних нервах держится. И не пей с ним больше… Тоже плохо… Сорвется, мало не покажется.
— Ладно… — покладисто согласился Берзалов. — Не пытать, так не пытать, и пить не буду. — Не маленький, подумал он.
Кузьмичёв ещё на него так внимательно посмотрел, стараясь понять, понял старший лейтенант или нет, проникся, или надо повторить, но Берзалов придал физиономии выражение, которое должно было соответствовать моменту, и Кузьмичёв успокоился, хотя в глазах у него нет — нет, да и мелькала тревога за генерала Грибакина.
