Дмитрий Резаев - Скважина №9
Торч с удовольствием снял ботинки и грязные носки, которые, как утверждала реклама, предохраняли от плоскостопия. Затем быстро скинул верхнюю одежду. Эти дурни забыли взять у него рюкзак. В нем хранилась его жизнь. Он поставил его осторожно, будто тот был полон деревенских яиц.
Он повернул режим на бодрость и шагнул в ванну. Тысячи игл пронзили его тело. Но бодрость не приходила. Грязные ручейки обвивались вокруг его сморщенных ступней. Окно в ванную комнату было открыто. Торч смывал с себя грязь вместе с пеной от ароматического шампуня, который, судя по надписи на этикетке, обострял восприятие жизни.
Наскоро помывшись, Торч быстро вытерся и практически выпрыгнул из ванны. Взгяд его ни на секунду не отрывался от раскрытого окна. Обычный человек в него пролезть не смог бы. Даже ребенок. Но Торч не был обычным человеком. Он был ходячим скелетом, обтянутым выгоревшим на солнце брезентом.
Скрипнул, выскочив наружу, бельевой ящик. Торч выбрал ослепительно белую футболку (так его кожа не слишком будет бросаться в глаза) и коричневые шахтерские штаны. Быстро оделся.
Слава Богу, сила в его высохших руках осталась. Сила, которая питалась энергией ярости, ненависти и жажды мести. Он ловко подтянулся на руках и скользнул наружу. Рюкзак был предусмотрительно привязан к ноге. Торч мягко приземлился на цветочную клумбу. Теплая земля мгновенно заползла в ботинки, одетые на босу ногу. Свобода.
Хуч и Лорр сидели в небольшой кухне за деревянным столом. Перед ними дымились тарелки с ужином. Марта колдовала над заварочным чайником, сыпала туда какие-то листочки, корешки, лепестки. От них в воздух выстреливали дразнящие амбрэ.
– Он не сбежит? – тревожился Хуч.
– Может, конечно, это же легендарный Торч. С другой стороны, скажи, положа руку на сердце, а ты бы смог сбежать, после того как с тобой поработали эти бородатые чудовища?
Хуч поежился, вспомнив, с каким остервенением байкеры пинали Торча.
– Он сейчас лежит в ванной и медленно приходит в себя. Марта потом его вынет оттуда.
Разогнуться после приземления Торч не успел. Прямо в глаза ему смотрело лохматое чудовище. С языка капали крупные капли слюны. Огромные клыки не помещались в пасти. Из глубины цилиндрического тела доносилось утробное рычание. Хвост подметал газон. Пес весил не меньше семидесяти килограммов и был в отличной форме. Интересно, мелькнула у Торча безумная мысль, а среди животных есть псионики? Должны быть. Он попытался распрямиться, но пес сделал короткое угрожающее движение, одновременно усилив рычание. Было бы неплохо проверить эту версию. У этой животины наверняка солидная категория. Можно было бы жить… Завести себе свору собак. Или купить слона. А еще лучше устроиться сторожем в зоопарк. Пес приблизился вплотную и ткнул его носом в бок, как бы подталкивая. Торч медленно двинулся в этом направлении. Пес одобрительно тявкнул. Но все попытки Торча разогнуться наталкивались на жесткое наказание. Один раз собака довольно серьезно прихватила его чуть пониже спины. Так он и дошел до парадной двери, согнувшись в три погибели. Когда Торч взошел на крыльцо, пес сел. Торч наконец разогнулся и постучал. Дверь тут же открылась. Будто Марта ждала его на пороге.
– Помылись? – спросила она, пропуская его в дверь. – Вы Хантера не видели?
– Какого Хантера?
– Пса, старшего брата Хита, который проводил вас сюда.
– Нет.
– Охотится, наверное, на енотов.
Ирреальность этой женщины сводила Торча с ума. В сомнамбулическом состоянии он прошел на кухню и принялся за ужин, который показался ему абсолютно безвкусным. Лорр с интересом рассматривал его ботинки, полные земли.
– Да, Торч, – наконец сказал он, – полнеть тебе надо. Где это видано, чтобы нормальный человек мог вылезти в такую маленькую форточку. Ну, ничего, завтра мы тобой займемся.
ГЛАВА 28
На первом месте стоит реакция на психосоциальный стресс и аффективные состояния (тревога и депрессия). При этом депрессия может быть не очевидно клинически выражена, а представлена в скрытой, маскированной форме.
Они сидели на кухне и ели яичницу. Точнее, ел один Смит. Мирра листала электронную рекламную газету. Маленький серебристый корпус поблескивал в ее маленьких пальчиках. На дисплее вспыхивали разноцветные модули.
– Вот, – торжествующе сказала она, протягивая Смиту через стол компат-коннект, подключенный ко всем доступным базам данных. Смит взял серебристый параллелепипед и взглянул на дисплей. На ядовитом желтом фоне крупным шрифтом было набрано незатейливое «Защитник», а чуть ниже «Илия Гетторн VII». Семь поколений! Да, он происходит из семьи одних из первых Защитников Федерации.
– Ну, что ты решил?
– А если я не сумей доказать свою невиновность?
– Ты шутишь?
Мирра вскочила, полы ее халата распахнулись, она запахнула их резким движением. Глаза пылали. Смит уже начинал тяготиться ее бешеным темпераментом.
– С Защитником тебе не будут страшны ни андроиды, ни Охотники, ни федеральные агенты. Мне надоели твои сомнения, Адам. Тебя гоняют по всей Федерации, как зайца, а ты все еще думаешь, что это недоразумение.
– Ничего я не думаю, – зло ответил он и нажал пальцем на имя Илия Гетторн VII. Появилась «колбаска» соединения. Она быстро заполнилась красным. На экране побежали буквы, черные суетливые муравьи: «Ваше местонахождение установлено. С этого момента вы автоматически находитесь под защитой Илии Гетторна VII. Контракт не может быть расторгнут ни при каких условиях. Защита считается принятой. Никаких дополнительных условий. Просьба оставаться на месте, Защитник уже в пути».
Все, назад возврата нет. Только что он заключил самый жесткий контракт на всем юридическом поле. Самый бескомпромиссный, самый короткий и самый бесспорный. Этот контракт не оспаривался ни разу со времен принятия Билля о Защитниках.
Их называли так, чтобы не смешивать с бесчисленными стадами адвокатской саранчи, которая успевает опустошить ваши карманы до того, как вас посадят за решетку.
Полное название этого необычного общественного института звучало так: Последний Защитник. На него имел право любой, кто считает себя невиновным. Билль был принят сразу после скандального дела Кромтона. Когда его взяли, пресса окрестила Кромптона, скромного банковского служащего «Душителем из Бурга». Тридцать восемь жертв. Все – женщины-блондинки от двадцати до тридцати. Взяли его с поличным, над еще не остывшим телом очередной жертвы. На шее были отпечатки его пальцев, под ногтями – ее кожа. У него не было алиби ни по одному эпизоду. Мало того, выяснилось, что Кромптон проходил лечение в закрытой психиатрической клинике для социально опасных душевнобольных. Этот факт Кромптон тщательно скрывал. Попал он в клинику за попытку задушить свою сестру – блондинку, которая была проституткой. Было ему тогда пятнадцать лет. Экспертиза признала его невменяемым. Но курс лечения оказался настолько успешным, что Кромптона через пять лет выпустили. Врач был единственный, кто свидетельствовал на суде в его защиту. Не помогло. Нашлись свидетели, который видели Кромптона несколько раз в то время и в том месте, когда погибли несколько женщин. Его приговорили к смертельной инъекции. После оглашения приговора Кромптон закатил в суде настоящую истерику. Он кричал, что невиновен и его смерть падет на головы всех присяжных, судьи, обвинителя и газетчиков. Не помогло. Через несколько дней, в рекордный срок, приговор был приведен в исполнение. Кромптон успел проклясть и человека, сделавшего инъекцию. Однако убийства продолжились. Были задушены еще десять блондинок, легкомысленно прогуливавшихся в безлюдных местах в слишком позднее время суток. Сначала общественность решила, что это орудует подражатель, но страшная правда выплыла наружу, когда преступник был схвачен. Им оказался некто Грагг, отпрыск одного из стальных королей, оказавшийся совершенно безумным. Первой блондинкой, которую он задушил, была молодая топ-модель, на которой его папаша-миллиардер женился, выгнав из дома мать Грагга. Ну а дальше пошло-поехало. Все усилия самых дорогих адвокатов оказались напрасными. Грагг во всем признался с торжествующей прямотой. Давая показания в суде, он хохотал, крича, что он единственный убийца в этом зале. Что судья (а по стечению обстоятельств дело рассматривал тот же самый судья, который приговорил Кромптона) убил ни в чем неповинного человека, обычного, одинокого клерка, который не мог доказать свое алиби, потому что у него не было ни друзей, ни знакомых. Он громогласно называл имена присяжных, вынесших Кромптону обвинительный вердикт, он поздравлял их с вступлением в клуб убийц невинных людей. Все можно было списать на его невменяемость, но Грагг с такими подробностями описал все тридцать восемь убийств, которые приписывались Кромптону, что общественность содрогнулась. Речи Грагга, записанные на видеопленку, разошлись тысячными тиражами, вызвав среди населения неадекватную реакцию. Как назло, Грагг оказался очень талантливым оратором. Он бичевал всю систему правосудия с такой яростью и убедительностью, что по Федерации прокатилась волна демонстраций с требованием судебной реформы. Ситуация усугубилась тем, что по ходу процесса над Фраггом покончили жизнь самоубийством судья и трое присяжных по делу Кромптона. Обвинителя чудом удалось вынуть из петли. После этих событий была повсеместно отменена смертная казнь и введен институт Последнего Защитника.
