Андрей Щупов - Тост за Палача
— Похоже, сегодняшнее рандеву откладывается. В муниципальном банке действительно произошел взрыв. В кассовом зале на втором этаже. По счастью, обошлось без жертв, но разрушения приличные.
— Неужели Палач? — ахнул Сергей.
— Да нет. Кто-то загодя позвонил, предупредил насчет бомбы. На этот раз, кажется, действительно террористы.
— Тогда причем здесь мы?
— Район-то опять наш. — Шматов вздохнул. — Вот Денис Трофимович и решил проверить все лично. Рванул туда со своей командой, заодно и нас зовет. Так сказать, на всякий пожарный.
— Пустой номер. — Спокойно произнес Вадим. — Это не Палач. С Палачом вы повстречаетесь чуть позже.
Друзья взглянули на него почти с испугом.
— Ладно, не буду вас задерживать, идите, — Вадим шутливо помахал рукой. — Денису Трофимовичу привет передавайте. А заодно расскажите ему и про ту штучку.
— Какую еще штучку?
— Полупрозрачную, которую унес Палач. Судя по всему, это что-то вроде концентрированного источника питания. Вот и порадуйте начальника. Все равно ведь узнает. Лучше уж явиться с повинной…
* * *Забавно, но ясного понимания природы ауры у Вадима не сложилось по сию пору. Полевой ли кокон, являющийся продолжением тела физического, панцирь ли из холодной лептонной плазмы, но ЭТО сопутствовало всем живущим на земле — гуманоидам, животным, деревьям, даже самым крохотным насекомым. Не ведая о том, люди каждодневно «отирали боками» друг дружку, пронзали поля соседей, вдыхали в себя материю, являющуюся по сути своей чужой плотью. Вадим же эти поля наблюдал воочию, а, наблюдая, извлекал массу разнородной информации. Тот же цвет ауры мог многое рассказать о темпераменте человека, форма и вибрация — о скрытом напряжении, густота и неоднородность — о болезненных очагах. Когда люди преисполнялись гнева, полевые оболочки клубились грозовыми тучами, щетинились недобрыми шипами, в расслабленном и умиротворенном состоянии ауры напротив источали успокоенное сияние, притягивая к себе даже тех, кто не способен был видеть полей вовсе. Это была область знаний, еще совершенно не тронутая скальпелем человеческой мысли. Это был мир, в который ни разу не вторгались ни объектив фотографа, ни кисть живописца.
Дымов не слишком часто размышлял на эту тему, однако необходимость принимать ауру людей исключительно как диагностический срез и врачебную подсказку тяготила его более всего. Это было неправильно и это было несправедливо. Все равно как рассматривать изящные силуэты птиц, оленей и кальмаров исключительно с гастрономической точки зрения. Тем не менее, подобный подход давно уже стал составной частью его работы, а потому сразу после отъезда оперативников Дымов немедленно проследовал в секцию с экспериментальными палатами.
В двух помещениях пациенты были помещены в деревянные пирамиды классической конструкции, в третьей и четвертой палатах добровольцы испытывали на себе экспериментальные модели, в которых произвольным образом менялись высота, внутренний объем, число граней и сорт древесины. Пожалуй, именно это направление в последние месяцы радовало Вадима более всего. Единственное, о чем оставалось сожалеть, так это о скромных полигонных площадях, не позволяющих в сжатые сроки собрать сколько-нибудь внушительную статистику. Тем не менее, очевидность результатов не вызывала сомнений. Ауры людей пластично реагировали на форму и высоту пирамид, а использование кленовой древесины даже успело вызвать в «Галактионе» некое подобие переполоха. Так пациент, привезенный в центр в состоянии полной комы, был экстренно помещен в одну из таких пирамид. Вмешательства Дымова, находящегося в это время на выезде, так и не потребовалось, потому что уже минут через двадцать пациент пришел в себя и, улучив момент, улизнул из клиники вовсе. Чуть позже вместе с Изотовым Вадиму удалось восстановить всю картину случившегося. Как выяснилось, пройдя длительный курс лечения антабусом, клиент принял роковую дозу алкоголя. В итоге — тяжелое отравление, гиперемия кожных покровов, резкое нарушение сердечной деятельности. Приехавшая бригада скорой помощи выявила признаки ишемии миокарда. После введения сильнодействующих кардиостимуляторов больному стало еще хуже, наступила кома. Именно тогда, вытолкав врачей за порог, хозяйка на свой страх и риск вызвонила работников «Галактиона». Те в свою очередь доставили пациента в центр и начали вызванивать Дымова. Однако к приезду последнего пирамида свое дело уже сделала. Как выяснилось впоследствии — именно такого рода психотропные дисфункции клен лечил наиболее радикально. И даже не лечил, а начисто устранял, пластично исправляя деформированную мантию, рассеивая энергетические «желваки», вытягивая лептоновую форму по вертикали — вровень с деревянным конусом. А уж там начинали работать иные законы, о которых Дымов и по сию пору имел довольно смутное представление. Оживая, полевые формы изменяли свою структуру и сами начинали взаимодействовать с окружающим пространством, вбирая в себя недостающую энергию или напротив освобождаясь от избытка своей собственной. В том и крылся секрет всех конусов, что формируя мантию, они подключали ее к энергосфере Земли, а уж далее все получалось само собой. Срабатывала схема сообщающихся сосудов, энергетический баланс полностью восстанавливался. Впрочем, более подробно изучать механизм энергетический перекачки Вадим даже не пытался. Он только констировал то, что видел, а видел он видоизмененные метатела, видел румяные лица выздоравливающих больных. Иногда ему начинало казаться, что у людей прорезается не существовавший ранее слух. Не отдавая себе отчета, они «подключались» к материнскому «Космосу» и этакими беспомощными щенятами тыкались остроносыми мордочками в незримые соски. Земная энергосфера послушно подпитывала их, восполняя растраченные жизненные запасы, корректируя дух и здоровье.
Разумеется, по выходе из пирамид люди постепенно возвращали свои привычные метаформы, вновь блокируясь от соплеменников, от всего света, но фора тем и хороша, что дает время на раздумье. Именно в таких паузах, застыв на распутье, человек волен делать главный свой выбор — между волей и покоем, между жизнью и смертью.
В экспериментальных палатах самописцы фиксировали состояние больных, отмечали пульс, частоту дыхания, снимали в состоянии сна кардио— и энцефалограммы. Все это тут же уходило в компьютерные архивы, становилось статистическим фундаментом, на котором закладывались официальные исследования. Но ни для Саши Изотова, ни для Раисы Дмитриевны не было секретом, что главные исследования проводились не с помощью приборов, а в непосредственном контакте больных и штатного экстрасенса. Вот и сейчас Вадим медленно обходил палаты, сверяя данные самописцев с тем, что наблюдало его второе зрение.
Как ни странно, наиболее слабые результаты давала красавица-березка. Незаменимая в банях и березовых отварах, основная поставщица прополиса, она неважно работала в качестве фокусирующего материала. Именно здесь у пациентов мантия претерпела лишь самые незначительные изменения. Зато в пирамидах из клена и сосны наблюдалась совершенно обратная картина. Практически за четверо суток, метатело успело принять форму предложенного конуса, самочувствие людей улучшилось, давление стабилизировалось, а о недавних приступах стенокардии они, похоже, стали уже забывать. Во всяком случае, некоторым из клиентов дней этак через пару вместо получасовых прогулок можно было смело прописывать тренажерные залы, бассейн или физиотерапию с пилой и рубанком. Тут уже выбирать следовало самим пациентам, хотя от себя лично Вадим всегда рекомендовал работу с инструментом. Во всяком случае — мужчинам…
— Вадим Алексеевич!
Он обернулся. К нему спешила с телефонной трубкой одна из медсестер.
— Извините, но вас к телефону.
Поблагодарив, Дымов взял у нее трубку. Звонил Ломтев Павел Сергеевич.
— Здорово, Вадим. Вот, наконец, решился на звонок.
— А что сам не зашел? Или какие-то проблемы?
Слышно было, как Ломтев что-то мычит, не решаясь сказать сразу.
— Давай, Павел Сергеевич, не смущайся. Надо понимать, ты встретился с моим оппонентом?
— Типа того…
— Ну и что?
— Да ничего, посидели, поболтали… В общем извини, Вадим, но это не мой уровень. Ты ведь знаешь, я для тебя все, что угодно, но этот ферт не из наших. Столичная масть. И не простая, а верховая. Учти, я тебе этого не говорил, но факт есть факт. Конечно, он здесь чужачок, и если надо, я и за жабры его возьму, и в асфальт зарою, но это не выход, сам понимаешь. За ним такие киты стоят, что пришлют следом зонденр-команду и оптом зачистят весь город.
— Такой серьезный типаж?
— По первым прикидкам — действительно серьезный. Но я еще разок заброшу удочки, попробую прокачать ситуацию более капитально. Кто знает, может, он — дутый! Надо еще выяснить — от кого он пляшет. Если от себя, то как-нибудь обломаем рога, а если его какой-нибудь князь заслал, то извини… То есть, от своих слов я, конечно, не отказываюсь, но связываться с верховыми — это, Вадик, верное палево.
