Алексей Ефимов - Хрустальное яблоко

Его Высочество чувствует страх женщины, как свой собственный, – наплевав на запреты, он потянулся к ее разуму, жадно и нетерпеливо вбирая чужие эмоции – да, так нельзя, но любопытство – сильнее. Его Высочество добрался бы и до мыслей землянина, но не смог. Мальчишка неплохо владеет Силой, когда только успел научиться вещам, обычно недоступным в его возрасте? – но, удивительно, даже не пытается использовать ее в поединке, от которого, быть может, зависит судьба его родного мира!

…Никакого смысла ждать дальше больше нет. Только что неподвижная фигура – девяносто килограммов брони и мускулов – внезапно взрывается в стремительной атаке. Удар снизу в горло – почти смертельный, чтобы заставить противника поверить… и, просто продолжая движение, – шестопером в колено, сбоку. Этот прием не подводил ее еще никогда.

…Госпожа инструктор успевает понять, что происходит нечто странное. Мальчишка опять размазывается, уплывает из поля ее зрения куда-то вбок. Уже понимая, что все кончено, она пытается повернуть шест, но внутри его стальной трубы – тяжелый подвижный цилиндр, умножающий силу удара, он уже ушел в другой конец и не дает повернуть вдруг словно ожившее… нет, уже скорее взбесившееся оружие – какая-то совершенно необъяснимая сила подхватывает госпожу инструктора, несет… несет… несет…

…Сперва она слышит мерзкий хруст, и лишь потом сознание заливает багровой волной боли. Госпожа инструктор уже не управляет своим телом, оно с размаху, плашмя, грохается на бетон, вышибая воздух из груди. Сломанная правая рука словно взрывается белым ослепительным огнем, и госпожа инструктор на целую секунду исчезает из этой реальности.

…Когда она открывает глаза, мальчишка стоит над ней, сжимая в руках ее шест. Он бьет сверху вниз, бьет притупленным трехгранным острием – оно проткнет шлем и череп и войдет глубоко в мозг. Госпожа инструктор издает высокий пронзительный визг – и острие врезается, врезается в бетон перед ее носом, по лицу больно бьют острые осколки, а над плацем еще гуляет постыдное эхо. Мальчишка еще секунду смотрит на всаженный на два дюйма в бетон подрагивающий шест, потом поворачивается и уходит. Просто уходит – и это самое обидное.

Его Высочество удивлен и растерян. Он не понимает, как такое могло быть, и очень, очень злится из-за этого.

– Ханнар, может быть, я просто дурак. Может быть, я ничего не понимаю. Но – черт побери! – ты знаешь мою сумасшедшую сестру. Я тренируюсь с ней вот уже десять лет и, думаю, кое-чему научился. Так вот: того, что мы видели, просто не может быть. Ты понимаешь это?

– Да, Ваше Высочество.

Его Высочество хмыкнул и надел сандалии.

– Я хочу увидеть этого мальчишку. Сейчас. Немедленно.

– Едва ли это возможно, Ваше Высочество.

Его Высочество насмешливо приподнял бровь.

– Да? Это почему же?

– Он не пойдет к вам, даже если его приглашу я.

Его Высочество широко улыбнулся.

– Только и всего? Ну, тогда я сам пойду к нему, делов-то…

17. Принц хочет знать

Как-то вдруг вокруг Игоря собралась масса людей – его товарищи, Макаров, даже лорд Оксбридж… но раньше всех рядом оказался Цесаревич. Он недоверчиво окинул взглядом вовсе не могучую фигуру мальчишки и покачал головой.

– Жаль, что ты уже дворянин.

– Почему? – Игорь вскинул удивленные глаза.

– За такое дают потомственное дворянство. Сразу. Ты хоть понимаешь, что только что сделал?

– Нет, – Игорь и в самом деле не понимал. Он дрался. Потому что был зол. На… на многое. За многое. Даже за самих мьюри. И все. Что тут такого? Вспомнилось —

Нам славы не надо,Хрустального блеска не надо…Пусть светит над намиЛишь небо – святое, как правда!

Но вслух Игорь ничего не сказал больше, лишь чуть поклонился. Он вдруг захотел спросить, где Лина, но не посмел. А Цесаревич покачал головой.

– Так. Ладно. Разберемся потом. Давай руку.

Игорь бездумно протянул руку – залитую кровью, со свисающими лохмотьями кожи. Здорово он меня, как-то отстраненно подумал мальчишка. Интересно, сколько теперь я не смогу…

Цесаревич сжал его руку своими – у локтя и запястья, не больно, но с пугающей, сокрушительной силой, и мальчишка дернулся, когда ее до самого плеча пробило белое, ледяное пламя. Игорь едва смог уловить оглушающий по мощи всплеск Силы… и недоуменно уставился на руку.

Рана просто… исчезла. Нет, не полностью – от нее остался обвивающий предплечье багровый шрам, но боль словно стерли, и мгновенно высохшая кровь осыпалась с кожи бурой, невесомой трухой.

Мальчишка удивленно захлопал глазами. Нет, он знал, конечно, что Цесаревич славится не только как воин, но и как целитель, но он даже и представить не мог…

– Спасибо, Ваше… – начал он, но Цесаревич прервал его усмешкой.

– Это тебе спасибо, парень. Шрам-то у тебя теперь на всю жизнь останется…

– Это ничего… – Игорь бездумно потер руку, стараясь хоть как-то освоиться со свалившимся на него вдруг… и понял, что свалилось еще не все.

В окружившей их толпе мьюри вдруг возникла суматоха, потом она вдруг отхлынула в стороны – словно овцы от кнута пастуха.

К ним направлялся целый десяток солдат, одетых во все черное – черные куртки-мундиры, черные шаровары, высокие, окованные сталью ботинки, тяжелая черная пластинчатая броня, черные круглые шлемы. В руках они держали черные блестящие винтовки с плоским раструбом на дуле и тяжелым рубчатым стволом, на поясе у каждого висел тесак. Из-за очень светлой кожи и больших зеленых глаз Игорь поначалу принял их за сторков. Но лица у них были совсем другие – едва ли не в полтора раза шире, – а волосы темные, и мальчишка понял, что видит джангри, союзников мьюри.

Во главе отряда шел, очевидно, офицер – без брони, без шлема, одетый точно так же, как солдаты – лишь на стоячем воротнике его мундира были какие-то золотые листья и на плечах погоны со сложным серебряным узором. Слабо блестевшие черные волосы, расчесанные волосок к волоску, ровно падали ему на плечи, по-кошачьи зеленые глаза закрывала узкая полоса темного стекла. Светлокожее, высокоскулое лицо казалось совершенно безжизненным. Оружия у офицера не было, кроме кобуры на поясе, на которой лежали его затянутые в перчатки пальцы, но Игорь сразу ощутил, что он опаснее едва ли не всех этих солдат, вместе взятых.

Один из журналистов-мьюри сунулся к нему, целясь камерой в лицо, – офицер даже не повернулся к нему, только поднял ладонь, сжал два пальца и махнул в сторону, словно отгоняя мошку.

Упитанную, едва ли не стокилограммовую тушу журналиста смело, словно ее боднул бык, – она полетела в сторону как пушечное ядро и врезалась в плотную стену коллег, сбив с ног еще нескольких. Кто-то из устоявших кинулся вперед, вереща что-то о свободе прессы и ближайший солдат с явным наслаждением ударил его прикладом в печень. Офицер вновь повел пальцами – и парившие над толпой шары камер вдруг гулко лопнули – все разом! – осыпавшись вниз стеклянным и металлическим мусором. Испуганные журналисты бросились в стороны, как тараканы из-под тапка. Этот джангри владел Силой едва ли не лучше всех людей, которых знал Игорь, – понятно, за исключением Цесаревича, – ну так на то он и Цесаревич, чтобы уметь больше своих подданных.

Игорь не сразу заметил, что солдаты образуют кольцо, внутри которого идут еще двое джангри – старый и молодой. Старый был похож на черную каменную глыбу – тяжелую, грубо обтесанную, может быть, из-за своего наряда – пышный камзол с тяжелой золотой цепью, кружевной воротник, а сверху еще и расшитый золотом плащ – просто удивительно было, как его до сих пор не хватил тепловой удар. Но ничего общего с уже виденными мальчишкой чиновниками-мьюри – напыщенными, упитанными, шумными, велеречивыми – у джангри, явно стоявшего очень и очень высоко, не было. Лицо у него тоже оказалось грубое, словно у грузчика из здешнего порта, но вот глаза… глаза были как ножи – не злые, нет, но пронзающие насквозь – и Игорь невольно подумал, что не хотел бы вызвать его гнев. Этот человек… то есть джангри, мог быть абсолютно безжалостным в случае чего. Второй…

Вначале Игорь принял его за девушку – длинное черное… платье? – сандалии на босу ногу… но фигура была совсем не девчоночьей, да и черты лица – очень красивого, кстати – не оставляли никаких сомнений. Ярко-зеленые глаза, большие и длинные, высокие скулы, крупный рот говорили о хорошей породе. Тяжелая грива очень густых, черных, металлически блестевших волос небрежно падала на спину, в ней нестерпимо горело серебро диадемы, сплетенной из коротких, тяжелых цепочек. Узкую талию стягивал тяжелый пояс из толстых пластин черного стекла, покрытых сложным светящимся узором, на нем, слева, висела длинная кобура, справа – короткий меч в простых кожаных ножнах. Явно не просто так висел – походка юноши была очень легкой, он небрежно вроде бы посматривал по сторонам, но Игорь хорошо знал такую манеру – сам был из таких.