Дмитрий Матяш - Выход 493
Военные убрались из города, как только это началось. Они обещали прислать какой-то спецбатальон, подготовленный как раз для таких случаев, но никто не приехал. Никто нас не защитит. Они поедают нас. В городе не осталось обычных людей. Я не слышу никого уже несколько дней. Хочется верить, что они все же нашли, где укрыться… Либо не нашли…
Я же не прячусь… Я жду… Не хочу быть таким… Я сам…
Если что, патроны на нижней полке в шкафу.
До встречи… Надеюсь, не на земле…»
Внезапный шорох за спиной вынудил Лека выпустить из рук бумажку и, резко обернувшись, вскинуть винтовку.
— Малой, ты чего? — недовольно покосившись на упершийся ему в брюхо ствол, искривился Секач.
— Я… вот, — он поднял с пола записку и протянул ее подошедшему Крысолову, — здесь нашел… посмотрите.
Крысолов поднес к глазам записку и несколько раз пробежал бесстрастным взглядом весь текст, потом передал ее Секачу и вопросительно посмотрел на Лека, будто это он был автором сих строк.
— Где ты это взял? — спросил он.
Лек молча, кивком указал на открытую дверь в кабинет заведующего.
— О, тут жмур, — доложил Секач. Он упрятал в нагрудный карман не вызвавшую в нем особого интереса записку и осветил сидящего за столом.
— Тихо, Секач, тихо. Не свети на него. — Крысолов осторожно тыльной стороной ладони поднял ствол автомата Секача с примотанным фонарем и потряс указательным пальцем перед плотно сжатыми губами.
— Эй, ты чего? — удивленно захлопал ресницами Секач, перейдя на шепот. — Это же обычный жмурик.
— Это — не обычный жмурик, — качнул головой Крысолов. Он подошел к столу, легонько, будто чтобы не спугнуть присевшую на стол бабочку, перевернул ладонь мертвеца, закатал обшлаг рукава. Черные дорожки вен едва заметно, но все же вздымались, а чуть пониже запястья парными толчками бился пятак пульса.
— Ты хочешь сказать?.. — Секач обошел стол и, поднявшись на носках, безо всякого интереса заглянул человеку в лицо. — Да он себе полголовы снес!
— Тихо ты, — шикнул Крысолов и потянул друга за рукав к выходу.
— Ладно, ладно, сейчас только… — Он резво закинул свой автомат на плечо, согнулся и поднял с земли валявшуюся у ног человека двуствольную «вертикалку».
— Не трогай ничего! — сердито свел брови Крысолов и дернул его за рукав сильнее.
— Кирилл, да это же раритет, — восторженным взглядом осматривая старое охотничье ружье, неохотно потянулся за начальником, как малолетний хулиган за милиционером, Секач. — Дай же хоть патроны возьму.
Крысолову эта затея не нравилась. К подобного рода трофеям он относился с излишней настороженностью и обычно предпочитал не трогать ничего, что непосредственно связано с самоубийством людей, пускай бы даже оно было отлито из чистого золота. Но перечить в этот раз Секачу не стал. Хочет — пускай берет.
Сергей остановился у рассохшегося, наклонившегося чуть вперед, будто собравшегося вступить с ним в бой за патроны, шифоньера, присел и потянул за ручку выдвижной ящик. Помимо вразброс валяющихся патронов с красными пластмассовыми гильзами там еще лежал свернувшейся в клубок змеей, старый, местами надорванный, кожаный патронташ.
— Ха, а у мужичка, похоже, были проблемы, — шепотом сказал он, выудил из ящика бланк протокола и наскоро оглянул его. — Так-с, повторное нарушение условий хранения гладкоствольного оружия…
— Секач, — в этот раз более чем просто обозленно прошипел Крысолов. — Бери свои чертовы патроны и вываливайся оттуда к …ной матери.
— Иду, иду, — Секач, спешно нацепив на пояс патронташ, принялся заграбастывать красные патроны.
Выдвижная полка возвратилась в свое прежнее положение с резким, пронзительным звуком, будто Секач зажал хвост попавшей в паз мыши, и лежащая на столе рука, перевернутая ладонью вверх, вздрогнула. Сведенные коротким спазмом крайние фаланги пальцев загнулись внутрь, и у всех троих вдруг создалось впечатление, что развалившийся в кресле мужчина подозвал их к себе.
Секач протолкнул по горлу загустевший ком, взглянул на Крысолова, жестом руки показывающего, чтобы тот выметался из кабинета, и снова перевел взгляд на неумершего самострельца. Тот все еще продолжал полусидеть-полулежать в кресле, но рука его вновь шевельнулась, будто повторяя непонятливым сталкерам, чтобы подошли.
— Что это с ним? — округлил глаза Секач, плотно закрыв за собой дверь.
— А ты не знаешь? — прищурился Крысолов. — Нужна была тебе эта хренота? — Он бросил полный испепеляющего огня взгляд на болтающуюся на плече двустволку. — На охоту, может, собрался?
— Да ну чего ты, Кирилл? Я же не знал, что он не скопытился, после того как высадил себе мозги.
— Не высадил, значит. Пошли отсюда, — Крысолов уже развернулся, чтобы идти, как вдруг остановился. — Черт, а где Лек?
Секач обернулся и посветил в дальний конец коридора, но там никого не было. А из кабинета заведующего, чьи двери он подпер своей широкой спиной, послышался звук, который могут издавать только скребущие по деревянной столешнице ногти.
Глава 12
Ha смену неуверенным, робким сумеркам пришла не терпящая прекословия темнота. Только впереди, у самой земли, еще оставалась светлеть голубая кромка неба, но и та угасала на глазах, как последний, быстро исчезающий луч надежды. Похолодало, легкий, задорный ветерок сменился резкими порывами сильного ветра.
— Вот черт! — помянул нечистого Бешеный, когда зажигалка с десятого раза не смогла разгореться. Зажатая у него в зубах самокрутка с дурманящим зельем все еще оставалась неприкуренной. — Слушай, Тюрьма, а не закрыть бы тебе окно, а?
— Дует? — насмешливо прищурился тот, удерживая баранку.
— Дует, твою мать, — огрызнулся Бешеный, тряхнув гребнем. — Закрой окно, будь так добр. Дай нормально подкурить.
— Смотри-ка. — Тюремщик указал ему вперед, где на крыше огромного навеса, под которым печально поглядывали на дорогу запыленными экранами бензоколонки, распрямлялось во весь рост некое существо, побеспокоенное внезапным шумом машин.
На фоне неба, все больше напоминающего морскую пучину, куда не может проникнуть солнечный свет, существо было похожим на горбуна, по чьей-то великой милости избавившегося от векового проклятия. Разогнув скрюченный недугом хребет, расшевелив набравшиеся солью суставы и вытянув вперед костлявые лапы, существо поистине имело вид величественный и устрашающий.
— Что за зверь? — позабыв о неподкуренной сигарете, спросил Бешеный.
— А пес его знает. Но если это один из тех парней, что обитают в Пирятине, я лучше пересяду на обратный рейс, — хохотнул Тюремщик. — Не знаешь часом, когда ближайший на Киев?
— В следующей жизни, твою мать, — буркнул Бешеный. — И то тебя с твоей внешностью ни в один автобус не пустят.
Размявшись, существо опустилось на четвереньки. Подойдя к краю навеса, обвело диким мерцающим взглядом проходящие мимо машины. Света фар, конечно же, было недостаточно, чтобы целиком осветить его могучее тело, но хватало, чтобы понять, что перед ними редкостная и очень опасная тварь.
— Никитич, вы это видели? — не выпуская сигареты из зубов, спросил Бешеный, связавшись с «Бессонницей».
— Видели, — равнодушно ответил Стахов.
— И что это было?
— Понятия не имею, — ответили тем же голосом.
— Он был громадным. Медведь-переросток, не меньше. Как считаете?
— Я обязательно это запишу. — Короткая пауза. — Бешеный, не страдай херней, а?
Тот предусмотрительно отключил рацию, но от губ ее отнял не сразу.
— Спасибо, дорогой Илья Никитич! Ах, вы такой приятный собеседник; вот так говорил бы с вами без умолку. Право, общение с вами доставляет мне лишь удовольствие. А порой вы бываете вообще таким душкой! — Он восхищенно закатил глаза, отбросив рацию обратно на панель, и затрепыхал ладонями, изображая ангелочка.
Тюремщик снова расхохотался. Даже без забитого в газетную бумагу зелья, подогнанного щедрым Петровичем, он пребывал в приподнятом настроении духа.
Троглодиты вроде Тюремщика — толстокожие, неспособные к состраданию и сентиментальности мужики — давно отвыкли испытывать вину из-за пропажи или смерти очередного молодого бойца-неудачника. Они для них — как расходный материал, как топливо, которое затрачивается по мере продвижения. Потому что правило на поверхности одно: выживет тот, кто способен выжить. Тот же, кто угодил в лапы крылачу на второй день выхода, пускай даже перед этим он сдал все тесты и показал отличные результаты по физподготовке в учебке, не заслуживал, чтобы кого-то из-за него грызла совесть.
До появления в Укрытии десятью годами ранее Бешеного напарники у Тюремщика менялись с незавидной частотой. У него даже появилась некая традиция: каждый раз, что он возвращался с выхода один, он делал ножом на предплечье надрез. За пару лет место для самобичевания на обеих руках иссякло, и только Богу одному известно, сколько раз за это время он решал завязать с этим ремеслом и больше никогда не приближаться к воротам на заставах.
