Юрий Брайдер - Особый отдел

— Вы, Виктория Рудольфовна, отца своего знали? — спросил он первым делом.

— Видела в детстве несколько раз, но совершенно его не помню, — ответила девушка. — Я ведь маленькая была, когда он за границу уехал.

— А писем он вам оттуда не писал?

— Может, и писал. — Девушка задумчиво наморщила лоб, пока ещё гладкий, как фарфор. — Но мама от меня многое скрывала. Смутно припоминаю, как она в спальне читала какие-то письма, а потом плакала всю ночь напролёт.

— Почему расстались ваши родители?

— Из-за бабушки. Тёша не ужилась с невесткой. Банальная история.

— Простите за бестактный вопрос: отчего умерла ваша мать?

— Ей просто расхотелось жить. Разве так не бывает? Врачи не находили никакой болезни, а она всё угасала и угасала. Как в свое время Николай Васильевич Гоголь. Наверное, мама умерла бы и раньше, но этому как-то мешала я. Иногда она говорила: вот станешь самостоятельной, тогда и отправлюсь на тот свет. И я специально не становилась самостоятельной. Даже с мальчиками не гуляла. Постоянно сидела в четырёх стенах и строила из себя беспомощную дурочку. Но мама всё равно умерла. Даже вскрытие не нашло никакой патологии. В свидетельстве о смерти записали: сердечная недостаточность… Пока она была в сознании, всё время повторяла стихи Ахматовой:

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в чёрную долину.

— Приношу вам свои самые искренние соболезнования. — Кондаков, сражённый простотой и открытостью девушки, заёрзал в кресле.

— Спасибо. Но я уже, можно сказать, отстрадалась. А одно время мне было очень-очень плохо. Я ведь в том году не только маму, но и бабушку похоронила.

— Значит, вы поддерживали отношения с Ядвигой Станиславовной?

— Как ни странно — да. После отъезда отца две одинокие женщины потянулись друг к другу. Мы встречались не очень часто, но постоянно. Я была последней бабушкиной любовью.

— Наверное, она рассказывала вам о временах своей молодости? Ведь стариков всегда тянет на воспоминания.

— Бабушка была… как бы это лучше сказать… очень сдержанным человеком, и даже я не имела права вторгаться в её внутренний мир. Но кое-что мне известно по рассказам матери, которая за год совместной жизни наслушалась многого. Вас, как я поняла, интересует какие-то конкретное событие?

— Можно сказать и так. Кто был отцом вашего батюшки?

— Представьте себе, никто, — девушка нервно рассмеялась. — Это что-то вроде притчи о непорочном зачатии, но только на новый лад.

— А нельзя ли эту притчу послушать?

— Можно, конечно, — девушка глубоко вздохнула, словно готовясь к какому-то рискованному трюку, — только не знаю, поверите ли вы в неё.

— Это не должно вас беспокоить. Семейные предания для того и существуют, чтобы сеять сомнения у скептиков и заставлять трепетать сердца романтиков, — выпалив эту длиннейшую фразу, Кондаков удивился самому себе: даже в молодости на столь выспренние речи он был не очень-то горазд.

— Вы производите впечатление человека, которому можно доверить самое сокровенное, — сказала девушка. — Поэтому слушайте и ничему не удивляйтесь. Семнадцать лет моей матери исполнилось в сорок девятом году. Сами знаете, что это было за время. Голод, холод, разруха. Она приехала в Москву из Смоленской области, где вообще было нечего есть, и поступила в архивно-библиотечный техникум. Сама, без всякой протекции. Как я понимаю, она всегда была человеком очень обязательным и порядочным. На втором курсе всех девушек отправили на гинекологический осмотр. Дело в том, что после войны было много венерических заболеваний. Наши солдаты из освобождённых стран чего только не привезли. А нравы были очень вольные. Как же откажешь победителям? При всём при этом бабушка оставалась девственницей. Ничего, что я вам рассказываю такие деликатные веши?

— Конечно, ничего! Это вы должны простить меня за то, что вынуждены быть откровенной.

— Ну так вот. Когда девочки в самый последний момент узнали, что осмотр будет проводить гинеколог-мужчина, пусть даже и пожилой, большинство из них разбежалось. Осталось человек пять, в том числе и бабушка. Она в жизни никогда ничего не нарушала и старательно выполняла все предписания властей. В кабинете действительно находился старичок в пенсне. Ассистентки называли его профессором. Моя бабушка ему чем-то очень понравилась. При осмотре он всё время хвалил её — и за здоровье, и за чистоплотность, и за то, что сохранила девственность. Потом бабушке вдруг стало плохо, и она потеряла сознание. Очнулась уже под вечер в палате стационара. Ей дали банку консервов, буханку хлеба, немного сахара и отпустили восвояси, велев беречь себя. Всё стало забываться, но спустя какое-то время у бабушки прекратились месячные. Ощущая в организме какие-то странные изменения, она явилась в ту самую женскую консультацию и узнала удивительную новость.

— Она забеременела? — Кондаков, уже давно догадавшийся что к чему, изобразил удивление.

— Представьте себе, да! Бабушка, конечно, от такого позора разрыдалась, но её не стали журить, а только предупредили об ответственности, которая полагается за криминальный аборт. Незадолго до родов бабушку прикрепили к какой-то закрытой столовой, что по тем временам было равносильно чуду. Там она впервые попробовала красную икру и апельсины. После рождения сына ей дали комнатку в коммуналке и какое-то время продолжали подкармливать.

— Примерно до середины пятьдесят третьего гола, — подсказал Кондаков.

— Наверное. Соседи почему-то не любили бабушку и называли «чекистской овчаркой». Имя для сына она нашла в какой-то книжке, а отчество назвала первое попавшееся.

— Что вы сами думаете по этому поводу?

— Скорее всего, бабушку изнасиловали во время гинекологического осмотра.

— Кто — старый профессор?

— Ну зачем же! Могли и помоложе найтись претенденты. Тогда по Москве ходили слухи о подручных Берии, которые на усладу ему вылавливают красивых девушек.

— Разве ваш отец походил на кавказца Берию?

— Вряд ли. Мама говорила, что он был светленьким, даже с рыжинкой. Я в него уродилась.

— А на фото вы отца видели?

— Нет. После разрыва мама сожгла все семейные фотографии.

— Но ведь что-то должно было сохраниться и в бабушкином альбоме.

— Сохранилось. Но на тех фотографиях отец позирует ещё в пионерской форме.

— Кому досталось имущество вашей бабушки?

— Вы опять будете удивлены, но спустя пару дней после похорон в её квартиру залезли воры и унесли всё ценное, включая документы.

— В милицию заявляли?

— Как-то не до этого было. Я сама на ладан дышала.

— Друзья отца вас не навещали?

— Никогда.

— Находясь за границей, он поддерживал с вами связь?

— Только через бабушку. И то раз в год.

— Как относилась ваша бабушка к своей новой невестке?

— Никак. По-моему, они даже не видели друг друга.

— Если отец приедет в Россию, он навестит вас?

— Не знаю… Наверное. Адрес ведь можно узнать через справочное бюро. Вы сами как меня нашли?

— По унитазному следу. Только не спрашивайте, что это такое.

— А мне вас можно спросить? — девушка уставилась на Кондакова своими прозрачными, бездонными глазами.

— Буду весьма признателен, — он опять почувствовал себя как-то неуютно.

— Сейчас… Только выпью для смелости, — она, не закусывая, осушила рюмку коньяка, предназначенного для гостя, и сморщилась так, словно это был сок цикуты.

— Вы запейте чем-нибудь, — посоветовал Кондаков.

— Ничего, пройдёт… — девушка помахала перед лицом ладонью, словно разгоняя алкогольные пары. — С отцом случилось что-то нехорошее?

— Почему вы так решили? — чтобы избежать её вопрошающего взгляда, Кондаков принялся листать какой-то иностранный журнал, случайно оказавшийся на столе.

— Нетрудно догадаться. Вы ведь сюда не из-за бабушки пришли. А потом ещё при жизни мамы были очень странные телефонные звонки. Неизвестные люди, даже не представившись, спрашивали, что слышно об отце, не собирается ли он возвращаться, как его адрес. Маму это всегда тревожило. Она даже поменяла замки на дверях и установила цепочку.

— Какой голос был у звонившего — молодой или старый?

— Не знаю. Трубку брала мама. У нас было так заведено.

— Вы знаете, кто такая Вера Васильевна?

— Да. Вторая жена отца, про которую мы уже здесь говорили.

— Как её фамилия?

— По-моему, Пинская… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Что случилось с отцом?

— К сожалению, пока я не могу дать окончательный ответ, — Кондаков помолчал. — Но на всякий случай готовьтесь к худшему.

— Мне не привыкать, — девушка порывисто закурила. — А где это худшее может случиться?

— Простите, не совсем понял вас…