Сергей Зайцев - Неистребимый
Но вот с Онни я тоже как-то нехорошо расстался. Случайный человек, может, больше и не увижу, но все же…
Не люблю я этого дерьма вроде различия культур. Ты ей говоришь «спокойной ночи», а она хватается за меч. Потому что мрак, темнота в этой культуре ассоциируются со всем наихудшим, что только можно вообразить. Понятное дело, за несколько дней невозможно досконально узнать и понять даже соседнюю страну, а здесь целый чужой мир, где нужны серьезные исследователи, а не случайный дилетант вроде меня, и прорва времени, чтобы свести все хоть в какую-то узнаваемую систему. Помощь эмлота, конечно, неоценима. Но усвоить все знания, которые он сейчас содержит, просто невозможно. В основном от него требуются конкретные ответы на конкретные вопросы, по ситуации, с чем он блестяще справляется, но не всегда эти ответы успевают вовремя. А я как был чужаком, так чужаком и останусь. Любые попытки вмешаться в местные события с самыми благими намерениями, скорее всего, только ухудшат положение. В лучшем случае можно просто увязнуть в них по уши, не зная, как поступить дальше. Лучшее, что я могу сделать для себя и для них, – как можно быстрее убраться отсюда, потому что, даже не вмешиваясь ни во что, уже успел наломать дров.
Проклятые мысли, избавиться от них не было никакой возможности. Может быть, я и не хотел. Может быть, мне нравилось лелеять жалость к самому себе. Может быть, я ею упивался, как вампир свежей кровью…
Дождь усилился.
Крупные холодные капли с тупой сосредоточенностью самоубийц били по капюшону, по плечам, по голове и шее чарса, разлетаясь мелкими брызгами. Я бросил недовольный взгляд на небо. Небо… О-о, небо здесь – особенный случай. Не небо – серая каменная плита над головой, висевшая без всяких опор. Казалось, она готова рухнуть в любой момент. К такой «крыше» человек может спокойно относиться только в том случае, если он под ней родился, а ко мне это не относилось, к счастью или к несчастью, – это как посмотреть. Стоило только представить, каково это – жить здесь изо дня в день, и от ощущения бесконечной давящей тяжести, от ощущения обреченности, вызванной этой тяжестью, в душе вспыхивала острая паника. В мире Хабуса клаустрофобию вполне можно было заработать под открытым небом.
«Лучше уж смотреть на дорогу или на лес», – угрюмо подумал я и тут же занялся именно этим. Шершавые стволы камнелюбов, серые с фиолетовым отливом, своими разлапистыми кронами подавляли всю остальную поросль, но довольно часто можно было увидеть упрямо продиравшиеся к свету «растопыры», представлявшие собой деревья-пики, состоявшие из одного ствола, сплошь затянутого в губчатый чехол ощетинившейся прямо поверх коры листвы. Или лениво разлегшиеся, покатые пирамиды мягуна – что-то вроде огромных кустов с листьями, напоминающими листья папоротника. Эти растения старались занять как раз нижний «этаж», не востребованный другими.
Один раз на глаза попался смертельник. Это такое особенное растение, которое выглядит как огромный распустившийся цветок из пяти лепестков высотой в два человеческих роста, синий или красный, с торчащим в центре стволом мохнатого пестика с крупной почкой-семенем наверху. Считается, что смертельник способен предсказать будущее или подсказать верное решение тому, кто решится задержаться возле него на некоторое время. Но заснувший возле него больше никогда не проснется – чему я и оказался свидетелем. Задерживаться не стал, хватило и того, что успел увидеть – возле подножия растения разлагалось несколько трупов мелких животных. Один, наиболее свежий, принадлежал лысуну – голова костлявой тонколапой твари была повернута к дороге, на «морде», омерзительно напоминающей лицо человеческого младенца, застыла улыбка неизмеримого блаженства. Что-то в этой картине было непередаваемо жуткое. Прямо мороз по коже. Облагороженная мечта самоубийц. Злыдень и тот заворчал с явным неодобрением, когда это маленькое кладбище тоже попало в его поле зрения. После этой предсмертной улыбки я уже не сомневался в том, что, по сведениям эмлота, лысуны обладали зачатками разума… Неплохо кустик приспособился удобрять свои корешки.
Здесь же, на высоченном камнелюбе, росшем недалеко от смертельника, я приметил на нижних ветвях десяток странных птиц, неодобрительно косившихся в мою сторону круглыми черными глазами, пока я проезжал мимо. Я уже давно заметил, что в этом мире птицы – редкое явление, так как эти были первыми, кого я увидел лично. Оказалось, что они еще и особенные – небольшого размера, желтоклювые, серые и пушистые, при двух крыльях обладавшие аж четырьмя цепкими лапками. И эта особенность была не единственной. Когда я выяснил по эмлоту, что они собой представляют, то слегка обалдел. Птицы назывались хронками, вели в основном образ жизни падальщиков (трупы у смертельника, помните?) и обладали способностью смещения во времени на краткие интервалы. На секунду-другую, не больше, – вперед или назад. Казалось бы, что может дать пара секунд? Но если подумать – вполне достаточно, чтобы увернуться от какой-либо опасности. Недаром на этих «птах» никто никогда не охотился, ценного ничего нет, а возни… да и вони… падальщики все-таки.
Примерно через час когда дождь начал выдыхаться и перешел в едва ощутимую морось, я догнал торговый обоз. Десяток длинных тяжелых возов с колесами в половину человеческого роста медленно тащились по дороге в сторону Абесина, растянувшись на две сотни метров. Высокие борта стягивали полотнища сшитых шкур, оберегающих товар от дорожных перипетий, под небольшими навесами, устроенными на передках телег, обтянутых теми же шкурами, сидели возницы – полусонные, молчаливые, хмурые. Дорога длинна и однообразна, любые разговоры со временем затихают, пережевав все известные темы. Позади обоза плелись двое верховых воинов на серых дракхах, в легких кожаных доспехах, прошитых медными бляхами – несомненно, охранники, приставленные к обозу для защиты от зверей, а не от лихих людей, потому как разбой в макоре хитиновых владык наказывался исключительно смертью. Жестокий закон, но не мне его судить. Я чужой здесь, и этим все сказано.
Колеса скрипели, разбрызгивая пленку грязи на каменитовой дороге, возницы клевали носом, охранники – пожилой седоусый и бородатый воин сурового облика в паре с молодым, у которого поросль на лице только начала пробиваться, – с угрюмой завистью косились на меня, проезжающего мимо с приличной скоростью. Сочувствую, ребята, но такова ваша работа. Рогачи, запряженные в эти телеги, здоровенные кряжистые быки, ростом чуть ниже обычного дракха, но вдвое шире спиной, флегматично переставляли массивные копыта, не обращая на окружающее никакого внимания Из ноздрей с шумом вырывались струйки теплого пара, костяные зонтики рогов на голове и пиловидные зубья хребтов, резко выделяясь какой-то неестественной белизной на темных, почти черных безволосых шкурах, блестевших от дождевой влаги, покачивались в такт неторопливым шагам. Колоритная картинка. Вид рогачей напомнил о том, что плоть одного из их менее счастливых родственников я чуть было не отведал в трактире. Я уже об этом не жалел. Несмотря на обилие костяных причиндалов на головах и спинах, животные казались исключительно мирными, добродушными.
Бросив взгляд вперед, я заметил, что передний воз остановился, а возница, соскочив с передка, чесал затылок и рассматривал невесть откуда свалившееся на дорогу и полностью перекрывшее ее поперек толстое, в обхват, бревно. Разбойничья засада? Но скрывающихся людских аур в лесу беглый поиск не выявил. Да и бревно было странным – гладким, без сучьев, без листьев, словно дерево, прежде чем упасть, само себя ошкурило и отполировало, а затем снова перекрасило под цвет коры. Концы бревна скрывались в зарослях по обе стороны дороги, так что непонятно было, где комель, а где верхушка, – оно было ровным по всей длине.
Я намеревался, не останавливаясь, перескочить через препятствие и спокойно поехать дальше – народу было достаточно, чтобы оттащить бревно без моей помощи, – когда возница, оглянувшись, увидел меня и суматошно замахал рукой:
– Стой, стой, куда прешь, жизнь надоела?
Я остановил чарса:
– В чем дело?
Мужик, пожилой рыжебородый хааскин, удивленно вытаращился:
– Ты что, никогда увальня не видел, светочтимый? Неужто твои страны находятся так далеко от Внутреннего Круга, что там они не водятся?
Я мысленно поморщился. Несмотря на мой плащ, который был замаскирован под местный, и этот опознал во мне чужака. Чем же я так выделялся? Ладно, не важно. Эмлот уже отыскал нужный файл про увальня. Оказывается, это зверь. Причем, хищный. Любит валяться на дорогах и лесных тропах, часто посещаемых людьми и животными, изображая поваленное дерево. Маскировка столь совершенна – вид, запах, – что, оказавшись рядом, животное может ускользнуть от него лишь случайно. Злыдень, к слову, ничуть не обеспокоился. Голова и хвост увальня прячутся в кустах. Короткие лапки втягиваются прямо в туловище. Чем не бревно? С людьми такой номер не проходит. Люди знают – на то и ум даден. Знают и то, что убить увальня непросто. Обладая чудовищной силой, он способен мгновенно обвить жертву своим длинным телом и смять даже такого крупного зверя, как дракх, в кровавую лепешку.
