Андрей Левицкий - С. Х. В. А. Т. К. А.
— И что? — спросил Боцман.
— А то, что «ментал» — как нарыв на нашей… в нашем… — Филин вытер вспотевший лоб. Он пытался говорить о вещах, для которых в его лексиконе никогда не было подходящих слов, так как большую часть своей жестокой, полной насилия и крови жизни размышлял и говорил совсем о другом. — На нашем мире.
— Нарыв? Ты совсем свихнулся?
— Нарыв в пространстве! — повторил Филин. — Профессор в лаборатории так сказал. Ну, не так, но… смысл такой был. Через этот нарыв наше пространство как бы связано с бесконечностью. С той самой, из-за которой Зона появилась. И через «ментал» можно влиять, понимаешь? Чтобы аномалии возникали там, где тебе надо, гасить их, перемещать, мутантов гонять… даже выбросы устраивать!
— Да что это за бесконечность такая?!
Филин мотнул головой. Темнело, Боцман все хуже различал выражение его лица.
— Не помню слово. Она… оно… Профессор говорил — пространство информации. Как этот… Интернет, только объемный. И огромный. Информационные поля, всякая такая фигня. Не только Зоной — всем миром можно управлять. Надо только к «менталу» попасть да разобраться, что там к чему…
— Тебе надо, — оборвал Боцман.
— Что? О чем ты?
— Я не хочу ничем управлять. Я только на жизнь себе зарабатываю, понял? На старость спокойную.
— И сколько ты людей ради своей спокойной старости перебил? — усмехнулся Филин.
— Да, бандит я. Потому что другого ничего не умею. Не научили, и сам не научился. Но я… Мне твоя власть не нужна. А ты если ее добьешься, то тебе и на меня наплевать будет. Ты и меня в расход пустишь, как всех наших пустил.
— Не я их убил!
— Не ты, но погибли они из-за тебя. А я не собираюсь.
— Ну тогда стреляй, — сказал Филин и ударил ногой по пистолету.
Боцман выстрелил, пуля чиркнула главаря по плечу и улетела в темное небо — пока они говорили, наступила ночь.
Филин надеялся, что от удара ослабевший помощник выпустит ствол, но этого не произошло. Тогда он ударил Боцмана пятерней в обожженное лицо и упал на спину. Вскрикнув, Боцман повалился на колени.
А Филин развернулся и пополз между кочками. Бандит позади что-то прокричал, выстрелил еще раз… Филин полз не оглядываясь.
Через полсотни метров он притаился за большим кустом и стал высматривать Боцмана, уверенный, что тот преследует его.
Но бывший помощник не показывался, и в конце концов Филин решился встать. Сделав несколько шагов, споткнулся обо что-то в темноте, едва не упал, присел на краю крошечной полянки между низкими зарослями. Кажется, когда-то давно кто-то разбил здесь лагерь… и вскоре погиб — то ли своей смертью, от голода или жажды, то ли убитый одним из многочисленных смертельных проявлений Могильника. Произошло это давным-давно: от тела, свернувшегося в позе эмбриона на середине полянки, остались только кости.
А еще от него осталось ружье-трехлинейка с наполовину обрезанным стволом, но целым прикладом. Рядом стояла консервная банка с отогнутой круглой крышкой, такая ржавая, что к ней страшно было прикасаться — того и гляди рассыпется рыжим порошком. Но Филин к ней все же прикоснулся, даже взял и потряс. Внутри звякнуло, он запустил туда пальцы и вытащил длинный патрон. Отбросив жестянку, покосился на скелет, взял ружье. Один патрон, значит? Это что за намеки судьбы? Он не собирается стреляться, что за чушь? На мгновение ему показалось, что сама Зона издевается над ним, будто намекает, что Филину пора очистить ее от себя… Он даже сжал кулак и погрозил ночи. Никогда Филин не сдастся, никогда не пальнет себе в башку! Он слишком сильный для этого, слишком упорный и всегда добивается своего. Он почти победил, надо только догнать Шуль-гу и разобраться с ним.
Филин проверил ружье — оно оказалось заряжено. Ага, так значит, два патрона! Что ж, ладно. Он встал и поспешил дальше.
Впереди что-то светилось, над тем местом в небо взлетали большие призрачные пузыри. Чертовщина какая-то. Так и не разобрав, что это, но уверенный, что «ментал» находится посреди светящейся области, Филин ускорил шаг, на ходу целясь в темный силуэт, который все отчетливее различал перед собой.
* * *Упустив главаря, Боцман выстрелил ему вслед и побрел обратно, сам не зная куда. Он же посреди Могильника, отсюда в одиночку, без снаряги и с единственным стволом, где осталось пять патронов, не выбраться. Он смертельно устал, очень болели ожоги, и еще почему-то ломило зубы с левой стороны. В голове было совсем пусто, так что он просто шел, спотыкаясь о кочки, пока не разглядел впереди два силуэта.
Остатки инстинкта самосохранения заставили его опуститься на корточки под кустом и поднять оружие. Руки дрожали, ствол ходил ходуном, но Боцман стиснул зубы и прицелился получше.
Люди подошли ближе, и он узнал их. Надо же — выжили! Он мог завалить обоих, потому что они теперь были совсем рядом, но не видели его.
Раздался знакомый голос, второй человек ответил. Споткнулся, выругался. Боцман не шевелился, только ствол пистолета в руках двигался вслед за ними.
Они прошли мимо — всего в нескольких шагах, так и не заметив его. Когда за спиной стих шелест травы, бандит встал. От боли он соображал совсем плохо.
Может, за то, что он сделал хороший поступок, не пристрелил этих двоих, Зона простит его? Или не Зона, а Бог? Наверное, Он ведь есть… Нуда, а кто же иначе все это создал? Весь мир и эту… бесконечность, о которой толковал бывший главарь. Ведь это был хороший поступок, правда? Он ведь мог их обоих грохнуть, запросто, но не стал. Так почему бы высшим силам, кто бы они там ни были, не смилостивиться над ним и не позволить ему выжить? Выбраться из Могильника, дойти до Периметра, потом наружу… Боцман пообещал себе, что никогда больше не вернется в Зону. Устроится ночным сторожем где-нибудь в колхозе. Или на баржу — ведь он когда-то плавал на речной барже, и это было хорошее время! Ну точно, решено. Он сделал людям добро, оставил их в живых, и за это его пощадили. И теперь он выживет, точно, не может быть иначе, это ведь закон природы, это будет просто справедливо, а мир ведь справедлив, правда? Ну, в основном… Иван Сергеевич Нечипуренко, известный в Зоне под кличкой Боцман, улыбнулся, решив, что все с ним будет хорошо, и зашагал веселее, расправив плечи. Наперерез ему через заросли тихо пробирался матерый кровосос.
* * *Светящаяся, исходящая паром белая вода растекалась лужами и журчала между извилистыми полосками влажной мягкой земли. В центре этого притаившегося посреди Могильника теплого белесого мирка высился «ментал».
Он напоминал маленький вулкан из слизи. Или, может, из слипшихся комьев силикона, залитых клейким пенистым маслом.
Вместо огня и лавы вулкан изрыгал пузыри света.
Внутри «ментала» виднелись изогнутые мерцающие пласты, гирлянды лиловых почек, длинные колбаски и синеватые комки. Они медленно перемещались, срастались и распадались.
Из расползшегося по земле мягкого основания торчали округлые выросты, большинство — крошечные, слипшиеся гроздьями вроде виноградных, а один размером с артефакт, который Стае прислал в посылке. Даже полностью сформировавшийся «слизень» не отрывался от «ментала», соединенный с ним прозрачной пуповиной, по которой струились искры, а еще — тонкими мерцающими нитями.
Над обращенным к небу жерлом аномалии, напоминающим верхушку оплавленной свечи из прозрачного воска, взлетали пузыри света. Призрачные, тающие на глазах, они появлялись неравномерно и отличались размерами — от теннисного мячика до сфер размером с автомобиль, — и внутри каждого что-то плыло, покачивалось, странные силуэты и фигуры кружились там. Пузыри поднимались и таяли в темноте над Могильником.
Тимур остановился, держась за контейнер.
— Стае, я дошел, — произнес он. — Не знаю, успел или нет, но я сделал все, что мог. В тот раз не сделал, побоялся, сбежал, а теперь сделал. Очень хорошо, если это спасет тебя, но если нет… Если нет, больше я уже ничего не могу.
А это, можно сказать, и не артефакт даже. «Слизни» — сыны «мечтала», плоть от плоти его…
Так, кажется, говорил Старик?
Тимур осторожно достал из контейнера сросшиеся «слизни», поднял двумя руками и понес к «менталу», уверенный, что, если их положить возле аномалии, мерцающие нити протянутся между ними, а после из «мен-тала» выступит прозрачная трубка пуповины, удлинится и врастет концом в артефакт.
Сзади щелкнул выстрел, и пуля ударила его в левую лопатку — будто туда приставили долото и с размаху врезали молотком.
Вскрикнув, Тимур повалился лицом вниз на пропитанную белой водой землю. Артефакт вылетел из рук и упал рядом с аномалией.
Донеслись приближающиеся шаги. Рука Тимура поползла вперед. Шаги стали громче. Кончики пальцев коснулись артефакта, подтолкнули его.
Бархатистая кожица на обращенной к аномалии стороне «слизня» зашевелилась и вдруг расползлась, показав прозрачный бок. Между «слизнем» и «менталом» замерцали тончайшие, едва различимые волоски, а потом от основания аномалии потянулась, извиваясь и подрагивая, прозрачная трубка.
