Алексей Доронин - Сорок дней спустя

— И на хрена привели? Почему на месте… не поговорили?

Голос — противный въедливый тенорок.

— А допросить? — пробасил Мясник.

— Да что он скажет? — усмехнулся тот, кто явно стоял ступенькой выше в иерархии. — Думаешь, он из красногорских? Да иди лесом. Обычный чушкан подвальный. Ну, давай, раскалывай его, раз уж притащил. Но на будущее, не надо всякую мразоту водить. Ты его счетчиком мерил?

— Да вроде чистый. Относительно.

Мясник развернул Сашу вместе со стулом к себе.

— Ты. — Угрожающих интонаций в его голосе не было, и это встревожило куда сильнее. — Ты чего тут забыл?

— Да просто шел.

Мясник ударил Александра под ребра несжатым кулаком. С виду легонько, но тот взвыл.

— Ты лучше не задерживай добрых людей.

— Да жратвы хотел поискать! — На несколько секунд Данилов забыл обо всем от боли. — Думал, тут осталось…

Мясник фыркнул, а у обладателя неприятного вкрадчивого голоса его слова вызвали смех. Данилов наконец-то смог его разглядеть, но толку-то. Такое лицо может быть и у слесаря, и у доцента. Не за что зацепиться взглядом, обычный среднерусский тип: широкие скулы, маленькие глаза, темно-русые волосы. Такого увидишь в толпе и не запомнишь. Среди своих подельников он выделялся разве что одеждой — чистым и выглаженным камуфляжем.

— Значит, «жратвы поискать». Здесь, — продолжал допрос Мясник. — Ты что, паря, не местный?

— Местный. — Данилов лихорадочно соображал, какой ответ честнее. — То есть нет… Вообще, из Новосибирска.

— Скажи еще, на поезде приехал. — Мясник разглядывал его, словно энтомолог жука. — Подожди-ка. Где-то я видел твою рожу.

— Мясник, ну долго еще? — Дмитрий Генрихович постукивал костяшками по столу. — Тут все и так ясно.

— Сами говорите: осторожность, прежде всего.

— Как знаешь. Ладно, я пойду, а ты развлекайся. — Человек с неприметным лицом поднялся. — Как закончишь, отведи до института.

— Сам дойдет, — буркнул Мясник. — А я его вспомнил. Соседи мы были.

— Добрый ты человек, товарищ Мясник, — усмехнулся Дмитрий Генрихович. — Ты извини, мне насрать, будь он хоть твой брательник. Проводи, а то заблудится.

«Соседи»… это было преувеличением. Саша тоже его вспомнил. За эти три года тот, кого теперь называли Мясником, постарел, облысел и лицом стал напоминать Джона Локка из сериала «Lost». Природа хорошо постаралась, делая его непривлекательным: рябое лицо, похожее на проросшую картофелину, челюсти добермана да глаза чуть навыкате. Завершающим штрихом был красный ожог на лбу, смахивающий на след кочерги.

Он был человеком, которого знали все, — городским клоуном. Что бы там ни было с психикой, физического здоровья ему было не занимать. С марта по октябрь он ходил в коротких штанах и панамке — по рынкам, магазинам, остановкам, приставая к прохожим и горланя непотребства.

Поговаривали, что он не псих, а просто раскованный человек, которому нравится роль юродивого. Что у него была работа. По крайней мере, он ездил на трамвае на Тырган примерно в то же время, что Саша в институт. Каждый раз, когда этот мужик входил в вагон, начиналось шоу. Он декламировал куплеты собственного сочинения: «Если лидер либераст, то он Родину продаст!» Или: «Если в кране нет воды, где причина той беды?» На каждый день у него была новая присказка, всегда провокационная.

Под вечер он веселил народ, возврающийся с работы, прозой: «Ну что, покойнички? Устали, блядь? Скоро передохнём? Или передохнем?» Обожал цепляться к людям. Раз, увидев старушку, которая разговаривала по мобильному, заорал на весь вагон: «Место на погосте забронировала, болезная?» Клеился к девушкам, подсаживаясь и складывая лапищи на спинку сиденья: «Мадам, что вы делаете сегодня ночью?»

Удивительно, но люди почти не обижались, и не было у него проблем с милицией. Он был местной достопримечательностью. Как-то досталось от этого типа и Саше — однажды клоун, усевшись рядом, изводил его обидными подколами всю дорогу.

Странно, что Мясник не просто выжил, а еще и поднялся. Хотя с другой стороны… мир сошел с ума, значит, для этого человека все должно было стать на свои места.

— Что за убоина? — Проходя мимо, Дмитрий Генрихович указал на кровавый тюк.

— Забыл, как его, — равнодушно произнес Мясник. — Из новеньких. Пытался еду скоммуниздить. Плохо пытался.

— Ты смотри, так работников не останется. И что за манера, мля. Напачкали тут…

— Зато другим будет неповадно.

Человек с заурядным лицом хмыкнул и захлопнул за собой дверь.

Мясник пересел на его место, в автокресло от какой-то иномарки.

— Ну, здорово, ботаник-сан. Живой? Вот, блядь, не ожидал. На вид ведь — соплей перешибешь.

— Я вас тоже рад видеть, — ответил Данилов.

— Давай уж на «ты». Меня Саней зовут.

— Меня тоже.

— Ну, чтоб не путать, будешь Ботаником. Как меня кличут, ты уже понял.

Данилов не стал возражать.

— А ты моложе был, — заметил Мясник, наливая из бутылки и опрокидывая в себя стопку коричневой жидкости — то ли виски, то ли коньяка. — По-моему лет на десять.

— Был.

— Понятно. Давай за встречу. — Человек, которого Данилов раньше считал шутом, протянул ему стопку и плоскую бутылку.

Саша плеснул себе и таким же жестом осушил. Мясник подвинул к нему черный сухарь, и Александр зажевал неприятный дух спирта.

— Насчет Новосибирска… это ты лихо загнул, — хмыкнул Мясник, тоже хрустя сухарем. — Зачем только, не пойму?

— Это правда.

— Что, прямо вот так дошел? Пёхом?

Данилов кивнул.

— Ну, рассказывай тогда, коли не шутишь. — На малосимпатичном лице читался интерес. — Минут десять у тебя есть.

— На хрена вам оно? Это к делу не относится.

— Тут я решаю, что к чему относится. Рассказывай, говорю. С самого начала.

Данилов давно понял, что его поступок неординарен, но быть Гомером ему уже надоело. Хотя сейчас от роли сказителя было не отвертеться.

Александр как раз дошел до того, как убил топором человека за мешок консервов, когда в дверях показалась знакомая физиономия с волдырем. Шарф он снял, и Саша увидел на роже боевика такое месиво, что его передернуло.

— Мясник, Чекист послал узнать: ты скоро?

Так вот, значит, кто он такой, этот гад в форме с иголочки.

— Ёпт, я же просил не лезть, когда я работаю, — огрызнулся Мясник, и урод с язвой исчез, будто ветром сдуло.

— Увы, — пробормотал Сашин тезка. — Делать нечего. Такие дела… Отогрелся?

Александр кивнул.

— Тогда пошли, тут недалече.

В коридоре переминалась все та же гоп-компания в валенках. Увидев, что пленного вывели, ребятки о чем-то весело зашушукались, но Мясник показал им увесистый кулак и бросил, не оборачиваясь:

— А ну звездуйте отсюда, юнги. Тут вам не цирк.

Вдвоем они вышли к лестнице. Данилов слышал позади поспешные шаги — молодняк исчезал где-то в глубинах кинотеатра. Видимо, этот человек редко повторял дважды.

Они шли минут пять. Здание кинотеатра, штаб-квартира людей, которые «держали» главную стратегическую точку города, исчезло во тьме. Слева и позади остались, будто бульдозером разровнянные развалины «Альбатроса», брата-близнеца «Оптимы», который Саша собирался проверить во вторую очередь.

Справа показался декоративный фонарь, на котором вверх ногами висел голый труп, немного не доставая головой до снежного покрова. Слева Данилов заметил длинную траншею. Летом работники коммунальных служб раскапывали трубы для планового ремонта на месяц, не меньше. И в это время все обитатели микрорайона вынуждены были обходиться без горячей воды.

— Гляди!

Александр знал, что там нет ничего интересного. Разве что чуть поодаль чернеют два корпуса филиала Кузнецкого госуниверситета — один разрушенный до основания, другой — наполовину. Но все же повернул голову.

И тут же в ней взорвался снаряд, во второй раз за час. За ударом последовал толчок в плечо, и он почувствовал, что летит. Рыхлый снег расступился, и Саша приложился лбом обо что-то твердое. Над ухом прозвучал выстрел, заставивший его вжаться в землю, распластаться на дне, как лягушка. Через три секунды раздался еще один. Пуля взметнула снежные брызги метрах в пяти от него.

Еще не придя в себя, Данилов услышал шепот:

— Ползи до конца. Минут десять полежишь, потом тикай. И не суйся больше… — Сверху прилетело что-то тяжелое, ударило Сашу по спине. — Рюкзачишко свой забери. И берданку. Ботаник.

Заскрипел снег. Уродливый палач, подаривший ему жизнь, уходил прочь.

Данилов почувствовал, как по лбу бежит кровь, и понял, что здорово долбанулся о трубу. А может, и хорошо, что рассек — гематомы не будет…

Он сделал, как было велено: стиснув зубы, прополз почти пятьдесят метров на брюхе по снегу и выждал даже больше, чем нужно, скрючившись за неприваренной секцией трубы. А потом стал медленно карабкаться наверх. Земля была твердой как камень и даже не осыпалась под ногами.