Олег Языков - Гром и молния

Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль «рамы». Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает в прицел «моему» пилоту – огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю – и… О как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, «рама» валится вниз. Удачно – второй очередью «рама» сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Пилот покачивает крыльями, хвастаясь! Заслужил…

…чуть-чуть памятник себе не заслужил. По фюзеляжу сыплет горох попаданий. «Ишачок» вздрагивает, но рулей слушается. «Мой» пилот закладывает резкий вираж, ищет ведущего и «мессеров». Я вижу зеленую трассу – ведущий отгоняет от «моего» самолета немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно – тут и сбить могут, а охранять им уже некого. Подходит истребитель ведущего – он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? «Мой» пилот успокаивающе машет рукой: «Порядок, пошли домой!» Ведущий грозит ему кулаком: «Прозевал атаку!», но я вижу – улыбается… Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой «рамы», в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!

Я в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя «концертная бригада».

– Виктог, ты как? А мы уже всё! Поехави? Купаться, а?

– Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь, – поблагодарил я начальника военного госпиталя. – Теперь – живем!

Действительно – три летчика, плюс командир, а он у меня есть, – это полноценное звено получается! И ребята вроде ничего: Коптеев, Криулин и… Кулагин.

Вот черт! Они у меня все на букву «К» получаются! Интересно… Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено – «Четыре «К». Или так – «4К».

«ЧеКа» получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.

– Ребята! На выход! – Толпа потянулась во двор. – А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться… – обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну не мог я удержаться от этой фразы! Не мог! – Слушай, капитан… А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим…

Глава 8

Громко орущий от восторга подполковник Симонов в длинноватых для того, чтобы называться плавками, красных трусах пронесся по берегу и, подобно бегемоту, прыгнувшему в воду с трамплина, рухнул в реку. Москва-река возмущенно качнулась в своих берегах. Вопль захлебнулся счастливым бульканьем и фырчанием.

– Купание красного коня. Петров-Водкин. Конь – это Константин, а где же водка? – довольным, расслабленным голосом проговорил я.

Хлопочущий у расстеленной под деревом скатерти Базиль поднял сумку и с улыбкой звякнул бутылочным стеклом.

– Водка есть – празднику быть! – мудро заметил я и гаркнул: – Всем купаться!

Из-за машины вышла Серова в закрытом темно-синем купальнике. Тоже, скажу я вам, не бикини… Но – красиво! Всё – и форма, и содержание.

С трудом отведя глаза от красивого женского тела, я хлопнул резинкой своих «семейников» и нырнул с разбега. Трусы едва не снесло водой. Хорош бы я был! С голой-то задницей! Растыка…

Вынырнув в очередной раз, я услышал: «Эй! Водоплавающие! Все к столу!» Мы полезли на берег. Базиль, не желая скакать перед предметом обожания без порток, был полностью обмундирован и готов к строевому смотру. Купаться он, естественно, не полез.

Валентина кинула нам с Симоновым большую простыню и снова скрылась за машиной. Вытирая голову, я продолжал говорить…

– …так вот, Костя! Ничего ты не однобокий литератор. Армия – это огромный пласт не только армейской, но и народной жизни, это непаханое поле для советской литературы! И очень хорошо, что у нее, у этой литературы… – я попрыгал на одной ноге, пытаясь выгнать из уха воду, – есть… ух, все кажется… есть такой писатель, как Константин, сам понимаешь, Симонов! Ты еще напишешь свою главную книгу, Костя! Да такую, что все обзавидуются! Как Толстой – «Война и мир»… а у тебя будет… бр-р-р! Хорошо!..а у тебя будут – «Живые и мертвые», скажем. Кино по ней будут снимать, в школах изучать будут!

Я пристально и серьезно посмотрел на Симонова. Посмотрел, чтобы он крепко-накрепко запомнил мои слова.

– Ты, Костя, у нас классиком будешь! Живым классиком советской литературы, во как!

Симонов немного отвернулся от меня и о чем-то напряженно задумался. Потом я увидел, как его губы беззвучно прошептали: «Квассик… хм-м». Он неопределенно пожал плечами и с улыбкой повернулся ко мне.

– За стов? Пошви!

Мы с Костей направились к скатерти-самобранке и рухнули на землю.

– Базиль! Наливай!

– А почему Базив? – заинтересовался Симонов.

– У тебя ведь Васька? А у меня – Базиль… – туманно ответил я, вгрызаясь в кусок холодного мяса. – Из «Арагви» утащили, что ли?

– Почему «утащиви»? Заказави. Васька! Иди сюда! Тебя Базив ждет! – захохотал Константин.

Подошла мягко улыбающаяся Серова и молча подсела к застолью. Она как-то ушла в себя… Может, они с ее первым мужем тоже вот так выезжали на берег Москвы-реки когда-то? Не знаю…

Покатился неспешный, какой-то дачный разговор. Лев Свердлин все время рассказывал смешные истории. Мы хохотали. Все было просто здорово.

Все посиделки я пересказывать не буду, но одно упомяну. Как я жидко обд… прокололся.

– Валентина, возьмите вот это… еще вина?

– Нет, спасибо. Достаточно. А вы, Виктор, не боитесь летать?

– Нет, Валя, не боюсь. Вы же не боитесь, например, сниматься в кино?

Она долгим взглядом посмотрела на меня. А потом – тихо и приглушенно – ответила:

– А кто вам сказал, что я не боюсь? Боюсь… еще как боюсь. Боюсь, что фильм не понравится, что роль будет неудачной. Что…

Она замолчала и погрустнела.

– Не надо печалиться, замечательная артистка Серова! Людям нравятся ваши фильмы! Я сам с удовольствием смотрел и «Девушку с характером», и «Сердца четырех»…

Оп-па! Что-то я не то сказал. Лицо Серовой стало злым и жестким.

– Где вы смотрели «Сердца четырех», Виктор? Фильм запрещен к показу… Как «безыдейный» и «мелкобуржуазный», что ли. Его никто не видел. Так где?

Я вспомнил и это. Вот это я попал! Ведь его разрешат к показу только после войны! Когда надо будет дать народу чего-нибудь легкого и веселого. Влип.

– Э-э-э, а вам это точно надо знать?

– Да! Вы из НКВД, Виктор? Ходите за мной или за Симоновым?