Андрей Круз - На пороге Тьмы

– Ко мне все пристают, – засмеялась она и похлопала себя по бедру: – Без парабеллума никуда, сам видишь.

– Приходилось применять?

– Против приставателей? – уточнила она.

– Ну да.

– Стрелять – нет, а наставлять пару раз наставляла, подействовало.

Тут принесли отбивные, в очередной раз прервав разговор.

– Ну что, кавалер, везешь меня домой? – спросила Настя, после того как мы вышли из трактира, просидев на удивление долго.

Совсем не опьянеть не получилось, разговор тек легко, было тепло и уютно, так что мы не только отобедали, а заодно и отужинали. Когда выходили, трактир наполнился уже вечерними посетителями.

– Везу – даже не надейся, что откажусь, – сказал я, сгибая руку в локте и как бы предлагая взяться под нее.

Настя сразу просунула туда свою, и мы действительно образовали пару , то есть мужчину и женщину, идущих под ручку. Особой идиллии на грязной улице из этого не получилось – надо было лужи обходить и перепрыгивать и следить, чтобы в совсем глубокую грязь не влезть, но все же символизм произошедшего был для меня ценен сам по себе, как бы долго такая благодать ни длилась.

Когда усаживал Настю в коляску «харлея», подумал, что теперь следует с Федькой точно за машинами скататься. Если у меня женщина появилась, то возить ее надо хотя бы в чем-то, от чего на нее грязь не летит, ну и что у меня начальство не отберет за неправомерное использование. Не думаю, что тот же ответственный за «подвижной состав» Василь Иваныч отнесется с одобрением к факту, что я забрал служебный мотоцикл из гаража и раскатываю на нем по своим личным делам, хоть и называю их «тренировкой». Прав Федька, прав: машина нужна хотя бы девушку катать.

– На Урицкого? – на всякий случай спросил я.

– Ну да, куда в тот раз подвозили. Помнишь хоть?

– Помню, конечно.

Уже стемнело, так что начал оглядываться по сторонам – такая привычка успела появиться. Уличных фонарей здесь не было, зато висели над каждым подъездом. На Советской так еще и людно было пока, хотя народ все больше кучковался или у кабачков, или у магазинчиков. Ездило немало машин, иногда попадались целые грузовики с большими веселыми компаниями в кузовах.

Странное ощущение, когда смотришь на все это вокруг. Старые дома, старые машины, все старое, а люди в эту картину не вписываются. Ну в ту ее версию, которую мы умеем себе представить. Люди новые, из двухтысячного, и они тут как инопланетяне. Вот как я, например, до сих пор глазами хлопаю с недоумением.

– А как вообще народ из кабаков по темноте расходится? – спросил я, в очередной раз задумавшись над этим.

– Такси берут. Видишь, зеленый фонарик над хинкальной светится? – указала она вперед: мы как раз приближались к одному из заведений Шалвы.

– Вижу, и что?

– Это значит, что там есть клиент на довоз до дома.

– А что тут за такси, я вроде и не видел…– озадачился я.

– Видел, просто не понял, – усмехнулась Настя. – Грузовички катаются, крытые в основном. Полуторки чаще.

Тут я вспомнил, что «нечто вроде такси» мне Федька упоминал – забыл я просто. Уточнил, вспомнив:

– Это у которых кабина в желтый цвет крашена?

– Они самые, – подтвердила она. – Эту компанию один дядька открыл, Фоменко фамилия. Сначала такое дело всерьез не принимали, а потом выяснилось, что отлично зарабатывают, людям-то в кабаке посидеть охота или в гостях. В общем, в прошлом году ее национализировали: мол, пусть в городской бюджет работает, – Фоменко директором поставили. Но он гараж поджег и уехал в Сальцево. Теперь там какую-то транспортную компанию открыл.

– А Администрация?

– Наши предъявили какие-то претензии, но их оттуда послали прямым текстом. На этом и затихло. Кто Фоменко видел – говорят, что теперь с охраной ездит.

– Есть причины? – спросил я.

– Ну слухи всякие ходят, – сказала Настя уклончиво. – Мысль про «длинную руку» старательно внушают. Да и вообще, какие-то странные дела время от времени происходят, но тоже все на уровне пересудов.

Я только хмыкнул. Верилось как-то легко, насколько я успел разобраться в устройстве общества. Судить, правильно оно или нет, пока не могу, мало здесь времени провел, но вот в такие истории уже верю.

Улица Урицкого была исключительно жилой, поэтому пустой. Лишь на крыльце какого-то дома в световом пятне курили трое вооруженных мужчин, и над другими подъездами светили фонари.

Чем действительность Отстойника отличалась от той, в которой жил я, – здесь строили по-другому. Если в моем слое подъезды даже в старых домах были в основном со двора, за исключением совсем уж древних, дореволюционных построек, то здесь они выходили на улицы, были именно «парадными», а двор обычно располагался сзади, и в него выходила другая дверь. В этих дворах раньше, наверное, играли дети и сушилось белье, а сейчас стояли еще и многочисленные сарайчики, построенные из всякого хлама, впрочем, и для песочниц с деревянными горками в отдельных дворах место оставалось.

Дом Насти ничем не отличался от остальных – трехэтажный, в потрескавшейся желтоватой штукатурке, с мощными решетками на всех окнах – тюрьма тюрьмой.

– Ну что, – спросил я. – Мне на чашку кофе напрашиваться или сама пригласишь?

– Не приглашу и не напрашивайся, – ответила Настя, хотя при этом подошла и обняла меня за пояс. – Просто и Ленка сейчас дома, и тебе завтра на службу, и вообще. А так я не против, правда, даже рада была бы, я уже полтора года одна. Какой полтора, два уже, ужас. Поцелуй!

Губы были теплыми, нежными, она даже задрожала, когда я ее обнял, и сразу вырвалась.

– Все, все, все, остальное потом, – сказала, поправляя волосы. – Не хочу так, как студенты. Ты… ну в общем, понял, придумаем что-нибудь, как выспишься после смены – найди меня, хорошо? На аэродром приезжай.

Она теперь сама поцеловала меня, крепко, жарко, снова оттолкнула и быстро поднялась на крыльцо, постучав в дверь. Почти сразу ей открыли – вахтер подглядывал, наверное. Настя исчезла в парадном, а я, вздохнув, завел мотоцикл. И решил, что она, пожалуй, права. Как-то не готов я встречаться с женщинами в общаге или коммуналке с соседями. Она что-то другое имела в виду, но вот я – именно это.

«Харлей» рванул с места и понес меня в сторону Горсвета: я еще спокойно успевал поставить мотоцикл в гараж и сесть на «пепелац». Несколько раз я из чистого хулиганства прокатился по большим лужам, поднимая целые стены брызг, благо сам в плащ-палатке, и вскоре поймал себя на том, что у меня впервые с того момента, как я провалился сюда, такое прекрасное настроение. Хотелось выписывать восьмерки, гикать и никому не давать спать в округе. И вообще, кажется, я влюбился.