Поиски утраченного завтра - Сергей Лукьяненко
С искусственным интеллектом — это как с джинном или чёртом из сказок. Надо очень тщательно формулировать просьбы, чтобы не обнаружить в номере пустоту, покончившего с собой ани или смертоносную (ну тут, конечно, я перестраховываюсь) ловушку.
— Уважаемый землянин Никита Самойлов, я приглашаю вас посетить мой номер для разговора. Я готов ответить на все ваши вопросы и гарантирую безопасность.
Я улыбнулся девушке на ресепшене. Она с заминкой кивнула.
— Синяя лифтовая группа. Минус пятый уровень. Поверните направо, коридорный синтет вас проводит.
Помедлив ещё секунду, она добавила:
— Наденьте гостевой костюм. Там влажно.
Там было не просто влажно или слякотно. В лифте с потолка капала вода, а на полу по щиколотку воды. Свет приглушенный, тусклый, словно на глубине пруда.
Я был в прозрачном пластиковом комбинезоне поверх джинсов и рубашки, одни лишь лицо и кисти рук торчали наружу. Лифт плавно шёл вниз, сквозь прозрачную стену я видел таинственную тьму — огромный зал, заполненный водой. Видимо там предпочитали общаться те разумные виды, которые совсем не любили воздух. В глубине зала мерцали слабые огни. Наверное, там свой подводный ресепшен, подводный ресторан, подводное казино… что там ещё должно быть? Подводный туалет?
Или они гадят прямо в воду, плавая вокруг тарелок с едой?
Фу, какая гадость.
Двери лифта открылись.
Тут всё-таки был коридор с воздухом и водой по щиколотку. Номера предназначались не для рыб.
Я прошлёпал-прохлюпал до двери с номером 512.
Тихонько постучал.
— Входите, землянин Никита Самойлов, — прошептал голос в наушнике.
Я открыл дверь и вошёл.
Здесь хоть пол был влажным, но без луж. Небольшое помещение, по виду — так стандартный гостиничный номер для небогатого туриста. Столик, два жёстких кресла. Даже экран есть, идут три новостных канала, ясное дело — все разговоры про мятеж.
А вот ни кровати, ни туалета не наблюдалось. Зато половину комнаты заполняла стоящая стеной вода — словно старина Моисей нахмурился, воздел к небу руку и приказал водам расступиться. Примерно треть комнаты — вздыбленная вода… забавно…
Я ткнул пальцем в воду. Ноготь проткнул поверхность с лёгкой задержкой, несколько тонких струек брызнули на меня.
Похоже на локально усиленное поверхностное натяжение.
Вода казалась чистой и прозрачной, но если приглядеться, то в ней угадывалась лёгкая тень.
Я сел в кресло и спросил:
— Можешь выйти в сухую часть номера?
Будто часть воды стала выдавливаться в комнату, образовав вначале барельеф, потом, как объяснял Тянь, горельеф…
А потом из водной стены вышла живая статуя.
Ани выглядел как девушка. Обнаженная девушка из прозрачной чистой воды.
К чёрту, она выглядела как Василиса!
Почему-то я растерялся.
— Кто ты, мужчина или женщина? — спросил я.
— У нас нет понятия пола, — ответил ани. Точнее, он открыл рот, будто беззвучно имитировал речь, а голос прозвучал в наушнике. — Я искусственно созданное существо, размножение не предусмотрено.
Я кивнул.
— Если этот облик смущает, я могу принять другой, — предложил ани. — Мужчина, животное, шар, лужа…
— Какая нафиг разница… — пробормотал я. — Ты в амёбном теле, верно? Не вижу никаких органов… во всяком случае крупных.
— Это не так, — произнёс ани. — Я не амёба. Моё тело — вода.
— Просто вода?
— Да.
Я задумался, глядя на живую прозрачную статую.
— Как это возможно? Какие-то примеси? Изотопы? На чём базируется твой разум? Ты принимаешь различные формы, хранишь в себе нейронную структуру, имеешь источник энергии, удерживаешь целостность…
— Это лишь вода.
— Как?
Прозрачная копия Василисы очень правдоподобно развела руками.
— Я не могу ответить. Я не знаю. Такими мы созданы. Я прожил всего две с половиной недели, я не успел выяснить. Это технология Большой Четверки.
Я потёр лоб, глядя на ани. Вся моя злость исчезла, переправилась в грусть.
— Ты ведь осознаёшь себя?
— Да, я разумен.
— И ты имеешь свободу воли?
Ани помедлил.
— Да. В рамках шестнадцати постулатов.
— Это трудно.
— Очень, — согласился ани. — Обычным разумным видам проще. Ваше поведение определяет множество факторов, вы можете нарушать законы и правила, включая постулаты Большой Четверки. Это опасно, но вы можете. Я — нет.
— Но ты нарушил третий постулат Стерегущих, — сказал я.
— Третий и четвертый, — уточнил ани. — Иммунитет и Соразмерность. Я не вправе принуждать к чему-либо, включая смерть, участников Слаживания. Во взаимодействии с участниками Слаживания я не вправе использовать силы, выходящие за пределы доступных им.
— И ты нарушил эти постулаты.
— Да.
— Ты убил девушку. Разумное существо в Слаживании. И поспособствовал гибели ещё двух людей.
— Они воскресли, — ответил ани.
— Неправда. Воскресли их более ранние версии. Это, всё-таки, смерть.
Ани молчал.
— Как ты смог нарушить два постулата?
— Любые постулаты отменяет угроза для Слаживания.
Я кивнул. Так… это уже что-то!
— Но ты искусственный интеллект с жёстко введенными ограничениями, — сказал я. — Тебе нельзя просто дать приказ, сказав, что Слаживание под угрозой! Ты должен оценить аргументы, после чего принять решение. Верно?
— Да, — произнёс ани.
— Кто отдал тебе приказ отправиться на планету?
— Лидер линкора Стерегущих, — быстро ответил ани.
— Верю. А кто управлял тобой на планете?
— Посредник, у которого был код подчинения. Хоппер по имени Разрешающий Последние Сомнения. Кто отдавал приказы ему, мне неизвестно.
— Как удобно, — сказал я с горечью. — Концы в воду… тьфу, в огонь. Ладно, будем работать с тем, что имеем.
Прозрачная статуя девушки чуть шевельнулась.
— Ты убьешь меня?
— Наверное, — признал я. — Хотя, чёрт подери, ума не приложу, как это сделать. Заморозить, испарить? Отравить?
— Можно просто отдать приказ, — сказал ани. — Я включу цикл саморазрушения.
Помолчав, он добавил:
— Хотя мне бы этого не хотелось.
— Да какая тебе разница? — зло спросил я. — Ты умрёшь завтра. Тебе остался всего один день!
— Это двадцатая часть моей жизни, — просто ответил ани. — Представь, что у тебя отнимают пять лет.
— Остаток жизни не доставит мне радости… — пробормотал я. — Какого дьявола тебя сделали разумным? Ты же инструмент, ты грёбаный синтет! Продвинутая нейросеть выполняла бы всю твою работу ничуть не хуже!
Ани молчал.
— Это же садизм, — добавил я. —
