Искушение силой (СИ) - "АлеХа"

Тварь просто стоит и смотрит. Платформа-блямба неподвижно висит в воздухе, как и три шара, и, кажется, твари не доставляет никаких трудов, кроме поддержания в воздухе себя и этих шаров, давить на нас и отбивать мои неловкие попытки его подстрелить.

Дважды я, телепортируясь через Шлейф, выставлял пулемёт в идеально рассчитанную и выверенную позицию для стрельбы и давал очередь в тварь в то же мгновение, как выходил из нереальности Шлейфа. Первый раз он от части пуль прикрылся одним из шаров, часть же отклонил в сторону. Довольно быстро мне пришлось снова телепортироваться, чтобы не потерять пулемёт, так как давление на него возросло многократно. Второй раз я успел выпустить только три пули и ствол пулемёта скрутило в бублик. Правда в этот момент тварь на секунду сбросила давление со всех нас, но легче от этого не стало. Пулемёт заткнулся, давление вернулось. Хорошо, Тра успела воспользоваться паузой в оказываемом на нас давлении и сорвала с себя шлем, с мясом вырывая крепления, ломая коммуникационные шлейфы, давая мне тем самым лишнюю секунду в цикле защиты.

От обломков камней, которые я запускал в него через Шлейф, разгоняя внутри нереальности, он спокойно прикрывался спрессованными машинами. Их прочности и массы хватало, чтобы принять на себя всю мелочь, которую я смог в него отправить. На что-то более крупное мне не хватало ни времени, ни сил. Постоянное давление и всё более ускоряющиеся переносы — металл брони стремительно терял свои эксплуатационные свойства — не оставляли мне шансов на полноценную контратаку.

Тварь!

Силы уходили как вода в песок. Концентрация на защите, постоянные переносы и прыжки через Шлейф, отслеживание колебаний энергии Королевы через тот же Шлейф.

Прошла от силы минута такого яростного противостояния, но, по ощущениям, это одностороннее избиение длилось как бы не сутки.

Я проигрывал.

Вот вскрикнула Тра, когда лопнувшие ещё два прыжка назад пластины пояса, с каждым мгновением сжимаясь всё сильнее и сильнее, прорвали её мышечный каркас и добрались до внутренностей.

Вот глухо зарычал Пётр, когда левый коленный шарнир окончательно потерял прочность и с хрустом смял его ногу, дробя кости.

Мне было проще, моя экипировка стремительно регенерировала, являясь частью моего тела, живой, хоть и металлической. Каждый телепорт не только сбрасывал с меня давление твари, но и восстанавливал ещё процентов семьдесят целостности поверхностного слоя брони.

Но это ничего не меняло. Я страшно недооценил противника и упустил время, когда ещё мог, предельно сконцентрировавшись, выдать убойную атаку, разогнав через Шлейф несколько десятков килограмм камней до скоростей в три — пять махов. Именно это стоило сделать, как только тварь показалась в поле видимости. Наплевать на защиту своих бойцов, себя, и сконцентрировать все усилия на этой самоубийственной атаке, надеясь только на то, что тварь не успеет нанести нам непоправимого урона до своей смерти.

Пойти на осознанный размен.

Сейчас время упущено и сил на такую атаку уже нет. Тёмные пятна перед глазами, свист на грани ультразвука в ушах и самопроизвольное падение скорости разгона сознания — не самые лучшие симптомы.

Я проиграл и всё, сейчас происходящее — лишь конвульсия. Оттягивание неизбежного. Нежелание признавать поражение от безмозглой, безумной твари, порождения слепой эволюции, подстёгнутой волей полудохлой Королевы.

Твари!

— Вождь, — тихий сип Петра я, кажется, слышу не ушами, а чем-то внутри себя, — отступить из боя — не значит проиграть войну!

— И бросить вас умирать?!

— Если не бросишь нас, то умрёшь сам! Вспомни, кто ты и кто мы! Ты уже не человек и мы уже не люди! К нам нельзя с людским метром! Оставляй нас и уходи!

А вот тут Пётр был прав. Я старательно гнал от себя эту мысль, где-то на краю сознания помня, что я в любой момент могу телепортироваться из боя. И сейчас, просто успокаивал свою совесть, борясь за тех, кого привёл в бой. Уже понимая и постепенно смиряясь с тем, что бой проигран, но не в состоянии отступить. Так как отступить — это значит бросить своих людей на гарантированную смерть. Прикрыться ими. Предать их.

Хотя я прекрасно знал, что они не умрут окончательно. Знал, что пройдёт немного времени и погибшие возродятся и продолжать жить, набираться нового опыта, расти и развиваться.

А ещё я знал, что мне умирать нельзя! Я не знаю, как на это отреагирует Бездна, что произойдёт с её жителями и смогу ли я возродиться сам. Ведь моей искры в Бездне нет.

И ещё я помнил о цели этого рейда. И видел, что твари слишком сильно не хотят, чтобы я прорвался вперёд. Не хотят, чтобы я добрался до подвала. Не хотят, чтобы я что-то там нашёл.

Поднять перед ними лапки? Перед безмозглыми и безумными тварями? Признать своё поражение?

Никогда!

— Ох, мля! Вождь, иногда ты бываешь слишком и упёртым…

В развалинах небольшого торгового центра, укрывшись среди пустых переломанных полок, упавших и частично уцелевших потолочных плит, образующих занимательные геометрические фигуры, неподвижно лежала огромная чёрная туша. Посторонний, прошедший мимо торгового центра, не смог бы увидеть эту тушу. С какой бы стороны он ни проходил и как бы внимательно ни всматривался в торговый зал, кажется, просматриваемый насквозь через проломы в стенах и огромные проёмы от панорамных окон. Пустой торговый зал не привлёк бы никого из посторонних, которые могли бы пройти мимо. Пустой зал. Пустые полки. Все продукты уже растащены давным-давно и ничего интересно в этом торговом центре нет и быть не может. Лишь пыль, грязь и разруха. Проходи мимо, посторонний. Для человека тут нет ничего интересного.

Искажённых же в ближайшей округе не было. А были бы, точно не стали бы приближаться к этому зданию, в котором коротал время в засаде, балансируя сознанием на грани бодрствования и сна, охотник, выжидающий момента, чтобы нанести смертельный удар.

Густав Нойманн видел одновременно многими глазами, управлял многими телами. Он вёл свою жертву вперёд, в ловушку, смотрел на то, как она барахтается, сопротивляясь, смотрел на уверенность в её глазах, смотрел на взгляды болванчиков, которые они кидали на своего лидера. Смотрел и улыбался, смакуя и предвкушая.

Густав с жадностью всматривался во всё, что показывал Бардин. Во все его способности, во всё, что совсем скоро станет принадлежать Густаву, делая его сильнее и вознося на вершину.

Всматривался аккуратно, стараясь не привлечь внимания жертвы.

Не насторожить. Не спугнуть.

Угроза, исходящая от Бардина уже не так щекотала кожу на брюхе, уже не так пугала, мешая лёгким дышать и сердцу биться. Густав Нойманн хорошо изучил Бардина и теперь знал о нём достаточно, чтобы выйти на тропу охоты. А знания, которые нашептала ему Тьма, стоящая за плечом и говорящая с ним во снах, позволяли убить его, нанеся один, выверенный и точный удар.

Один удар, и последняя радость в жизни Густава растворится во Тьме. Будет поглощена ею, переварена и станет частью охотника.

А потом Густаву придётся искать новую мечту.

Но, это будет потом.

Сейчас же трепет от охоты мечты захватил охотника, и много усилий уходило у Густава, чтобы удержать над собой контроль. Ещё не хватало облажаться и опозориться, как какой-то скорострел. Процесс должен длиться столько, сколько необходимо, чтобы доставить охотнику максимум удовольствия.

Густав обожал смотреть со стороны, за происходящим. За тем, как меняются от ситуации к ситуации выражения на лицах тех, кто ещё совсем недавно считал себя хозяином положения. За тем, как их покидает уверенность. Как медленно они теряют веру в себя, силу духа. Как отблески надежды растворяются в мрачной безысходности, и как вместо всего этого на их лицах проступает осознание неизбежной смерти и смирение с поражением.

В эмоциональном плане с Бардиным и его болванчиками было сложнее. Монолитные шлемы скрывали лица, а беловолосая девка лишь яростно рвалась в бой, игнорируя ситуацию и лишь расстраиваясь, когда её лишали драки. Но даже так, что-то для себя Густав смог урвать.