Александр Афанасьев - Отягощенные злом. Разновидности зла
Город Пешавар, город на Великом шелковом пути, – город совершенно библейский, здесь проходят сквозь время и пространство, из двадцать первого века в восемнадцатый каждый день, и не по разу. Современные трассы, военные городки, база ВВС, которая теперь принадлежит русским, потому что русские подошли совсем вплотную к городу, бетонные трассы с высоченными, выше метра отбойниками, на которых можно держать сто двадцать – сто тридцать километров в час. Но стоит только сойти с главной улицы – и вот ты уже в веке девятнадцатом. Бачи в сандалиях с деревянными подошвами, торгующие вразнос самодельными сладостями, лепешками и чаем, суровые, бородатые, обветренные лица, в которые намертво въелся особенно сильный, горный загар, кривые кинжалы за поясом. Торговля на каждом углу, плакаты с наивными сюжетами из Болливуда, прикрывающие убогие, щербатые, рушащиеся на глазах стены старых домов. Телеги, запряженные быками и волами, водоносы и дровоносы со своими огромными телегами, которые на вид не под силу стронуть и троим, автомобили, разукрашенные, как индуистские храмы. Здесь жили просто: испражнялись прямо на улицах, лечились чтением Первой суры Корана, резали жен только потому, что пошел какой-то слух, ибо честь мужчины дороже жизни женщины. И жили… англичане не смогли ничего изменить, хотя честно пытались. И русские не смогут. Никто не сможет…
Несколько человек прибыли в Пешавар с запада, с русских территорий. Пуштунские территории сейчас начинались в пяти милях от городских окраин, так что «прибыли» – сильное слово, но будем считать, что прибыли. К таким гостям с пуштунских территорий всегда относятся настороженно, но русским не был ни один из них, и это снимало часть подозрений. Невысокие, узкоглазые дети гор – киргизы, в которых причудливо перемешалась кровь белых и азиатов, один казах, бородатый, широкий и крепкий, трое или четверо, национальность которых так сразу и не определить – то ли узбеки, то ли таджики, то туркмены, то ли еще кто. Все пожилые – ни одного моложе сорока, и из этого тоже можно сделать определенные выводы: под подозрением всегда молодые, именно они служат и в армии, и в спецподразделениях. Но не эти – старшему среди них было вообще лет шестьдесят, и можно было сомневаться только насчет возраста киргиза, потому что у него, как и у всех представителей азиатских рас, определить возраст по внешнему виду очень трудно.
Все они были одеты как купцы – не бедные, но и не богатые, все они шли одним караваном, но не разговаривая между собой и не общаясь во время привалов – здесь каждый предпочитал общество соплеменников, которых в караване было достаточно. Каждый из них был достаточно богат, чтобы нанять одну-две машины под товар, и достаточно предусмотрителен, чтобы не брать с собой деньги, которыми нужно было расплачиваться за товар. Их деньги ждали их в местном отделении хавалы, которая здесь, в Пешаваре, называется «хидж». Невидимая финансовая сеть, связывающая страны и континенты, – уничтожить ее не могла даже русская контрразведка.
Люди с запада остановились в безымянной гостинице в Хаятабаде, заплатив за десять дней наличными, русскими рублями (а чем еще, если шли с запада), оставили на месте нехитрый скарб и разошлись по своим делам. В Хаятабаде – кроме нескольких «потогонных» фабрик, где работали беженцы, – было несколько рынков, среди которых главным и одним из крупнейших в мире был рынок Кархано…
Кархано-маркет (рынки здесь назывались именно так, с приставкой маркет на английский манер) не был похож на рынки, какими их представляют себе в России. Это был целый торговый город, стихийно сложившийся, разраставшийся на бойком месте на протяжении десятилетий и сейчас насчитывающий более пяти тысяч магазинов и лавок. Это место изначально было не рынком, а обычным жилым районом, но как только торговцы поняли, что на этом месте можно сделать деньги, они скупили все квартиры, все дома и превратили их в торговые дома в том понимании, в каком это было в средневековой Европе: на первом этаже магазин, на втором склад, на третьем тоже склад, а иногда и производство, на четвертом – живет хозяин дома и его семья, и тут же располагается контора с приказчиками, бухгалтерами и всеми, кто нужен для дела. Здесь было так же: для товаров поставили в несколько рядов один на другой контейнеры, частично перекрыв улицы и создав закрытые галереи с потолком на уровне второго-третьего этажей. Везде было электрическое освещение – на этом тут не экономили, покупатель должен был видеть товар лицом, висела реклама. Выделялась известная всему миру кока-кола и ее вечный конкурент – пепси-кола, остальные вывески были местными, написанными на урду, пушту, английском, иногда и на русском. Здесь продавали все, но специализировался рынок на дорогой одежде и электронике. Сюда пастухи и землевладельцы с севера привозили шкуры, и здесь же, прямо в домах, работали фабрики, на которых поденщики шили кожаные куртки, плащи, утепленные дубленки всех видов, делали обувь. Те, кто приходил с запада, обычно покупал это, потому что вещи здесь были необычными, ручной работы и в то же время дешевыми. А продавали пришельцы с запада здесь обычно электронику и различные технические приспособления и вещи. В Северной Индии было широко распространено кустарное производство, потому что оригинальные британские вещи стоили очень дорого, и кустари съезжались сюда с половины Индии, чтобы приобрести нужные вещи, от молотка и до небольшого станка русского производства. А что вы хотите, если обычный с виду резец для токарного станка русского производства стоит как двадцать английских, но при этом он сделан не из обычного металла. У него кромка из кубического циркония, и потому его не надо затачивать, править, и он послужит еще твоим детям. Два мира встречались здесь, обмениваясь плодами своими на этом клочке земли, и разноязыкий гомон здесь не смолкал круглые сутки…
Коренастый, бородатый купец, мало чем отличающийся от таких же, как он торговых людей – недоверчивый, прислушивающийся, машинально оценивающий качество вещей на витрине, – сошел с маршрутного такси, которые в этом городе были специфическими, на длинном шасси, джипа «Лэнд Ровер» и канул в толпу, как камень в воду. Он шел неспешно и в то же время собранно, никого не толкал и не задевал, но умудрялся продвигаться в кипящем водовороте толпы довольно быстро…
На углу он остановился. Купил у бачи – мальчика, торгующего вразнос с лотка, как русские коробейники когда-то, две большие самодельные конфеты «барфи», это нечто среднее между шоколадным батончиком и русским леденцом-петушком, делается на основе сухого молока. Сунул одну конфету в рот, другую в карман и продолжил свой путь. Его взгляд, как щуп в руках опытного сапера, с одинаковым равнодушным профессионализмом рассекал пространство, втыкался то в установленные на крыше, побитые ветром рекламные щиты, за которыми может быть наблюдатель, а то и снайпер, то в вооруженного самодельным помповым дробовиком бородача у лавки ювелира – охранника, то в полицейский внедорожник, на переднем сиденье которого спали безучастные ко всему полицейские. Он ощупывал толпу опытным взглядом мясника или хирурга, точно знающего, что скрывается под кожей в том или ином месте и где надо резать. Его интересовало, нет ли здесь засады, не сдали ли их, не поджидают ли его боевики, а то и оперативники контрразведки. Он был нетороплив, обстоятелен и мудр, ибо он дожил до пятидесяти двух лет и тридцать с лишним отдал родине и Его Величеству. Он был старым солдатом невидимого фронта, и это значит, что он не был смелым, ибо старых и смелых солдат не бывает, бывают старые и осторожные. Он шел по улице и присматривался к тому, что происходит, готовый в любую минуту оборвать контакт, раствориться в толпе, словно старый, многое повидавший сом в черноземе болотного озерца. Но тут не было ничего – ничего такого, что подсказало бы ему, что впереди ждет опасность…
Человек немного сбавил темп. Шагнул вправо, нырнул в загадочный, запретный для чужих торговый город, где контейнеры – крыша над головой и где можно исчезнуть без следа. В этом ряду, оживленном и шумном, торговали запасными частями к мотоциклетной технике. На промасленных брезентовых полотнищах лежали самые разные детали, к самым разным мотоциклам, от «БСА-Энфильд» до современного «Триумфа», от неприхотливого «Ижа» до гоночного «Кавасаки», от трудяги «ДКВ» с его мотором родом из тридцатых и грузовой платформы на триста килограммов груза до модернового «Полариса» на четверых с багажником. Мотоцикл был самым популярным видом транспорта в Индии, потому что здесь не было зимы, ездить можно было круглый год, а девяносто процентов жителей – это миллиард двести миллионов человек – не могли позволить себе машину.
Человек шел не спеша, прислушиваясь, присматриваясь, вслушиваясь в разноязыкий говор торговцев. Главными языками здесь были урду, типичный для севера Индостана и хинди, типичный для юга, но и у того и у другого языка было столько диалектов, что многие предпочитали говорить по-английски, на языке угнетателей, который знали все. Еще слышались типичные для Афганистана пушту и дари. Чаще пушту, потому что в Индостане, в самой северо-западной его части проживали пуштунские племена, отрезанные от своих сородичей линией Дюранда. Это были лучшие воины в регионе и источник половины неприятностей.
