Павел Комарницкий - День ангела
За столом тихо. Дед Иваныч расстарался, накрывая стол на всю команду. Мед прямо в сотах, брусника на меду, огурцы и яблоки когда еще ребята попадут на Землю! И варенье… Только это все стоит нетронутое. Перед телепортацией есть вообще нежелательно. И, если откровенно, просто кусок не лезет в горло.
- Ну, в путь Уэф встает первым, за ним разом задвигались ликвидаторы. Молча, без суеты, но быстро рассасываются. До меня долетают их мысли и чувства, но я не вслушиваюсь. Простите, ребята. Хватает своего.
Они исчезают в люке, ведущем вниз, один за другим шагая в пустоту. Мы шагаем следом. Сегодня эскорт провожающих намного представительней, чем при встрече, наверху остался лишь Иого он сегодня дежурный. Старинная традиция проводов, сохранившаяся с древних времен, когда телепортация еще была чрезвычайно опасной, когда не все шагнувшие в камеру появлялись на том конце. Так и мы, люди, провожаем своих друзей, родных и близких с вокзалов, в память о тех временах, когда неуклюжие каравеллы отчаливали от пирсов, уходя в просторы океана, и никто не знал вернутся ли они назад…
Пружинящий пол не изменил цвет он попрежнему синий, но кажется, что в подземном зале телепортации намного темнее, чем еще позавчера. И никто не решается нарушить тяжелую тишину голосом. Юайя и Кио колдуют у висящих в воздухе пультахголограммах, круглящаяся крышкаполусфера телепорта плавно взмывает в воздух. Кто первый?
"У "Резвящегося" хотя бы двое детей" старший из ликвидаторов тоже говорит мысленно "А у "Бьющего крылом" и детей пока нет недавно женился… Молодой совсем. Так что живых потерь у нас, я опасаюсь, трое. Вместе с его женой"
Ликвидаторы ныряют в телепорт сразу по трое, тесно обнявшись, сбившись в один белорадужный комок. Крышка опускается, по виртуальным экранам бегут разноцветные значки.
"Оставляем тебе все имущество не стоит оно той энергии, чтобы отправлять его отсюда назад. Только это не все тебе. Ты уж поделись с коллегами"
"Поделюсь. Только "болты", чур, мои. Ну хорошо, два ящика отдам"
"Не жадничай, как "зеленый"
"Ты в курсе, какая у меня внешняя охрана? Дендроиды, древний хлам. Давно мечтал заменить"
Слабый, на пределе слышимости звук. Крышка телепорта вновь поднимается пусто. Такой вот фокус с колпачком…
"Следующие ты, ты и ты… Ладно, координатор. Я сам расскажу там обо всем. И семьи навещу. Работай спокойно. У тебя здесь сейчас будет очень много работы"
"Слушай… Ты должен. Мы им должны. Ты понял? Живых потерь двое. Третьей быть не должно"
Я улавливаю раздумье старшего ликвидатора. Сомнение, медленно переходящее в решимость.
"Я сделаю все, что смогу"
- Значит, так. Сегодня вы ночуете здесь, а завтра отправитесь домой. Пора возвращаться к работе.
Что?! В глазах у меня стоит видение Ирочка стоит, оскаленная, с занесенными для перекрестного удара клинками, а из пролома в стене лезут жуткие человекообразные твари. Извивающееся четвертованное тело Ивана, шея вытягивается и вытягивается, разевается пасть с блестящими отравленными иглами клыков… Да ноги моей никогда больше не будет на той квартирке!
Уэф смотрит укоризненно, я ощущаю его досаду. И когда этот балбес отучится ляпать, не думая?…
- У тебя остался твой… гм… старая квартира. У вас в Москве масса работы, не могу же я отправлять вас отсюда каждое утро коконом!
Точно. Как я забыл про свой старый курятник. Конечно, комфорт не тот, но все необходимое на первый раз имеется. Главное есть диван…
- Ну кто про что… А в той трехкомнатной квартире вы с Иоллой никогда не бывали, в ней жили лица… да, кавказской национальности. Все соседи подтвердят. И на работе тоже, и у нее и у тебя. Вы всегда жили в твоем… гм… да. Откуда у молодых интеллигентов деньги на трехкомнатную квартиру в Москве, сам подумай?
Интересно. Когда же вы успели все провернуть?…
Уэф все еще мрачен, но в глазах уже затлели маленькие огоньки.
- Это у вас с Иоллой мысли заняты в основном освоением дивана, а мы с матерью времени не теряли. И вся команда старалась.
- Еще вопрос можно? Оттуда до моей работы, да потом до ее… А у нас только одна машина. Как мы будем успевать?
Уэф смотрит с недоумением
- У вас две машины, я разве не сказал? Точно, забыл… Привык, понимаешь, к телепатии. Они обе стоят в твоем личном гараже во дворе соседного дома. Это надежнее, чем на стоянке. Система охраны периметра и все такое…
- Зачем?
Уэф задумчиво смотрит на меня.
- Понимаешь, какое дело… Вражеская сеть обезглавлена и расчленена, но, умирая, эта тварь особенно опасна, так как почти непредсказуема. Вспомни этого… Ивана! Так что предосторожность не помешает.
- Ясно. А машиныто какие? И гараж во дворе дорого же…
Насмешливые огоньки в глазах разгораются ярче, и впервые с утра лицо Уэфа трогает слабая улыбка.
- Пришлось потратиться, ну и немного гипноза. А машины… Обе "жучкивосьмерки", выражаясь твоим языком. Белые, похожи как две капли. Незаметнейшая машина, скромная, разве нет?
Это правда. Но я както уже привык к "Ауди100"…
- А старую свою машину ты продал вчера, разве не помнишь? Чем ты вчера занимался весь день? Неужели подрался с этим… Иваном?
Костер, разложенный прямо на траве, горит ярким пламенем. Завтра на этом месте в плотном травяном ковре будет проплешина. И еще долго глаз будет натыкаться на выжженное пятно, напоминая о погибших.
На самом излете мая ночи на Селигере светлые, но пламя костра не позволяет увидеть этот пепельный свет, и кажется, что за пределами пространства, вырванного у ночи живым огнем, ворочается, копит силы непроглядный мрак.
Вокруг огня сидит горстка ангелов. Сидят в неловкой позе, подтянув длинные ноги и обхватив их руками. Крылья распущены, прикрывая их вроде плащей. Время от времени то один, то другой подбрасывает в огонь сухие ветки, не прекращая пения. Поминальная песня у поминального костра еще один их древний обычай.
Песня, каких я еще не слышал. Грустная? Жалобная? Щемящая? Не то, не то!
Взвывающий нечеловеческий мотив, голоса переплетаются, дополняя друг друга. Нет, они сами меняют свои голоса. Они же могут петь и разговаривать любым голосом, как я забыл…
Я не знаю их языка, но смысл Поминальной песни всплывает в мозгу четко и однозначно. Вот только спеть с ними я не могу. Вопервых, корявый и неуклюжий человеческий язык не в силах произносить такие звуки. Вовторых, мешает комок в горле.
"Тебе лучше уйти, Рома" Ирочка не прекращает пения, говоря со мной. Она смотрит на меня прямо, в огромных глазах, кажущихся сейчас темными, мерцают отблески костра. Я растерянно смотрю на нее. В чем я провинился?
"Тебе лучше уйти, человек" я вздрагиваю. Они все смотрят на меня, и в глазах пляшет огонь "Ты ни в чем не виноват. Но сейчас уходи!"
Я встаю и иду во тьму, как собака, которую прогнали. Я ожидаю, что вотвот за моей спиной Ирочкин голос окликнет: "Рома!" Или хотя бы бесплотный шелестящий голос… Но нет ни того, ни другого.
Ноги сами принесли меня туда, куда надо. В темноте, на лавочке возле бани, маячит тепловое пятно. И давно он тут сидит?
- Давненько голос Иваныча хриплый, севший садись и ты, Рома.
Слышится негромкое бульканье. В руку мне тычется холодная алюминиевая кружка.
- Спирт?
- Спирт. Только чуть развел. Давай и мы помянем их души, Рома. Как любили говорить в свое время, пали смертью храбрых. За нас, между прочим. За людей.
- …Ты ни в чем не виноват. На тебя никто не обижается. Но и никаких извинений не жди, Рома. Если ты даже обиделся тебе придется молча проглотить свою обиду, значит.
Я молчу. Хмель уже дошел до мозгов, и мне не так легко разобраться в своих мыслях и ощущениях. Обиделся ли я? Да не то, чтобы…
Не надо врать. Да. Да, я обиделся.
- Скажи, Иваныч. Разве так можно? Ведь мы же еще вчера… Ведь мы же одна команда! Нет, больше боевые товарищи. Не почеловечески это!
- Так ведь и они не совсем люди. Ангелы они, Рома. И этим все сказано.
Я сую деду кружку, которую стискивал все время. Кружка нагрелась, скользит в ладони от пота.
- Налей еще, Иваныч!
Дед крякнул. Смотрит на меня, но в темноте я вижу лишь яркие тепловые пятна вместо глаз.
- Тебе Ирка скандал не закатит, герой?
- Не. Она лежачего не бьет. Налей, Иваныч, хоть тыто будь человеком!
Пепельножемчужное освещение не пробивается сквозь веки, но в глазах танцуют размытые цветные пятна красные, зеленые, коричневые… Возможно, их танец и имеет скрытый смысл, но у меня нет ни сил, ни желания разбираться. Во рту у меня вместо языка будто толстый шерстяной носок, к тому же давно не стиранный. И в желудке словно кирпич. Плохо, ох, плохо…
Моего ума или что там от него осталось коснулась мысль, но я ее не улавливаю. Мне удается уловить лишь общий эмоциональный фон брезгливое любопытство.
Близость моей Ирочки придает мне бодрости, и мне удается разлепить глаза. Она сидит потурецки, разглядывая меня, как мумию Рамзеса любопытная редкая вешь, хотя и противно…
