Василий Головачев - Особый контроль
Филипп огляделся и присвистнул. Сзади него простиралась та же мрачная равнина, никакой стены не было.
Рядом возникла чья-то фигура и изрекла голосом Богданова:
– В следующий раз высеку за самодеятельность!
Томах появился, как чертик из коробки:
– Что-то тяжеловато здесь, братцы.
Богданов сделал два шага вперед и оглянулся.
– Ага. Я было начал сомневаться.
Томах стал рядом, посмотрел на то место, где стоял раньше, и хмыкнул. Филипп с любопытством оглянулся и увидел висящее в воздухе тонкое светящееся кольцо.
– Выход, – сказал Богданов, прошел к кольцу, шагнул в него и исчез. Через несколько секунд появился снова. – Порядок.
Томах осмотрелся.
– Жутковатое место, вы не находите?
Равнина уходила за горизонт, мрачная, выжженная, усыпанная не то сажей, не то пеплом, не то черным песком, и лишь белые глыбы, похожие на ледяные айсберги, играющие в гранях холодным огнем, да три колющих глаза звезды вносили некоторое разнообразие в необычно монотонный пейзаж.
– Похоже на Шемали, – произнес Филипп. – Там тоже все черное и угрюмое.
– Все да не все, – возразил Богданов. – Цветовая гамма не та, слишком напоминает потухший ад. Так и кажется, что здесь недавно все горело.
– Не знаю, потухший ли, мой термо показывает температуру почти плюс двести сорок по Цельсию.
– Тогда те глыбы – не лед и не снег.
Помолчали, чувствуя себя неуютно.
– Не нравится мне этот ландшафт, – пробормотал Томах. – Не знаю почему, но не нравится.
У Филиппа тоже появилось какое-то гнетущее чувство тревоги. В воздухе «пахло» угрозой, но эта угроза не была обращена к ним, она была давняя, застарелая и пропитала все вокруг так основательно, что невозможно было сомневаться в неблагополучии странного «потухшего ада».
Вдруг что-то изменилось. Филипп не сразу понял, что просто прекратилась дрожь почвы и умолк далекий глухой рокот, единственный звук, будоражащий воздух не то ночи, не то дня.
– Не забудьте о записи, – предупредил Богданов, поправляя на плече зрачок видеокамеры. – И запомните, куда надо бежать в случае осложнений.
– Думаешь, придется бежать?
– Не знаю. Давайте пройдемся немного, до первого «айсберга», что ли, и вернемся.
Рассредоточившись так, чтобы видеть друг друга и в то же время наблюдать за обстановкой, они двинулись по скрипящей под сапогами «саже» к одной из сияющих белых глыб.
Не успели пройти и сотни шагов, как вдруг из-за горизонта взметнулась дугой длинная искра и вспыхнула над равниной ослепительным клубком голубоватого пламени. Все предметы на равнине выступили четко и рельефно, протянув угольно-черные тени. Лишь неясные темные массы так и остались неразличимыми, словно застывшие бурые клубы дыма.
Из-за горизонта вынеслась еще одна звезда, затем еще одна. И в тот же момент из дымоподобных громад выпрыгнули стремительные ручьи жидкого пламени и потекли, причудливо извиваясь, к белым «айсбергам».
По нервам людей ударило болезненно и сильно.
Филипп увеличил напряженность защитного поля, стало легче, но в довершение ко всему ему показалось, что он слышит чей-то долгий, тонкий, мучительный крик, чей-то зов о помощи, хотя рядом не было никого, кто мог бы так кричать.
Ручьи преодолели расстояние до белых глыб, и те внезапно зашевелились, стали растрескиваться, окутались белым паром… «Крик» захлебнулся, перешел в хрипящее бульканье – все это на уровне мысленного приема – и пропал.
Сквозь пар, окутавший ближайший «айсберг», люди увидели золотистый факел огня, осветивший какую-то сложную многогранную фигуру, нечто вроде груды кристаллов, затем раздался глухой взрыв, и все скрылось в густом фонтанирующем пару…
Словно сделав свое дело, играющие холодным ртутным блеском «ручьи» возвращались обратно, укорачивались, уходили в пухлые нечеткие массивы другого «дыма», бурого. Исчезли. Световые «бомбы» в небе погасли, и стало почти темно. По всей равнине вместо белых «айсбергов» некоторое время светились странные алые холмики, похожие на кучи углей, но и они потухли. Равниной завладела тьма.
Из-за горизонта донесся знакомый рокот, и снова затряслась почва.
– Вот и весь концерт, – пробормотал Томах.
– Пошли назад, – скомандовал Богданов. – Иначе мы рискуем стать мишенями вместо этих «кусков льда».
Словно в ответ на его слова из густой клубящейся тьмы, оконтуренной только фиолетовым свечением небосвода, вылетел серебристый ручеек и направился к попятившимся разведчикам.
– Не останавливайтесь, – хладнокровно сказал Богданов. – Быстро на холм!
Друзья повиновались и в несколько прыжков достигли точки выхода – красное кольцо исправно показало дорогу в «тамбур».
Богданов терпеливо дождался, пока ручей пересечет те несколько сот метров от своего облакоподобного обиталища до людей (даже в полусотне метров от него у Филиппа появились болезненные ощущения в позвоночнике и крупных нервных узлах тела), и включил прожектор. Яркий клинок света вонзился в ручей, и тот резко снизил скорость течения, затем остановился совсем. Никита выключил прожектор, подождал и снова включил.
«Озадаченный» ручей попятился и вдруг… загорелся по-настоящему! Все вокруг озарилось дрожащим пугливым светом. В буром «дыму» прозвучали два глухих удара, вздрогнула почва, и люди увидели, как из тьмы на них сначала медленно, а потом все быстрее покатился бурый бесформенный вал. Голову Филиппа охватила усиливающаяся боль, по нервам словно стегнули горячим кнутом!
– Никита! – крикнул Томах, но Богданов не стал дожидаться новых сюрпризов и метнулся назад. Все трое, тяжело дыша, вывалились на матово-черную поверхность «колодца». В центре квадрата уютно светила габаритными огнями башня когга.
– Тишина и спокойствие, – отдышавшись, сказал Томах.
– Разведали, – в тон ему отозвался Филипп.
В рубке разделись, без единого слова позавтракали и принялись изучать вытянутые физиономии друг друга.
– Что дальше? – спросил наконец Богданов, уходя взглядом в себя; Филипп понял, что Никита взвешивает собственное решение.
– Мы слишком мало видели, – пробормотал он.
– Да, – согласился Томах, – понять что-либо трудно.
– Придется идти снова, – кивнул Богданов.
– Только уж выбирать направление на этот раз буду я, – поднял руку Станислав.
Они снова облачились в тяжелые противоядерные балахоны, известные в Даль-разведке под названием «панголины», и на всякий случай предварительно прощупали эфир в радиодиапазоне антенны шлюпа. Но эфир был пуст и тих, динамики лишь слабо потрескивали немногочисленными, прорвавшимися сквозь толщу атмосферы колодца быстрыми ионами.
– Я предлагаю нырнуть сюда. – Томах остановился возле темно-зеленой стены.
Богданов пожал плечами, и они почти одновременно шагнули в малахитовое строение перегородки, отделяющей колодец-тамбур от квадрата со своей жизнью. Десантники уже поняли особенность мозаичной планеты: каждый квадрат ее мозаики представлял, очевидно, ограниченную силовыми завесами область с резко отличающимися от соседних жизненными условиями.
Они оказались в котловине, придавленной низкими, несущимися с большой скоростью облаками. Котловина заросла черными шарами с густой щетиной колючек, в центре ее обнаружилось не то озеро, не то болото с проплешинами тяжелой, похожей на ртуть жидкости, затянутое по краям ржаво-зеленой пленкой. Сила тяжести и в этом мире не соответствовала земной, хотя и была близка к ней.
В нескольких шагах от людей на берегу озера возвышался странный холм, покрытый чем-то вроде металлических плит. Филипп первым обошел его, оскальзываясь на зеленых буграх, скользких, как жидкое мыло, и с содроганием обнаружил, что холм – лежащий на боку зверь! Мертвый зверь, судя по гигантской многометровой ране в его боку.
В длину гороподобное страшилище достигало не менее пятидесяти метров и заканчивалось короткой шеей с жуткой головой, похожей больше на грибообразный, весь в перепонках, нарост. В полураскрытой пасти зверя, откуда еще шел синеватый дым, лежало нечто напоминавшее черное скользкое бревно, перекушенное почти пополам. Ног у мертвого чудовища, как и у «бревна», не было видно, и Филипп вспомнил маунта на Триасе: маунт был, конечно, в три раза крупнее этого гиганта, но и мертвый зверь впечатлял.
– Мать честная! – выдохнул Томах, не подходя близко. – Ну и велика же творческая потенция у природы!
– А ведь его убили недавно, – пробормотал Богданов, стоя у борозды в боку исполина, сочащейся сизым дымом. – Рана свежая.
– Похоже, в него всадили ракету, – сказал Филипп, падая на бок; удержаться на зеленых склонах, покрытых пастообразной, чрезвычайно скользкой массой, было нелегко. И вдруг у него возникло острое чувство тревоги.
– Слава, – позвал он, озирая окрестности, – чую опасность.
Но предупреждать никого не требовалось: и Богданов, и Томах уже насторожились, отзываясь на «звонок» тревоги, включенный подсознанием.
