Михаил Ахманов - Путь на Юг
Ильтар закрутил челем над головой, потом вытянул клинок в сторону центра. Бар Нурат нуждался в немедленной помощи, и восемь хайритских сотен устремились назад, мимо подковообразного кургана и заполненных стрелами возов. Когда всадники проносились вдоль линии фургонов, три десятка возничих начали швырять им туго увязанные пучки; воины ловили их на скаку руками или крючьями франов. Сзади раздавался монотонный посвист стрел и лязг арбалетных пружин — две патарские сотни старались проломить бронзовую стену истерзанного, потерявшего половину бойцов ксамитского отряда.
Глухо взвыла труба, и задние ряды большой фаланги развернулись навстречу северянам, предотвращая удар с тыла. Вероятно, здесь командовал более опытный военачальник: он либо встречался раньше с хайритами, либо следил за только что разыгравшейся схваткой. Воины в первой шеренге опустились на колени, скорчившись за щитами и прикрывая ноги солдат во втором ряду; те держали свои щиты на уровне груди. Опоясанный двойной сверкающей полосой металла, ксамитский строй ощетинился сотнями копий. Одни были вытянуты метра на три, чтобы не подпускать всадников слишком близко; другие, торчавшие на вдвое меньшее расстояние, были готовы нанести смертельный удар. Никто, даже тренированный хайритский боец, не сумел бы пробиться сквозь внешний слой этого частокола, уворачиваясь одновременно от выпадов копий, поджидавших на полтора метра дальше. Вряд ли хайритов можно было победить таким способом, но остановить — несомненно. И Ильтар, видимо, уже понял это.
Его предостерегающий крик был повторен сотниками, и все же несколько горячих голов, попытавшихся пустить в ход чели, повисли на ксамитских копьях. Отряд промчался вдоль фронта фаланги, выбивая стрелами о ксамитские щиты громоподобную лязгающую мелодию. Каждый всадник со второго седла успел выстрелить трижды, но Одинцов, по-прежнему замыкавший колонну со своими оссцами, видел, что эти залпы принесли нападавшим мало пользы. Упали три-четыре десятка фалангитов из самых неосторожных или несчастливых; их место тут же заняли другие бойцы.
Теряя время, стрелы и темп атаки, хайриты развернулись для второго захода — с тем же результатом. Ильтар начал новый поворот. Либо он тянул минуты, судорожно выискивая способ, как пробиться сквозь этот смертоносный частокол, либо не мог смириться с тем, что уже понял Одинцов, — северян остановили! Безусловно, они владели и свободой маневра, и полем — всем полем, кроме той его части, где стояли эти невероятно упрямые ксамиты.
Пять передних шеренг большой фаланги продолжали перемалывать джейдские орды, теснимые с востока вторым отрядом. Со спины Баргузина Одинцов видел, как падали всадники, телохранители и адъютанты, окружавшие бар Нурата; и вместе с ними клонились к земле, втаптывались в кровавую грязь айденские вымпелы. Вот черный жеребец полководца вскинулся на дыбы, оскалив зубы в агонии, потом рухнул на бок. Похоже, Нурату не выбраться из этой свалки… Нет, он все-таки поднялся, уже со щитом на плече, подхваченном из рук умирающего солдата, и теперь медленно пятился назад, отбивая мечом жалящие острия копий. До него было с полсотни метров — непреодолимый путь, перекрытый всей толщей ксамитской строя, — и Одинцов заметил, какая дикая ярость искажала обычно холодное сумрачное лицо стратега. Он проигрывал битву, и вместе с ней — жизнь! Упрямый, никому не верящий бар Нурат, лучший имперский полководец…
Ильтар, видимо, ничего не мог придумать. Фланговый обход представлялся бесполезным — с боков ксамитов прикрывала все та же двойная бронзовая стена щитов. Теряя честь воина, хайритский вождь был вынужден бессильно следить, как расправляются с его нанимателем. Да, теряя честь, свою и Хайры, ибо ему платили золотом именно за эти драгоценные мгновения боя!
Когда колонна северян повернула в третий раз, Одинцов, выбрав подходящий момент, выбрался из строя и направил Баргузина к пегому шестиногу вождя.
— Повозки! — закричал он, перекрывая лязг сыпавшихся на щиты фалангитов стрел. — В каждую — десяток с челями и десяток стрелков! А потом пустим их туда! Проломим, как тараном! — Одинцов рубанул ладонью в сторону несокрушимого ксамитского строя.
Ильтар понял мгновенно.
— Отличная мысль! Бери свою сотню и действуй!
Уже на скаку, резким посвистом созывая оссцев, Одинцов обернулся и успел разглядеть, как на лице вождя мелькнула улыбка, а с губ словно слетело обычное: «Умный Эльс! Хитрый Эльс!» В следующий миг Ильтар уже раздавал приказы, сбивая отряд тесным клином, нацеленным в самую середину ксамитского фронта.
Возы грохотали и лязгали, возницы нещадно настегивали зверей бичами, стараясь набрать разбег на расстоянии трехсот шагов, отделявших фалангу от серповидного холма, тархи глухо ревели и мотали рогатыми головами. Одинцов, и в спешке не потерявший осторожности, забрался во второй фургон; первый, по его расчету, скорее всего, завязнет в пробитой бреши, а он хотел сохранить максимальную свободу маневра. Придерживаясь одной рукой за высокий борт и сжимая в другой оружие, он посмотрел назад — его всадники мчались следом, все в передних седлах, так как половина бойцов перешла в повозки. Чос, свято соблюдавший инструкцию беречь Баргузина, а заодно — и свою шкуру, скакал, как было велено, в самом хвосте атакующей колонны.
Одинцов довольно улыбнулся. Да, хайриты были отличными бойцами и умели действовать с потрясающей быстротой! А их шестиноги развивали просто фантастическую скорость! С того мгновения, как он вымолвил Ильтару первые слова, и до удара о бронзовую стену фаланги вряд ли пройдет больше пяти минут! Он пригнулся за окованным железными полосами бортом. Еще тридцать метров… двадцать… десять… Сейчас возы врежутся в ксамитский строй…
И они врезались. С грохотом, шумом и ревом.
Первая пара разъяренных зверей протащила фургон почти в самый центр вражеского войска, давя и калеча ксамитов; там он и застрял, словно крохотный форт, стиснутый такой плотной массой живых и умирающих, что даже чудовищные усилия пары шестиногов не могли продвинуть его ни на локоть. За ним по кровавому следу ринулись остальные возы и осская сотня; потом — большая часть всадников Ильтара. Бойцов Дома Сейд он отправил громить третью фалангу.
Хайриты стреляли в упор с повозок и седел; сверкали лезвия челей, дикий рык тархов смешивался с грохотом копыт, молотивших по доспехам, лязгом оружия и криками умирающих воинов эдората. В этом сражении не было раненых; фалангиты стояли так плотно, что каждый удар клинка, каждая стрела, каждый оборот окованных железом колес нес гибель. Смертельная брешь в теле фаланги все расширялась и расширялась, стройные шеренги распадались на отряды из ста-двухсот бойцов, потом на группы из десятков отчаянно обороняющихся людей и, наконец, на кучки, в которых было не больше трех-пяти солдат.
Но они продолжали сражаться! Они не просили пощады! Бросив длинные пики, бесполезные в ближнем бою, обнажив мечи и прикрываясь своими огромными щитами, ксамиты пытались взять кровь за кровь — тарха ли, человека, не важно; казалось, каждый из них стремился умереть, хоть раз погрузив клинок в тело врага. Но это удавалось им редко. Лишенные монолитной спаянности строя, они были беззащитны перед потоком стрел и свистящей сталью северян; один за другим они падали в траву, сами подобные траве, скошенной безжалостными ударами.
Одинцов не считал, сколько воинов пало в тот день от его руки. Когда пространство вокруг повозок покрыли трупы в обагренных кровью доспехах, он перепрыгнул с борта в седло Баргузина, стиснул коленями его мохнатые бока и вытащил притороченный к луке длинный меч. Так, с челем в правой руке и клинком в левой, он и завершил этот бой, обнаружив, что рубить и колоть уже некого; тех же, кто избежал ударов его оружия, милосердно пристрелил Чос. На этот раз сражение было выиграно. Патары и сейды добивали остатки меньших фаланг, айденские ветераны, взобравшись на гребни окрестных холмов, ожесточенно резали полуголых пехотинцев Ксама, потрепанные джейдские орды, растянувшись поперек долины неровной шеренгой, отлавливали и приканчивали бегущих; охранявшие обоз стрелки ала за алой скрывались в боковых проходах, преследуя тех, кто пытался найти спасение в лабиринте ложбин и каньонов.
Нижний край солнечного диска коснулся вершин западной гряды. Трубы ксамитов молчали. Большие птицы, похожие на грифов, кружились над полем боя.
* * *Одинцов, Ильтар и семь оставшихся в живых сардаров стояли над мертвым телом бар Нурата. Ксамитское копье пробило нагрудную пластину панциря, разворотив ребра страшной раной; в ней розовели обломки костей, рассеченные мышцы и залитое кровью легкое. На лице полководца застыло гневное выражение, словно и в смерти он продолжал с той же яростной силой ненавидеть исконных врагов империи. «Что ж, этот человек выполнил свой долг, — подумал Одинцов. — Он ошибся, переоценив мощь своего войска, и попал в капкан, но за ошибку заплатил жизнью. Немногие генералы, проигравшие сражения, согласились бы с такой ценой».
