Мария Семенова - Парадокс Ферми
«Ну вот, похоже, дождался, начинается…» Брагин незаметно вытащил нож, подарок Полковника, беззвучно открыл, спрятал за бедро вооружённую руку. Профессиональный глаз уже наметил место встречи, а ноги расчётливо замедлили ход. Они пересекутся вон там, у фонаря, возле увенчанной спутниковой тарелкой хибары. Здесь он начнёт смещаться, чтобы выстроить супостатов в очередь на атаку и всё время иметь дело с кем-то одним, развернёт их лицом к источнику света и…
Негры вдруг дружно свинтили куда-то налево. Послышался шум, говор, хруст, громкий скрежет металла по асфальту. На засаду или на отвлекающий маневр это определённо не тянуло.
«Что за хрень?» Брагин осторожно подошёл, заглянул за угол и… почувствовал отвращение к себе. Негры оказались не налётчиками, а уборщиками. Вооружившись совками и лопатами, они грузили мусор в объёмистый контейнер. Белые медицинские перчатки на чёрных руках порхали мотыльками.
Брагин сунул невостребованный нож обратно в карман и двинулся прочь. «Вот ведь… не стареют душой ветераны. Ничего нам не надо, только дай в войну поиграть…»
Уже на подходах к «Еравану» он остановился у фруктового лотка и в который раз ощутил себя дикарём: уверенно опознать среди сочного изобилия удалось лишь ананас. В это время в поясной сумочке запищала планшетка, Брагин вытащил её и прочёл письмо от Полковника.
«Привет, Коля. Обживаешься? Будда тебе в помощь. Обязательно попробуй банановые блинчики, их хорошо готовит один дядька на Као-Сан. Не скучай. Объявлюсь дня через два».
Брагин купил неведомых фруктов, вернулся в гостиницу, принял душ и лёг спать. Прошлое в эту ночь его не тревожило.
Следующим вечером Брагин приобщился на Као-Сан к кулинарному вкладу Индии в гастрономическую сокровищницу Таиланда — большому, тонко растянутому блину с начинкой из яйца и бананов. Таец-виртуоз шлёпал тестом о нержавейку прилавка, превращая мягкий колобок сперва в лепёшку, потом — в лист папиросной бумаги, ловко начинил и пожарил, рассёк на шестнадцать частей, щедро оросил сгущёнкой и, воткнув две большие зубочистки, с улыбкой отдал «фарангу» всего за сорок рублей. Ну что тут можно сказать?.. А Брагин ничего не говорил, он просто ел — молча, с увлечением, едва ли не урча, словно Кузя над миской. Это после ужина-то! Доев, постоял рядом с виртуозом ещё, представляя, как будет рассказывать Насте, потом вытащил неразлучную планшетку и заснял последовательность действий на видео, чтобы уж точно ничего не забыть. Хотел купить ещё блинчик, однако застыдился, справился с собой и от греха подальше двинулся прочь… И тут Полковник, лёгок на помине, ему позвонил.
— Коля, привет, дуй в Камбоджу, к Ангкору поближе, — выдал он в эфир рассчитанной скороговоркой. — Выбирай отель с вай-фаем, в течение двух дней пришлю письмо. Телефон с этой симкой в аут. Всё, до встречи.
Брагин повертел в руках новенькую «Нокию», вытащил аккумулятор… «Хорошо ещё не „Айфон“… А вообще мог бы и догадаться. Ну ладно, хоть телефонная книга скопирована в компьютер…» Утопил бедную «Нокию» в канале-«клонге», засел в гостиничном номере и полез в Интернет, выясняя, что такое Ангкор. Тот, к которому нужно дуть поближе…
Гернухор. Путь истины
Истинные размеры зала терялись в темноте — освещён был только его центр, где вертикально стояла массивная каменная плита. Курился из кадильниц дым, где-то ритмично били в бронзовую доску, и под раскатистый звон металла слышалось негромкое заунывное пение:
Иди, иди на запад!Медленно пойдёшь ты на запад,Туда, где ждёт тебя твой учитель-муж,Отец наш и брат Великий Змей…
Это, раскачиваясь, пели фигуры в чёрных капюшонах, державшие в руках потрескивающие факелы. Они образовывали круг, центром которого была вертикальная плита. К плоской поверхности была прикована цепями нагая меднокожая женщина — бритоголовая, без единого волоска на всём теле. Её глаза были полны животного ужаса.
Наконец пение смолкло, и один из одетых в чёрное подошёл к плите. Он долго смотрел на женщину, затем склонился к ее ногам:
— О идущая на запад, ты будешь достойной невестой господину нашему Великому Змею. В день предания земле тебе устроят похоронную процессию. Искусные писцы будут исполнять погребальный танец муу возле входа в твою гробницу. Жрецы огласят список поминальных жертв для тебя, совершат заклание скота у жертвенников твоих. Колонны в твоей гробнице будут сделаны из белого известняка…
По обнажённому животу пробежала судорога, рот разорвался в отчаянном крике, но крик вышел беззвучным: кто ж позволит ей нарушать нелепыми звуками священнодействие Тёмных жрецов. Золотые цепи глубоко врезались в плоть… Всё напрасно.
Человек в чёрном медленно распрямился:
— Пусть ничто не тревожит тебя, госпожа. Ты будешь предана в руки искусных мастеров, и путь твой к мужу будет долог, как длинная извилистая дорога в темноте. Ты познаешь океан очистительных мук, чтобы предстать непорочной перед мужем своим, чтобы отдать Великому Змею душу, благоухающую страданием. Итак, во славу имени его, начнём…
С этими словами он нажал на выступ в полу, и каменная плита медленно опрокинулась навзничь. В руках жреца возник острый, как бритва, обсидиановый нож.
— Дозволь мне, госпожа, очистить ступни твои от земного праха…
— Иди на запад, иди на запад, иди на запад, — негромко затянул чёрный хор.
— Красивая самка. Хорошее песнопение. Очень поучительная церемония… — прошипел позади их круга виновник торжества, он же Великий Змей. — Пройдёт немного времени, Гернухор, и ты тоже научишься чувствовать это. Сладостные вибрации муки, дивный аромат страха, неповторимый вкус ужаса грядущей смерти… Как ни странно, это и есть истинное проявление жизни. Скоро ты тоже это поймёшь.
— Я буду стараться, мой господин, — с поклоном отозвался Гернухор. — Сердце моё открыто, разум чист, душа преисполнена ликования. Я жду знания и приказаний. Мне указывает путь моя кровь.
Они стояли в полутьме за спинами поющих и вполглаза наблюдали за церемонией, начавшейся в центре. Собеседник рептояра был высок и плечист, его голову медным шлемом венчали ярко-рыжие волосы, но этого вроде-бы-Зетха Великий Змей упорно называл Гернухором, и тот его почему-то не поправлял. Да и держал он себя так, как от былого «врага империи» не дождались бы и в камере пыток: уж слишком почтительно.
— Это, поверь мне, Гернухор, путь истины, — кивнул ему рептояр. Помолчал немного, словно вбирая нечто наплывавшее со стороны жертвенника, нечто более тонкое и неосязаемое, чем запах, и заговорил совсем о другом: — Расскажи мне, как все происходило. Не спеши, постарайся не упустить ни единой детали. Я хочу измерить всю его боль, услышать звуки агонии, последний предсмертный хрип. Порадуй наставника, ученик.
В шипящем голосе слышались предвкушение и сдерживаемый восторг. Казалось, рептояр внутренне облизывался.
— Я выткал свою удачу и застал его в спальне с женой, — начал лже-Зетх. — Я ударил парализатором сразу обоих, и этот ничтожный только моргал, пока я унижал надменную Небетхет как только хотел.
И вот уже собственный голос казался ему густым елеем, втекавшим прямо в мозг собеседника. Гернухор пока ещё не умел источать его так легко и естественно, как получалось у Великого Змея, но он научится, он непременно научится. Он чувствовал, что наставник выхватывал упоительные картины непосредственно из его памяти, обходясь без помощи слов. Зря ли так ярко засветились в полутьме пурпурные глаза, а бездонные зрачки пульсировали, пульсировали…
— А потом я вытащил вибронож, — продолжал Гернухор, поглаживая длинные ножны на правом бедре, — и разделал его, как барана на бойне. Когда мне наскучило, я поставил лучемёт на боевой режим и оставил от презренного только жирную копоть на потолке. Омыл руки, взял его «Джед» и пошёл наводить новый порядок. Увы, в это время… прости, учитель, Зетхова жена в это время очнулась и успела сбежать. Я сделал ошибку.
— Больше такое никогда не должно повториться, — с нарочитой строгостью прошипел репт, однако чувствовалось, что он был доволен. — Ты хорошо начал сегодняшний день, Гернухор, но до вечера ещё далеко. Эту землю оскверняет второй брат, старший, и он-то портит нам Игру. Сегодня после заката гребная лодка повезёт его в гости к Асо из нашего круга. Он будет на пристани Ахмима около полуночи. Ты сможешь подарить ему участь брата младшего, Гернухор?
В нечеловеческом голосе слышался не вопрос, а приказ.
— О да, учитель, — кивнул Гернухор. — С наслаждением.
Представил, что опять кромсает живое, и даже задрожал. Сладостно, истомно и нетерпеливо. Когда-нибудь и он будет стоять с обсидиановым ножом у каменной плиты. Скорей бы.
На орбите. «Сухой остаток»
