Сергей Клочков - Дар Монолита

Тогда-то и пахнуло в лицо вместе с холодным, промозглым воздухом той самой, характерной — кислятиной. И по-хорошему, надо бы мне из того подвала наверх, но в темноте, чуть цокая по камешкам, вдоль подвального, угольно черного коридора прямо на глазах укатился яркий серебристый колобок, свернув в какое-то боковое помещение, и, надо сказать, далековато укатился. „Вспышка“ — штука сама по себе яркая, и в темноте хорошо заметная, но вот странное дело — сама светит, хорошо так светит, но ничего не освещает — так, маленькое светлое пятнышко прямо под ней, и все. А подвальный коридор, зараза, длинный, и в этой темноте даже не поймешь, в какую из боковых дверей „хабаринка“ свернула и куда дальше ее понесло. Добро, фонарь есть и „сайга“ с картечью… со светом-то оно нормально, оружие уверенности добавляет. Даже если на снорка в подвале напороться, то тварь эта особо не распрыгается, а на четвереньках бегают они не так чтобы очень ловко. Зомби страшны, вопросов нет, но от них и уйти можно… а зомби здесь точно есть — в одну из комнат медленно, неохотно уволоклось какое-то грязное тряпье, и вонь уже серьезная, словно в подвал дохлых кошек накидали.

И не надо бы быстро по подвалам этим ходить, но оно как-то само получилось — прокидав гайками коридор, прошел я по нему быстрым шагом, не задерживаясь у черных дверных проемов, где что-то смутно шевелилось и вздрагивало. Застойный воздух подвала был уже буквально отравлен смрадом гниющих тел, респиратор не спасал, и потому я начал дышать через рот. Вот и конец коридора, световое пятно фонаря уперлось в бетонные блоки и трубы в лохмотьях теплоизоляции. Прямо по стене с тихим журчанием стекал ржавый ручеек, заворачивающий в большую, на десяток кабинок, подвальную душевую, выложенную коричневым кафелем. Успел я вовремя — пол душевой имел заметный склон для стока воды, и в углу виднелся черный зев канализации. Именно туда, словно бильярдный шар в лузу, и направлялась „вспышка“, медленно катясь по влажному, липкому полу. О том, что артефакт в диаметре заметно больше, чем просвет канализационной трубы, я вспомнил уже в полете…

Зачем я сломя голову метнулся за „вспышкой“, до сих пор непонимаю. Крепко повезло мне, что в душевой не было аномалий — единственно, кафельный пол, покрытый какой-то слизью, сыграл со мной злую шутку. Я поскользнулся, выставленные вперед руки, на которые я должен был приземлиться, разъехались в стороны, и почти не смягчили удара. Скользкий, вонючий и чересчур твердый кафель звонко и поразительно больно встретился с моим подбородком, носом и лбом. С коротким сухим хрустом разлетелся налобный фонарь, и единственными источниками света в совершенной темноте остались искры из глаз и серебристый шарик „вспышки“, усевшийся в выемку слива. То, что было больно, так это мягко сказано — я, оскальзываясь, перевернулся на спину, и по щекам тут же побежали два горячих ручейка. Рассаженный подбородок, саднило и жгло, во рту стало солоно от крови, но зубы, вроде, целы… ох…

Сотрясение я получил почти наверняка — сознание пару раз куда-то уплывало, начало подташнивать. Я с трудом поднялся на ноги, подобрал светящийся шар, и вдруг понял, что совершенно не ориентируюсь в пространстве. От серебристого сияния „вспышки“ окружающая темнота стала казаться еще глубже — артефакт своим свечением словно усиливал ее. Я мог рассмотреть только свои пальцы и запястья — нечего было и думать выйти с таким „фонариком“. В кармане была китайская пластиковая зажигалка, но, по исключительному закону подлости, при первом же „чирке“ истершийся кремень вылетел, и по пружине заскрежетала насечка колесика. Спичек с собой не было, а маленький кристаллик „каменного огонька“, от которого, при некотором умении и не без труда можно было зажечь пучок сухой травы или прикурить сигарету, сам по себе не давал даже ярких искр, а просто лежал в тайном кармашке пояса на случай отсутствия спичечного коробка или зажигалки. Я вдруг отчетливо понял, что придется выбираться из подвала ощупью, придерживаясь всегда одной стены, до тех пор, пока не увижу свет выхода — иначе плутать по подземному этажу можно было долгими часами, помногу раз проходя по одним и тем же помещениям. Я вздохнул, нащупал рюкзак, и из кармана на клапане извлек аптечку, выбрал гладкий цилиндрик универсального раневого антисептика и щедро побрызгал ощутимо жгучим спреем на лицо, вставил в нос ватные тампоны — кровь все не унималась. „Вспышку“ запаковывать в контейнер не стал, оставил в руках, надеясь, что, глаза привыкнут к темноте и мне хватит даже такого странного света. Как оказалось — зря: сияние артефакта было и в самом деле очень странным, и я по-прежнему ничего не видел вокруг даже через долгие несколько минут. Ощупывая влажные скользкие стены, я начал медленно продвигаться к выходу из душевой, поминутно оскальзываясь и с трудом сохраняя равновесие. Скользкий, ледяной кафель, шершавый бетон, гнилое, влажное дерево дверного косяка и совершенно неожиданно — что-то мягкое, осклизлое, легко подавшееся под нажатием руки, „Тха!“ — хрипло каркнуло нечто, часто ступая какими-то липкими, поскрипывающими шагами. И кто-то замычал дальше по коридору, и даже забитым кровавой ватой носом я почувствовал соленый гнилостный запах. Нечто, отшатнувшееся во тьму, снова полезло в дверь, и по моему плечу легонько мазнула белая, безобразно вздутая рука с отслоившимися ногтями — слабого света „вспышки“ как раз хватило на то, чтобы это дело рассмотреть.

Мало какой сталкер не знаком с таким чувством, как свирепый ужас. Не просто страх или неуверенность, и даже нехарактерные „роды ежиков“ перед жутковатым переходом или необходимостью зайти в незнакомую „заброшку“. А именно тот ужас, черный, безумный, когда даже опытный, закаленный Зоной человек превращается в напуганную до слабости кишечника, орущую обезьяну, у которой остается единственная мысль — зубами и когтями пробиться из западни и бежать, бежать как можно дальше отсюда. И, если такое случается, сталкер не жилец — первый же подобный забег гарантированно закончится в „карусели“ или луже „киселя“. Мне, можно сказать, повезло, от такого адреналинового удара мозг не поплыл, а, напротив, заработал в разы быстрее. Я крепко, с оттяжкой врезал ногой в темноту, отчего чье-то тело с грохотом и хрустом отлетело к соседней стене, ломая не то кости, не то горы гнилых ящиков. Вынул из кармана фляжку с семидесятиградусной „слезой контролера“ и вылил ее на левую руку, отчего ткань стала вдруг холодной и потяжелевшей. А затем с силой вдавил кристалл „каменного огонька“ в пропитанный крепким спиртным рукав.

Яркое, желтое пламя разом осветило помещение душевой. Не чувствуя ожога, я другой рукой приподнял дробовик и всадил сноп крупной дроби в распухшее, с вывернутым черным языком лицо, отчего голова зомби разлетелась гнилым арбузом, а вздутое от воды, похожее на бурдюк тело завалилось на спину. Люто выматерившись и подняв повыше „факел“, я ломанулся из подвала на воздух, на свет, по пути с оглушительным грохотом расстреливая в темноту магазин „сайги“…

Красную, всю в волдырях ожогов кисть руки, которая болела так, словно с нее сняли всю кожу, разбитый нос и лопнувший подбородок я потом долго выглаживал „душой“, по счастью, найденной в ближайшем болотце. Потому и шрамов на лице не осталось, и рука зажила на глазах, но с тех самых пор я очень хорошо понимаю людей, которые боятся темноты».

— Так что там, Лунь? — Хип пытливо заглянула в глаза. Признаться девчонке, что жуть берет? Хм… несолидно. Но и топать через темный цех с ходячими кадаврами, имея на руках только слабосильный диодный фонарик, тоже не особенно умное решение. Ведь сколько зарекался уже от глупостей, Лунь? Понесло тебя через Дикую, думал хабара намыть, а то, что цеха тут не просто темные, а буквально черные, и фонаря при себе до сих пор нет, это ты запамятовал, седая башка. Знали бы сталкеры, которые меня всерьез чуть ли не за мастера считают, сколько на самом деле дури в моей голове…

— Не ходи туда, Лунь, — послышался знакомый хрипловатый голос. Мы с Хип обернулись одновременно, и я порадовался за стажера — моментально дробовик к плечу, изготовилась стрелять, даже присела немного, словно уклоняясь от ответного выстрела. Ну, правильно все сделала — никого вокруг, и тут голос за спиной. Пусть даже и знакомый.

В нескольких метрах от нас стоял Координатор, приветственно поднявший руку. И он был не один.

Я узнал Доктора. Болотник немного печально улыбался, отчего на загорелом, обветренном лице стали особенно заметны лучики морщин в уголках глаз. Рядом с Доком стоял Фреон, в полной выкладке для дальнего рейда в Зону — полный рюкзак, запасные магазины для странного, немного громоздкого на вид оружия, отдаленно напоминавшего модульную винтовку FN, усиленный респиратор на груди. Странное дело — Фреон выглядел как будто старше, даже седина в коротких, ежиком, волосах стала заметнее, или, может, я этого раньше не замечал. Сталкера было почти не узнать — привычно хмурое, даже раздраженное выражение лица сменилось на спокойную уверенность во взгляде, даже тепло. Впрочем, Фреон все же улыбнулся, кивнул, покосился на Доктора с почти победным видом. Улыбка сталкера стала шире, когда я легонько щелкнул пальцем по ПМК на поясе.