Сергей Анисимов - За день до послезавтра
Почему эти люди способны принимать как данность и такую сторону войны – на это у каждого имеется своя собственная причина. Начитанность. Наличие в семье ветерана, уважение к которому сильнее страха перед странностями его поведения. Любая профессиональная подготовка, позволяющая критично и объективно воспринимать окружающий мир. Жизненный опыт: либо связанный с собственным страданием, либо позволивший стать свидетелем страдания чужого – какой бы причиной оно ни вызывалось. Наконец, еще одну категорию людей составляют воевавшие, непосредственно затронувшие одну или другую войну хоть каким-то краем. Число таких людей принято недооценивать. Между тем их немало. Они все время между нами, достаточно только приглядеться. Номерной знак «Бронзовая Звезда» на раздолбанной машине соседа по жилому комплексу. Веселая компания старичков, ковыляющих из клуба местного отделения общества «VFW»[17]. Полузнакомый работяга из группы технического обслуживания фирмы, на которую ты работаешь с девяти до пяти: мрачный сорокалетний мужик, который никогда не здоровается первым. Столкнувшись с ним в лавке «Вина и крепкие напитки» за несколько часов до ее закрытия перед Днем независимости, ты с удивлением замечаешь на его коротко стриженной голове бейсболку с двумя многоцветными полосками: Косово и Ирак. Ленточка Косова – из темно-синих, красных и белых полосок, повторяющих цвета национального флага Сербии – страны, которую они защитили от диктатуры. Ленточка Ирака – пятицветная, с широкой блекло-песочной полосой посередине: уж она-то узнается сразу и безошибочно. Ну, и на плече тоже… Как «довесок» к тому, что и так без слов объясняет и мрачность, и многое другое, что вспоминается только теперь: шеврон с парой скрещенных алых мечей на ярко-синем фоне. 10-я Горная дивизия, а кто же еще…
Забавно, что при всей разнице в восприятии, при всей глубине провалов, существующих между каждой из этих групп, все они находятся в одном и том же, в общем-то, положении. В положении, не так уж значительно отличающемся от того, какое может быть, к примеру, у колонии бурых лесных муравьев перед порогом полноводного ручья. У муравьев не спрашивают, желают они пересекать его или нет, или что они думают о своих шансах выжить в процессе переправы на сухом листочке через бурный поток шириной в метр. Инстинкт гонит их вперед, туда, куда полагают необходимым двигаться самые значимые особи во всей колонии. Те, кто определяет, какая именно комбинация ферромонов является для данного муравейника «своей». Запах верный, направление определено, – какие тут могут быть вопросы? Разумеется, у людей все сложнее, – особенно в наши дни. Их приходится долго и весьма тщательно готовить к тому, что «в воде холодно и мокро», и утешать рассказами о том, как много на другой стороне тонюсенького на самом-то деле ручейка еды и строительных материалов. Условно говоря, конечно. Более того, даже перед самыми догадливыми особями совершенно необязательно раскрывать всю картину целиком. Ее отдельных фрагментов вполне достаточно для составления общего представления, и сама способность такое представление составить станет «фильтром», определяющим интеллект и адаптогенность лучше любых университетских тестов. Тебе объяснили, что красные муравьи на том берегу не имеют никакого права на тлей, которых они нагло разводят. Разводят на лугу, который по праву является твоим! Потом тебе показали ручей, но когда ты оторвал от него взгляд, вокруг уже звучали речи о всеобщей борьбе за мир и искреннем стремлении к обоюдовыгодному сосуществованию с самыми разными видами муравьев. Как бы глупо те ни смотрелись со своими рыжими усами и стремлением строить муравейники размером втрое больше обычного… И вот тут становится интересно. Если продолжать проводить эту аналогию, то примерно в этот самый момент неглупый человек обнаружит, что по всему берегу ручья активно стучат топоры и визжат пилы – наводятся переправы и все такое. Ну, тут аналогия рушится: это уже так называемый «перенос», потому что муравьи на абстрактное мышление не способны абсолютно точно. Но в любом случае речи о мире и важности толерантности становятся при этом все громче – и это понятно: визг и треск нужно заглушить. Глупо, конечно, – на том берегу он слышен отлично. Более того, оттуда отлично видны растущие кучи свежих опилок и развешанные там и сям плакаты с изображениями тлей. Но с каждым днем все яснее, что муравьям на том берегу на это почему-то наплевать…
Генерал оторвал взгляд от глянцево-зеленой поверхности застекленного постера и начал раз за разом мелко моргать, пытаясь сфокусироваться. Растровые точки уплыли назад, слившись сначала в изогнутую дугой травинку, затем в целый луг, размытым пятном застывший на заднем плане огромной фотографии. На переднем блестел яркий красно-черный овал: «леди-жук», упорно ползущий по дуге. Генерал поглядел на старого приятеля искоса и тихонько улыбнулся. Мир людей не так далеко ушел от природы, как это кажется при взгляде на автомобили, ракеты и автоматические кофеварки. А люди не так далеко ушли от муравьев. Те же муравьи-солдаты, муравьи-рабочие и так далее. Есть виды, в которых специализация чуть шире, чем в других, и есть те, которые до того похожи на людей, что это даже страшно. Но сам он, дослужившись до третьей генеральской звезды, пройдя через все мыслимые и немыслимые командные должности и штабы, любил насекомых с каждым годом все больше. Не чураясь самоанализа, генерал связывал это с тем, что подсознательно он все меньше любил людей, – но в точности последнего заключения он все же несколько сомневался. В конце концов, у него была любящая и любимая семья, куча старых друзей, общение с которыми в последние десять лет или около того свелось к редчайшим и в основном случайным эпизодам. Немалое число тех сослуживцев на разных ступенях армейской иерархической лестницы, в искренности теплых чувств которых он не сомневался. Среди них – даже несколько европейцев: немцы, французы, британцы, даже один португалец, получивший генерала буквально несколько месяцев назад. Все – отличные ребята его поколения, разделяющие его ценности и имеющие сходную систему приоритетов, пусть и подкрашенную местными колоритами. Все это вполне компенсировало то обстоятельство, что генералу действительно не было никакого дела до теплоты чувств еще пятидесяти тысяч человек, находящихся под его командованием муравьев-солдат, муравьев-сержантов, муравьев-офицеров самых разных рангов. И еще сотен тысяч будущих муравьев-солдат, а пока, можно сказать, «рабочих» или просто бездельников – пока мирно ползающих по своим тропинкам по всему миру и не уделяющих более получаса в неделю животрепещущим международным новостям…
Хертлинг улыбнулся: десять минут разрядки помогли отлично. Как всегда. Эту полезную и безобидную игру он придумал так много лет назад, что уже не мог вспомнить, когда именно это случилось. Разумеется, далеко после командования взводом, ротой (3-я Пехотная и 5-я Пехотная дивизии соответственно) и эскадроном 16-го кавалерийского полка – того самого, который «Бей сильно!». Но еще до должности заместителя командира дивизии (1-я Бронетанковая, в Ираке с 2003 по 2004-й) и уж тем более ее командира, что было совсем недавно. Значит, где-то с первой звездой на воротнике, на уровне бригады – 3-й бригады 2-й пехотной Дивизии, ставшей первой во всей армии США, перешедшей на штатную структуру бригад «Страйкер». Война в Ираке не дала ему удовлетворить все свои амбиции, реализовать себя полностью, а в Югославию дивизию так и не направили. Может, и к лучшему. Та дурацкая, ненастоящая война не вылилась ни во что конкретное (сиюминутная квазиполитика разбитой на осколки Югославии не в счет), и у многих от этих дней осталось чувство, здорово похожее на приглушенное разочарование. Теперь все будет иначе, правда?
Генерал обернулся на вошедшего и улыбнулся ему той самой тихой улыбкой, которая приводила в искренний восторг средства массовой информации. И тех идиотов, кто таковым верил. При этом ни внешность немолодого пляжного повесы, ни улыбка и прочие штуки не могли обмануть никого из служивших с ним более пары недель, и Марк Хертлинг знал это отлично. За седенькими волосами трогательно укладываемой поперек залысины прически, за наигранно-пружинистой походкой пожилого спортсмена скрывался хищный, умелый и на редкость агрессивный офицер. Профессионал в высшем значении этого слова. Человек, начавший военную службу при Джеральде Форде и получивший командование дивизией при Джордже Уокере Буше, к 2013 году он стал не просто командующим армией США в Европе[18]. Он стал ее лицом и душой.
– Марк, генерал Питтард в приемной.
– Спасибо, Вильма. Зови его.
Чернокожая майор улыбнулась и вышла, четко развернувшись на месте. Никаких чинов среди своих, за закрытыми дверями – только «Марк». И при этом – ни малейшего следа навязшей у всех в зубах политической корректности – любой знакомый с генералом человек, будь он каким угодно расистом и каким угодно политиком, ни на секунду не усомнился бы в том, что цвет кожи действительно не значит для генерала ничего. На йоту меньше профессионализма – и майор вылетит из его штаба впереди собственных писем конгрессменам, и плевать, что на это скажут пересмотревшие телевизионных сюжетов поборники равноправия. Генерал улыбнулся в спину исчезнувшей за дверью майора еще раз, каждую секунду ожидая, что ее лицо появится снова. Но глухая деревянная плита, выкрашенная в благородный цвет старого ясеня, закрылась за спиной вошедшего будто бы сама по себе, и Марк привел выражение лица в соответствие с теми обстоятельствами, которые должны были обсуждаться в предстоящие часы.
