Ерофей Трофимов - Солдат - всегда солдат

— Не бойся. Её сейчас из пушки не разбудишь, — хрипло прошептала Настя, заметив его взгляд.

Голос женщины сел после всех изданных воплей и стонов.

— Уверена? — повернулся к ней парень.

— Знаю.

— Тогда поехали дальше, — усмехнулся Димка, осторожно шевельнув бёдрами.

В ответ Настя издала тихое, грудное урчание и, приподнявшись, снова начала двигаться. Уснули они уже перед самым рассветом. Это было первое утро, в которое Димка не вскочил с первыми лучами солнца. Поднявшись раньше его, Настя убедилась, что дочка продолжает спать и их ночное приключение осталось незамеченным, и, быстро собрав немудрящий завтрак, осторожно присела рядом с парнем.

— Вставай, соня, — тихо позвала она, ласково убирая с его лба прядь волос.

— Угу, — сонно протянул парень, открывая глаза и первым делом бросая взгляд в окно. — Ого, похоже, я проспал.

— Зато отдохнул. Ешь, потом я повязки проверю, — улыбнулась в ответ Настя.

— Только не говори мне, что ты за одну ночь вдруг готовить научилась, — рассмеялся Димка, медленно поднимаясь. И тут же, схватившись за бок, тихо охнул. Ночные упражнения не прошли даром.

— Нахал! Вот и делай им добро после этого, — деланно возмутилась женщина и, не удержавшись, рассмеялась в ответ.

— Я не нахал, я за справедливость, — менторским тоном отозвался солдат, выставив перед собой указательный палец.

Эта фраза вызвала очередной приступ весёлого, радостного смеха.

— Вы что ржёте, как пони на конюшне? — послышался из противоположного угла сонный детский голос, и взрослые залились ещё громче.

— Нюська, ты где это выражение подцепила? — спросила Настя, справившись с очередным приступом веселья.

— В садике твоём, конечно. Дома же мы так не говорим, — очень серьёзно отозвалась девчушка и, от души потянувшись, спросила: — Дядя Дима, а мы чай пить будем?

— Будем, — улыбнулся в ответ Димка.

— С сахаром?

— А это как вести себя будешь, — вклинилась Настя.

— А чего я сделала-то? — тут же надулась Нюська.

— Сначала каши поешь, — поставила условие женщина.

— Мам, ну не могу я каждый день эту кашу есть. Надоело, — заныла Нюська, собираясь от души зареветь.

— Тоже верно. Ладно, сегодня без каши обойдёмся, — решительно остановил её хныканье Димка.

— Так, ты опять поперёк батьки лезешь? — возмутилась Настя, поворачиваясь к нему.

— Да ладно тебе. Давай лучше маленький праздник себе устроим, — улыбнулся в ответ солдат.

— Это как? — насторожилась женщина.

— Сейчас соорудим костерок, чаю заварим и малость сладких сухарей сляпаем.

— Дядя Дима, а они правда сладкие будут? — быстро спросила Нюська, моментально забыв про скандал, который собиралась устроить.

— Честное слово, — решительно кивнул парень, не спеша одеваясь.

В следующие полчаса Настя получила очередной урок умения создавать что-то из ничего. Вскипятив на собранном костре чайник, парень разогрел в сковородке несколько сухарей и, чуть смазав их подсолнечным маслом, окунул в сахарный песок. Не ожидавшая от него такой ловкости Настя следила за руками парня так, словно ей показывали не кулинарные хитрости, а самое настоящее чудо.

— Ты где так готовить научился? — не удержавшись, спросила она, когда парень закончил колдовать и загасил костёр.

— Я же говорил, мать на трёх работах корячилась, а отец пил сильно. Вот мне и пришлось научиться, чтобы хоть как-то и ей жизнь облегчить, и самому с голоду ноги не протянуть. На отца-то надежды особой не было. Он однажды чуть всю квартиру не спалил. Собрался чайник ставить, газ открыл, а зажечь забыл по пьяни. Хорошо, что я дома был. Вышел посмотреть, чем он там гремит, и успел газ перекрыть и окно открыть, чтобы проветрить. Только с подоконника слез, и батя входит с сигаретой. Помню, я тогда чуть не поседел от страха.

— А сколько тебе лет-то было? — неверящим голосом спросила Настя.

— Двенадцать. Вот тогда я и понял, что если хочу жить в собственном доме, а не на улице, и не впроголодь, а сытым, нужно всё самому делать. Так и научился.

— Странно, — задумчиво протянула женщина.

— Что именно?

— Другой на твоём месте на улицу бы ушёл, из дома сбежал. А ты наоборот.

— Был и такой период, — грустно улыбнулся Димка. — Да только отец ведь не всегда пьяницей был. Лет до десяти всё нормально было. И в доме всё как у всех, и семья хорошая, можно сказать дружная. А потом, когда он работу потерял, покатилось. Он слесарем-инструментальщиком был. Специалист, каких поискать. А когда завод развалили, так устроиться и не смог. Не умел он торговать. Да и нечем было. Вот и сломался. Десятые доли миллиметра на глазок улавливал, любую заусеницу пальцами чувствовал, а оказалось, никому не нужен. Грузчиком в магазин устроился, там пить и начал.

— А что с твоим побегом было? — не удержалась Настя.

— С каким побегом?

— Ну ты сказал, что из дома уходил.

— А, ты про это. Да нет, не из дома. Просто надоело всё. Пацаны на улице в футбол играют, с девчонками гуляют, а я как проклятый, со школы к плите, от плиты к столу, уроки делать, потом за матерью, помочь ей котомки до дому донести и приглядеть, чтобы не ограбили и продукты не отняли. Вот так и крутился. А в какой-то момент меня словно переклинило. Чуть школу не бросил. Подумалось вдруг: а что у меня впереди?

— И что?

— А вот сама подумай. В институт? Только за бабки, которых нет? В путягу? А кому все эти специалисты липовые нужны? Работы-то всё равно нет. Если помнишь, в те времена вообще ничего не работало, кроме магазинов, бутиков и тому подобных супермаркетов.

— Поэтому ты решил в армию идти?

— Ну меня-то особо никто и не спрашивал. Школу закончил, и забрили. Это уже потом, когда осмотрелся, прижился, понял, что к чему, решение и пришло. Для таких, как я, это выход. Не самый лучший, конечно, но в моей части жить можно было. Тихо, спокойно. Знай себе ходи через день на ремень, склады сторожить. От горячих точек бог миловал, и ладно. Обмундирование, паёк, деньги платят. Не большие, конечно, и не всегда регулярно, но жили. А теперь вот очередная напасть.

— Так ты из дома-то ушёл или нет? — не выдержала Настя его лирических отступлений.

— Нет. Загулял просто. По три-четыре дня домой не приходил. А однажды явился под утро, смотрю, а в нашем окне свет горит. Думал, отец опять выключить забыл, а оказалось, мать не спит, меня ждёт. Я ввалился, полупьяный, злой, а она вышла, посмотрел на меня молча и тихо так заплакала. Без крика, без воя, только слёзы покатились. Во мне тогда словно что-то перевернулось, аж протрезвел разом. Это ведь я не отца, я её наказываю. А за что, спрашивается? С тех пор все мои загулы как отмолило. Вот тогда у меня мечта и появилась.