Людмила Белаш - Темные звезды
— Не очень, — ответила девушка растерянно. — Я родилась под землей. Там не страшно.
— А мне туда совсем не хочется, — призналась Лара. — Почему все так сразу? Нас даже не судили. Просто он сказал от злости, не подумав… Я же честно говорила! Если он мятежник, должен сдаться императору, а он на нас набросился…
— Говорят, он был плохим мальчишкой, — озиралась Бези, будто старалась перед дальним путешествием запомнить парк, в котором столько прожила. — Любил заводные игрушки, а когда они портились, он их разбивал об угол. Вот и с людьми так же.
Деревья казались необычайно свежими. Они дышали и помахивали ей ветвями, провожая, а листва была такой яркой и сочной, что Бези могла различить каждую жилку. Даже травинки выглядели как живые волосы на теле.
— Он тебя любил? — Лара перешла на доверительный и осторожный шепот.
Все, что касалось любви, сильно волновало ее после девичьего посвящения, хотя она старалась не показывать, что нежности ей очень интересны — смеялась и вышучивала тех, кто принимал ухаживания ребят.
Но теперь, перед концом, надо успеть — выспросить ту, которая уже бывала с парнем. И с каким! Лучший жених империи…
Хоть он злодей, но дьявольски хорош. Девчонки из прихода Радуги Приморской в Гагене даже дрались из-за того, кто красивее — принц Церес или астраль-поручик Барек, который первым облетел вокруг Мира по орбите. И неважно, что обоих они знали только по картинкам — настоящая душевная любовь так велика, что можно по картинке обмирать и целовать ее под одеялом.
— Не знаю, как это называется — любовь или иначе, — сумрачно отозвалась Безуминка. — Ему нравятся тонкие и стройные. Я оказалась в его вкусе. Только молчаливая. А птичка должна петь.
— Что значит — петь?
Бези взглянула на Лару и вдруг поняла, что любознательная Ласточка не узнает, как поют, запрокинув лицо, жаркое от поцелуев. Это останется для нее сладкой тайной.
— Петь без слов. Он научил меня.
— Он ласковый?
Отвернувшись, Бези беззвучно заплакала.
— Я не хотела тебя расстроить!
— Ласточка, какие мелочи!..
— Он просто шикарный повеса, — поделился шедший слева Тикен. — Куролесить начал раньше, чем в Бургон вселился. Спросить у старослужащих — такого порасскажут… Девка, что лежит на льду у Картерета — тоже его птичка. Принц многих осчастливил, только всем недоля вышла — кто в монастырь, кто под поезд.
— Ты, пингвин чешуйчатый!.. — вскипела Бези в слезах. — Яма рядом, а он принцевых девок считает! Молился бы лучше!
— Успеется, мне еще пива не подали. А ты, зная, какой он непостоянный, давно бы перестала ждать, когда в покои позовет. Я, между прочим, не навязывался, силой не волок, а честь честью ухаживал, хоть ты меня лаяла всегда…
Бези набрала полную грудь воздуха, чтобы выругать Удавчика как следует, но вместо брани получился долгий, с ноткой стона, вздох.
С перекошенной кровоподтеком рожи прапорщика на нее смотрел правый — добрый, сожалеющий и нежный — глаз.
«А ведь правда…»
— …но я тебя за все прощаю!
— Спасибо пребольшое, — с ядом поблагодарила Бези. — Мы в расчете.
— Надо было ванну пожелать. — От крайнего душевного смятения Лару повело на болтовню. — Там можно подольше поплескаться.
— И семеро с карабинами вокруг, — поддакнул Тикен.
— Да-а, ваш полк все норовит иметь задаром!
— Фу, — поежившись, дернулась Лара, — я позабыла про жандармов.
Забыть про них можно было лишь со страху — конвой топал сзади, держа карабины в руках, а следом шагало сборное отделение — те, кого подвахтенный поручик смог согнать в расстрельную команду. По случаю общей тревоги пришлось брать всех незанятых, включая легкораненых и арестантов — так отделение возглавил Сарго с перевязанной башкой, а в строю шел битый по морде унтер Валган, разукрашенный точь-в-точь как Удавчик. И корнет, и унтер выглядели впятеро мрачнее туч, которые сгущались над Бургоном.
— Как бы дождичку не грянуть, — бурчало отделение.
— Цыть, скоты! — рыкнул Сарго, метнув взгляд через плечо. — Расквакались к дождю, жабье…
— Нельзя невинную стрелять, — бубнил себе под нос кто-то из новых, тоже взятый с гауптвахты, где сидел за самоволку. — Это грех, потом не смоешь.
Он страстно хотел, чтобы его услышали и за возмутительные пререкания отправили хоть в тюремный замок, лишь бы не участвовать.
— Измена, брат. Бывает, что и дети виноваты, — заметил старший, опытный. — Вот поедем усмирять волнение, увидишь.
Возглавлял печальную процессию поручик со священником. За ними плелись солдатики роты обеспечения с шанцевым инструментом на плечах.
— Могила общая, — четко пояснял поручик командиру землекопов. — Две меры длиной и глубиной, а шириной… — Он оглянулся, смерив на глаз троицу приговоренных, — две с половиной. Аккурат поместятся.
Святой отец из казарменной церкви едва чуял землю под собой. Только что, половины дня не миновало, как у храма уложили семерых, кровь и трупы, и вдруг приказ Его Высочества: «Напутствие и покаяние перед казнью!»
— Гере поручик, нет ли судебной ошибки? Быть может, следует устроить разбирательство?..
— Да как вы… — расширил глаза офицер, — как вы смеете, почтенный отче? Это приказ самого принца!
— Но среди них две девушки. Они штатские.
— Они военные по званию. Оставьте ваши разглагольствования, выполняйте что положено.
Последними в колонне волоклись флейтист, горнист и барабанщик. Эти вообще не знали, для чего их привлекли. Юный барабанщик изнывал от ужаса и жалости. Он едва краем глаза увидел среди троих девчонку и хотел взглянуть поближе, но забегать вперед нельзя.
— А во что у вас верят? — не унималась Лара, лишь бы чем-нибудь отвлечься.
— В три звезды — Санкари, Урагу Дано и Аланги. Это звезды пути, конец и начало. Санкари — ваш Мир. Значит, весь путь я прошла…
— И куда вы… уходите?
— Ну, это темное место, где спят. Потом люди опять прорастают на свет.
— Я ничего плохого не сделала. — Лара говорила больше для себя, чем для Безуминки. — Я в темное царство не пойду. Или к ветрам, или выше.
— Нет, выше — это для господарей, мудрецов и вольных. Мы, — Бези горько улыбнулась, — как пата хайджи, лежим, пока нас не согреют звезды.
— Язычество, — определил Удавчик. — Слушай, это хорошо! Скажи, что примешь веру Грома — день отсрочки! Такое дело обязательно уважат. Принц обожает ученых попов, к нему то и дело снуют — то столичные, то из Церковного Края.
— Не буду, — уперлась Безуминка. — Я много что нарушила, но веру не сменю.
— Ну и напрасно!
Запыхавшись, колонну догнал рядовой с бидоном пива.
— Целый галлон выклянчил! Кружка Тикену, нам остальное — помянуть.
— Голова! Дай хлебнуть.
— Эй, кто там губы раскатал? — встрепенулся недремлющий Сарго. — Забыл, сволочь, — кто пил перед покойником, тот дня не проживет. Спешишь? Пей, сынок, счастливо сдохнуть!
Показалось роковое место — ровная лужайка, где жандармы врыли рядком три свежеотесанных столба. Вспотевшие, сняв форменные куртки, служивые курили, сидя на травке.
— Ну, слава Господу, не нам могилу рыть! Благодарствуем, гере поручик, за подмогу.
— Молодцы, ребята, славно потрудились. А теперь — в сторонку.
У Лары начали подкашиваться ноги. Как, тут и жизни конец? В такую серую погоду? Хоть бы солнышко светило!..
— Мое пиво, — потребовал Удавчик. — Я с чужих рук не пью!
— Освободите их пока. Пять минут на желания, десять на молитвы.
— Поручик, а вы пробовали выкурить за пять минут три папиросы? — спросила Бези. — Мне дурно станет.
— Ладно. Но с условием: погасла — значит, выкурена.
— Махнемся? — потерев запястья, Удавчик взял кружку. — Меняю полкружки на папиросу. Лари, ты пивка не хочешь?
— Да. — Голос у Лары дрогнул.
— Суан, жадоба, ты куда бидон-то поволок? Барышня пить просит, а он…
— Так я товарищам!
— Родной, тебя еще цистерна ждет, а барышне осталось жизни на стакан. Гляди, последним словом прокляну…
Как всякий безбожник, Суан втайне побаивался поповской братии с ее обрядами и заклинаниями. Правда, Тикен рукоположения не получал, но кто знает, чему он в семинарии обучен… Ворча, рядовой таки вернулся. Лара хлестнула полкружки, не заметив крепости и вкуса. Ох!
— Музыканты! — крикнула она пронзительно.
— Что играть прикажете? — насупился флейтист, неловко держа инструмент. Барабанщик сопел, сопел, глядя исподлобья на отчаянную девчонку, а потом стал всхлипывать. Такая хорошая!
