Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Противоатомная защита есть?

— Антирадиологический подбой рабочего отсека, герметизация и фильтры на вентиляторах.

Над видневшимся вдали основным заводским корпусом взлетела жёлтая ракета. Прогудел клаксон, взревело сразу несколько дизелей – тягачи прогревались. Слышались резкие слова команды.

— Ближний бой? – уточнил полковник.

— Беззащитны, даже пулеметов нет, — развел руками противотанкист.

— Ясно, — Зимников определенно пребывал в замешательстве, не в силах однозначно оценить пользу нового усиления. – Можете произвести пробный запуск? Чтобы я посмотрел, как работаете? Подходящая мишень найдётся.

— Можно. Но каждый наш выстрел – это двадцать тысяч рублей. Запасных ракет нет, не подвезли, так что в бою будем действовать только возимым боекомплектом.

— А вывести ракету в боевое положение?

— Тоже можно, но она автоматически встанет на боевой полувзвод, с раскрытием стабилизаторов. Обратно уже не убрать.

— Ясно, подарок можно подержать, но нельзя развернуть. Что ж… — полковник чуть призадумался. – Давайте за нами, держитесь за «механиками». Сейчас я вам придам кого‑нибудь из автобата, чтобы не потерялись и не вклинились в основные колонны. Будете пока резервом, а там подумаем.

— Слушаюсь, — подполковник отдал честь. – Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

Зимников угрюмо посмотрел на послеполуденное солнце. День сулил начало больших и продолжительных неприятностей. Полковник знавал многих людей, которые при определении настоящей опасности чувствовали облегчение. Дескать, «наконец‑то!» Но сам к ним не относился, Петр Захарович ощущал спокойствие только после завершения военной работы. В данном же случае опыт и познания нашёптывали, что вздохнуть с облегчением удастся не скоро. Или наоборот, очень скоро, что может куда хуже…

Расстановка ГОПЭП, головного полевого эвакуационного пункта армии, отняла у Поволоцкого все оставшиеся силы, коих и так было не в изобилии. Когда общая конфигурация наконец‑то определилась, один из госпиталей просто исчез в пути. Заблудился, свернул не туда и, как оказалось, уехал в полосу соседней армии. Там и сидел, израсходовав горючее, не добившись прямой телефонной связи и не рискуя сломать печати на передатчике. Теперь, даже протолкнув каким‑то чудом запрос на топливо в соседнюю армию, а вторым чудом — получив его быстро, вернуть госпиталь вовремя не удавалось. Пришлось немного растянуть уже развернутую сеть, где это было возможно.

Теперь Поволоцкий решил сделать ещё один круг по подшефным объектам, проверить, не забыли ли чего. Точнее, то, что многое забыто, не сделано и упущено — можно было не сомневаться. Но отследить самое–самое главное и насущное – сам бог велел. Потом уже не успеть. А то, что это «потом» стремительно приближается, уже мало кто сомневался.

Летаргия, в которую впали «семерки» за последние два с лишним месяца, слетала как шелуха с луковицы. Учащались разведки боем, артналёты, ракетные обстрелы и ночные бомбардировки. После грандиозного сражения на море, частные операции и бои приняли почти ежедневный характер, как будто Евгеника опасалась, что и имперская армия перейдет в наступление. А затем, три дня назад, все неожиданно прекратилось, даже еженощные миномётные обстрелы – непременный спутник передовой. Над линией фронта повисло сгущающееся напряжение, тяжелое, мрачное, как груз иудиного греха.

Работа военной медицины отчасти похожа на игру «морской бой», в ней если не все, то большая часть успеха зависит от первоначальной расстановки и организации. Поэтому консультант выматывался до предела, стараясь успеть максимум за оставшееся время. Благо, он уже втянулся в работу администратора. Мелькали дороги, совещания, лица начальников госпиталей, запросы и срочные депеши и запросы. Все слилось в единый поток сменяющихся образов и решений, принимающихся уже автоматически.

Но в этом госпитале произошел сбой. Завершив очередное блиц–совещание, собрав запросы, раздав указания и уже готовясь отбыть, Александр заметил удивительную картину.

Медсестра, негромко обсуждавшая что‑то с главврачом, была весьма необычной.

Во–первых, она говорила тихо. Не просто тихо, а тем особенным образом, который отличает тех, кто с детства привык, что его слова очень внимательно слушают.

Во–вторых, она была необычно одета и подстрижена — опрятно, просто, но при этом с неким едва уловимым налётом щегольства и привычки к дорогой, хорошей одежде. В меру растоптанные туфли без каблуков, на которые даже не особо сведущий в моде Александр без колебаний наклеил бы ярлык «элитный столичный магазин». Прическа — аккуратная, простая, и опять‑таки отмеченная печатью привычки к тщательному и очень качественному уходу. Впрочем, среди медицинского персонала попадались самые разные персоны, в том числе из сливок общества.

Удивительнее всего был третий пункт. Женщина среднего возраста в халате медсёстры выговаривала главврачу. Спокойно, неторопливо, а тот очень внимательно слушал, почтительно склонив голову и кивая на каждой фразе.

Заинтересованный и даже заинтригованный Поволоцкий дождался окончания выволочки и ловко поймал за пуговицу заторопившегося куда‑то главного врача.

— Я прошу прощения, что у вас такого случилось, что простая медсестра вам выговор делает? – полюбопытствовал Александр.

Коллега посмотрел на него вымученно.

— Вы её не узнали, — трагическим голосом спросил главврач. – Это же кузина!

— «Кузина$1 — Поволоцкий потерял дар речи.

Юдину приписывали высказывание о том, что «наилучшие результаты при операциях достигаются, когда хирург спит со своей операционной сестрой». Смех смехом, но после начала войны и стремительного роста численности медперсонала — в госпиталях расцвели два явления, ранее встречавшиеся в исчезающе малых размерах. Принуждение к сожительству с одной стороны, и «кузины$1 — с другой. «Кузинами» назывались содержанки, а то и просто проститутки, формально считавшиеся медсёстрами. Они жили в на привилегированном положении, получали награды «за службу», залезали в посылки Красного Креста с деликатесами и винами. Зачастую ещё и собирали вокруг себя «кружки» офицеров, находящихся в состоянии выздоровления, да ещё так надолго, что для военных это «долго» подчас кончалось трибуналом и спецротой.

Когда явление набрало обороты и стало всерьёз мешать работе медслужб, его начали изводить, радикально и жёстко, обычно двухмесячным направлением виновного врача в батальон, фельдшером. Средство оказалось очень действенным, оно одолевало даже застарелый алкоголизм, не говоря уже о половой невоздержанности. Поэтому медик, открыто сообщающий о наличии в госпитале «кузины», был кем‑то вроде еретика, публично признающегося в сношениях с дьяволом лет этак пятьсот назад.

— Нет–нет! – ужаснулся главврач, поняв причину замешательства консультанта. – Не «кузина», а кузина. Настоящая. Неужели вы её не узнали?

Поволоцкий присмотрелся внимательнее к лицу медсёстры, занимавшейся рутинной работой.

— Ну, надо же…, — только и сказал он.

— Это двоюродная сестра Императора, — торопливо объяснял медик. — Она работает здесь инкогнито. Ну, врачи‑то знают, но медсёстры и раненые — нет.

У Константина действительно была кузина по имени Надежда. Младше его более чем на двадцать лет, она всегда скрывалась в тени знаменитого и облеченного властью родственника и никогда не стремилась блистать в обществе. Надежда занималась преимущественно благотворительностью, причем в виде практической организации, а не светскими приемами со сбором пожертвований под вспышки фотокамер.

— Ей жаловался один раненый на болезненность перевязок, — продолжил главврач. — Надо будет распорядиться, чтобы морфий кололи минут за десять до перевязки.

— А сейчас?

— А сейчас его колют прямо перед перевязкой…

— Умная женщина, — одобрил Поволоцкий. — Но неужели у вас не получается соблюдать указания по военно–полевой хирургии без напоминания со стороны представителя Дома? Министр здравоохранения, профессор Юдин и уж, тем более, хирург–консультант армии для вас не авторитеты?

Начальник госпиталя виновато замялся.

— Ладно, все понимаю. Но все же – следите, — посоветовал Александр. – А что касается её… — он снова глянул на «медсестру» и решительно закончил. – Уберите её в тыл.

— Но как? – с отчаянием вопросил главврач. – Мы пытались, но она же может просто снять телефонную трубку или отправить телеграмму… кому следует. Что я могу сделать?

— Вы действительно не понимаете? – Поволоцкий испытующе уставился на врача. – Счет пошел на дни, может быть на часы. Будет битва, жуткая битва. А она – вторая в очень короткой цепи наследования, и почти что на передовой. Ей нельзя здесь находиться.