Дмитрий Могилевцев - Хозяин лета. История в двенадцати патронах
– Ты не можешь глотать? Я сейчас тряпку оторву, намочу… вот. – Я приложил влажный комочек к его губам. – Еще. Давай еще.
– Спасибо, – прошептал он. – Мне говорили, тебя тоже взяли. И ты всё рассказал. И согласился… на них. Врут ведь.
– Врут, – солгал я. – Погоди, я тебя сейчас на ноги подниму. Вот, видишь, – я достал из коробочки продолговатый пластиковый пузырек с иглой, – сейчас я тебе это вколю, и тебе станет хорошо, нормально станет. Вот, – я воткнул иглу ему в бедро, нажал на пластик, вгоняя раствор внутрь, – а теперь давай, я сейчас руку под спину, вот так…
– А!! – крикнул Марат. – Не трогай, не трогай! Они мне сломали, сломали…
– Я приведу кого-нибудь, сейчас, – растерялся я.
– Стой, – прохрипел Марат. – Никого ты не приведешь. Тут стреляли. Много. И рвали. Сперва и потом. Много. Там трупы одни. Я… я знаю. И я умру. Скоро. Совсем. Воды дай.
Я снова приложил напитанную водой тряпку к его губам.
– Не глупи… никого ты не приведешь, никого. И я умру один. Не уходи. Уже скоро. Я звал… хоть кто… и ты вот. Хорошо. Одному плохо умирать… Она так и сказала – умрешь из-за меня, и вот. – Он виновато улыбнулся.
– Она?
– Да, она. Она предупреждала. А я верил и не верил… врет, она же часто врет. Всегда почти. А сейчас – правда, потому что ее время, взаправду. И Город теперь – ее. Она купила его у нас – очень дешево купила. И ты умрешь, потому что она и тебя купила, твою жизнь. Ты дрался за нее, дурак ты. Ты ведь спал с ней, правда? Тогда, на реке?
– Спал, – смущенно признался я, – но при чем здесь это?
– Хозяйка лета пришла взаправду и стала ею. Она теперь хозяйка, приняла ее в себя, хозяйку, и стала – настоящая, а у нее счет большой, она много дает и забирает еще больше. Она всё хочет забрать. И меня забирает. Я когда забываюсь, ее вижу. Она смеется.
– Да нет, Марат, она здесь ни при чем, – сказал тогда я, – а дело здесь в выстреле на площади и пистолете, который подобрал Дима, и жаре, и моей нерасторопности. Еще день, и я бы теперь оказался не здесь, а там, где лед утыкается в небо.
– Но ведь не оказался. Я тоже хотел уехать. Еще когда ко мне первый раз приходили. Но не уехал. Цепочка случайностей – там, тут. Она так любит, по-кошачьи, ненароком, случайно. Я сперва с ней познакомился – нормальная девчонка. И только почему-то все ее знали. От рыцарей до легионщиков, все. Ее даже милиция знала. А потом… я ведь тоже дрался за нее, как и ты. И спал с ней.
– Извини.
– Уже неважно. Ты думаешь, наше язычество, танцы на берегу, костер и вино – это просто так? Это всё старое и всё грех. Нечисть приходит, когда зовут. Вот она и пришла, и с ней чужая жара, и болото, и вечерняя лихорадка. Это я виноват. А сейчас она всеми нами вертит. Всем Городом. Она это всё затеяла: и кровь эту, и войну. А я помог. Я виноват.
– Да нет же, какие глупости, ну в чем ты можешь быть виноват?
– Я лучше знаю, – вздохнул он. – Я умираю и теперь всё вижу очень ясно. Недавно мне было совсем плохо, а теперь ты пришел, и стало лучше. Останься, уже недолго. Поговори со мной.
Он говорил еще долго и сбивчиво, перескакивая с одного на другое: про свои раскопки, про английский, который так и не выучил, про своих ребят из археологического лагеря, про рыцарей, и про язычество, и про Рысю, заполонившую его мысли, превратившуюся неведомо как в хозяйку этого лета, злого, капризного, жестокого и жизнелюбивого, кошачьего, нездешнего лета, крадущего души и заполняющего темноту страхами.
Потом замолк, упершись подбородком в грудь. Я схватил его за кисть. Пощупал пульс, отпустил. Уложил его на кровать, надавил ладонью на грудь. Там захрустело мокро, и на его губах запузырилась розовая пена. Я сел на пол у кровати и заплакал.
Рядом кто-то засопел, тяжело, грузно. Я поднял голову: передо мной на корточках сидел свиночеловек. Щетинистый, голый, заляпанный бурой грязью.
– Ты вовремя, – сказал я ему, утерев слезы ладонью, – вовремя. Видишь, умер он. А если б кто-нибудь сильный, как ты, вынес его, к людям вынес, он жил бы. Он хороший был, он знаешь какой. Он никогда ни в кого не стрелял. Он…
– Хрн, – сказал свиночеловек и, протянув толстую руку, потыкал Марата пальцем. – Хрн.
– Чего тыкаешь? – спросил я его зло. – Мертвый он. Совсем.
– Хрн, – повторил свиночеловек тихонько и потрогал толстым пальцем мое плечо. – Хрн.
И, бесшумный, как кошка, выскользнул из комнаты.
Я не знаю, сколько я просидел возле Марата. Я не хотел ни есть, ни пить. Свет становился всё тусклее. Потом в моем кармане запищало, я вынул черную коробочку, о которой совсем уже позабыл, и услышал от дверей хриплое: «Ну, привет! Слава богу, хоть ты удрать не успел».
ПАТРОНЫ ДЕСЯТЫЙ И ОДИННАДЦАТЫЙ:
СМУТА
Вести о конфедерации разбежались по стране болотной рябью. И, как столетия назад, всколыхнулась вся страна. Нестройно, вразнобой, сварливо, недоверчиво глядя на соседей, но поднялась. Вся многократно продублированная система контроля и власти, не способная переварить перечащие друг другу приказы и инструкции сверху, заработала в обратную сторону. Отец нации еще в первые месяцы после прихода к власти понял, как держалась империя. Не насилием, хотя и его хватало, и не страхом, и не пряником – потому что мал был имперский пряник и черств. Держалась она исполинской инерцией однажды разогнанного механизма, разросшимся во весь рассудок инстинктом самосохранения. А теперь этот механизм, стремящийся сохранить нормальную, привычную жизнь, тормозил и глушил приказы комитетов и спускаемые по вертикали распоряжения отца нации.
Получив их, «вертикальщики», привыкшие к районному всевластию, срочно созванивались с главврачами, ложились в больницы и уезжали в санатории, по возможности заграничные. Милицейское начальство застыло в ступоре, а участковые с патрульными угощали пивом застрявших по городкам и деревням солдат. Слухи о конфедерации пухли и сверкали, наращивая по пути вес и завлекательность. Передавали, что в районах под контролем конфедерации – зона свободной торговли, едут свободно из-за границы, и даже торгующие прошлогодней картошкой зарабатывают по сотне в день. Известно чего по сотне – не рублей. Да съезди – сам узнаешь. Пускают всех, вези, было бы что продавать.
Слово «конфедерация» буквально за пару дней стало крылатым и заразным. Оставшиеся офицеры застрявшего в Мяделе танкового полка, лейтенанты и капитаны, прослышав о таинственном генерале, вожде конфедератов, дозвонились до Сергей-Мироновска и доложили о себе. Получив добро, собрались на нарочанском берегу и тоже провозгласили конфедерацию. Теперь они реквизировали всё, что попадалось под руку, именем конфедерации и тут же продавали задешево. Благодарная милиция, тут же побратавшаяся с новоявленными конфедератами, подсказала, где находятся огромные склады конфискованных на границах с прибалтийскими соседями товаров. Таможенники же, едва увидев солдат с бело-красными лентами на рукавах, тут же все вместе изъявили желание присоединиться и собрали людей для погрузки.
Страна, лежа на перекрестке торговых путей с севера на юг и с запада на восток, жила, помимо продажи старого оружия и остатков леса, перепродажей нефти с газом и транзитом – и тем, что с этого транзита собирала, конфискуя по малейшему поводу. Товара сквозь страну везли огромное количество, и дыры бюджета уже который год латали конфискатом. Всем таможням президентская администрация спускала ежеквартальный план. За перевыполнение премий не давали, полагая, что таможенники вознаградят себя сами и, испугавшись присвоить всю сверхплановую партию, что-нибудь да оставят казне. Потому таможни рьяно включились в соцсоревнование, описывая подвиги экспроприации цифирью в графе «в пользу государства».
Правда, время от времени кого-нибудь из особо зарвавшегося таможенного начальства арестовывали, но, как правило, ограничивались понижением в должности и требованием «компенсировать причиненный ущерб». Начальник Свирской таможни выстроил близ заповедных Страчанских озер готический замок с башнями, окруженный всамделишным рвом и палисадом, и на новоселье поил гостей именной водкой «Владыка озерного края». Когда вести об этом дошли до отца нации, тот рассвирепел и приказал республиканскому Управлению заняться замком и его хозяином.
Хозяин, однако, не растерялся и, прибыв в столицу, попросил аудиенции. О чем именно они договорились, осталось неизвестным, но вскоре обнаружилось, что документы на транспорт с роскошнейшими представительскими «мерседесами», следовавший из Прибалтики к восточному соседу, оформлены неправильно и вообще крайне сомнительны, а пошлины вовремя не уплачены. Вскоре вся областная президентская вертикаль обзавелась новыми машинами, а несостоявшийся покупатель «мерседесов» подал на республиканскую таможню в суд, пытаясь вернуть три с половиной миллиона долларов. Главным свидетелем по делу был начальник Свирской таможни, прощенный и получивший почетный знак «За службу Родине». Впрочем, с поста начальника его всё-таки сняли, назначив в конце концов главой Областного арбитражного суда.
