Андрей Ливадный - Смежный сектор
Стоп… Загадки мироздания — это удел логики, но не чувств. Вдохновение необходимо художнику, писателю, поэту, человеку искусства, но не холодному математическому рассудку, познающему Вселенную, — для последнего важна ясность и скорость мышления.
Несомненно, ИНЫЕ, усовершенствовав свои тела, не встали под один штамп в плане сознания — они не потеряли собственное «я», безусловно оставаясь индивидами.
Но они утратили главное: возможность к естественному воспроизводству, продолжению рода, их кибернетические тела уже не годились для элементарной физической близости, но разум… Он никогда и ничего не забывает, тем более такие основополагающие инстинкты, сформированные миллионами лет эволюции, как призыв к продолжению рода…
Сконструировать себе подобного? Ясно осознавая при этом, что получаешь эрзац?
Не тут ли скрывалась первая червоточина, подтачивающая выгодные устои вечного существования?
Психологическая травма, с которой не в состоянии справиться мозг, те самые неугодные воспоминания, закодированные природой инстинкты, которые начали причинять дискомфорт, а в прогрессе — буквально сводить с ума?
Наш механизм периодического обновления памяти, отторгающий ненужные воспоминания в глубинные слои, не означает, что такая информация утрачивается, мозг не забывает прожитого, и память о прошлом, когда они могли ЛЮБИТЬ, в определенный момент могла вырваться наружу, внося смятение и дискомфорт, ломая устои нового мировоззрения, швыряя бессмертные личности в пучину бессильной ностальгии…
Выбор. Они встали перед выбором: помнить все, бессмысленно страдая, вернуть себе плоть, а вместе с ней и конечность бытия или сделать следующий шаг, реконструируя разум?
Логинову вдруг стало зябко от собственных рассуждений.
Он машинально похлопал себя по карманам, вытащил ровную, глянцевито-зеленую палочку, которую синтезировал для него Дрог, и прикурил импровизированную сигарету от тлеющих угольев почти прогоревшего костра.
Горький дым обжег гортань и легкие, он закашлялся в кулак, и вдруг до кричащей остроты понял: да, вот они — мелочи, которые дают знать: неважно, сколько в твоей башке кибермодулей, но ты — человек, живое существо, страдающее от дурных привычек, способное любить и ненавидеть, не теряя при этом способности к познанию.
Вечная жизнь?
Не слишком ли высокая плата за утрату человечности, со всеми ее преимуществами и недостатками.
От вдыхаемого дыма вдруг резко закружилась голова.
Что за привычка медленно убивать себя, получая при этом удовольствие?
Хорошо… Я на верном пути. Думай дальше, не отвлекайся…
Логинов мысленно спорил с собой, приказывал разуму, в нем жило сейчас сразу несколько рассудочных оппонентов, ищущих истину…
Общество ИНЫХ должно было расколоться, — подумал он. — Одни не выдержали прессинга не находящих выражения чувств и погибли, неважно как, другие повели себя более взвешенно, пытаясь устранить саму причину дискомфорта.
Забыть.
Забыть навсегда.
Но для этого им необходимо было перестроить свой мозг, внедрить в него функцию безвозвратной потери данных, наличие которых ведет к пагубным последствиям.
Значит, ксенобиане ошиблись, когда сочли, что встретились с существами, наполовину состоявшими из плоти.
Нет. ИНЫЕ к тому времени уже превратились в стопроцентных киборгов. Логинов понимал это с предельной ясностью. Ксеноморфов обманул гуманоидный облик существ, их кожные покровы, лица, сохранившие способность к мимике. Внешне они еще походили на живых существ, но внутри являлись кибернетическими организмами, нервные ткани которых были заменены искусственными нейросетями, — только так они могли решить проблему сбалансированности рассудка, удаления препятствующих дальнейшему развитию инстинктов и воспоминаний, ибо ни одна операция на живом мозге не приведет к желаемому результату, разве что необратимо травмирует его.
Они сознательно сделали роковой шаг: утратили не только возможность к эмоциональному восприятию мира, но и саму память о ней.
Их разум, основанный на искусственных нейросетях, хранил теперь только полезные данные. Они получили возможность к продолжению вечного существования, вычеркнув при этом понятие «смысл бытия» из собственного сознания.
Прояви ксенобиане разумную осторожность, ИНЫЕ до сих пор оставались бы на своей планете, не предпринимая попыток экспансии в космическое пространство, — они не нуждались в новых территориях, у них отсутствовал мотив к действию, ведь со временем шла постоянная сортировка и замещение информации: исчезали эпизоды памяти, оставшиеся от биологических прототипов, бесполезные с точки зрения киборгов, но критичные для формирования таких качеств, как характер, личность.
Ими постепенно овладевал стасис, и единственным инстинктом, которым не могло пожертвовать нарисованное воображением Логинова существо, являлся инстинкт самосохранения — именно его пробудили ксенобиане своими экспансивными действиями на планете ИНЫХ.
Механизм самозащиты, не важно, сформированный эволюцией или эквивалентно размещенный в нейросети, — это серьезный, не теряющий функциональности стимул к совершению определенных действий.
Сообщество ИНЫХ, распавшееся на отдельные элементы, ожило.
У них снова возникла потребность в осмыслении окружающего мира, прогнозировании развития внезапно возникшей ситуации (нечеткая логика, чаще именуемая фантазией), что в свою очередь пробудило потенциал творчества — получения новых систем путем синтеза имеющихся.
Они проснулись.
Из темного здания инкубатора вышел Дрог и направился прямиком к костру.
Ксенобианин что-то нес в руках, когда он подошел ближе, стало ясно: Чужой обеспокоен тем, что люди, недавно покинувшие зал сна, предпочли расположиться на «свежем воздухе».
— Одеяла, — с трудом произнес он слово из человеческого лексикона.
Ван Хеллен приподнял голову. По укоренившейся привычке он дремал, не позволяя сознанию расслабиться, провалиться в глубокий сон.
Увидев, как ксеноморф укрывает людей отрезами живой полупрозрачной ткани, Доминик мгновенно проснулся, дрема исчезла, будто ее и не было.
— Мне не нужно! — Он приподнялся на локте, давая понять, что не спит.
— Вы все простудитесь, заболеете и умрете.
Доминик сел, скрестив ноги. Автомат уже лежал поперек колен, одна рука машинально поглаживала пластиковое цевье.
— Почему вы не остались в гнезде? — Теперь шипение Дрога можно было истолковать как ворчание. — Я сделал вкусную пищу, вы сожгли ее на огне.
Пальцы Ван Хеллена расслабились.
Нет, это не кошмар, не бред переутомленного сознания — ворчание Чужого, заботливо укрывающего спящих у потухшего костра людей, заставило его почувствовать что-то непривычное.
Даже исходящий от ксенобианина запах уже не казался таким противным, Доминик еще не дошел до того, чтобы понимать его оттенки, придающие шипяще-щелкающим звукам речи эмоциональную окраску, но, по крайней мере, ужин спокойно оставался в желудке, не подкатывая к горлу тошнотными спазмами.
Это и есть мир? Война между нами действительно закончена и я не сплю?
— Да, мы сожгли приготовленное тобой мясо, Ксеноб, — внезапно хохотнул он. — Садись, попробуй, это вкусно.
Дрог покосился на него, передернул плечами, очевидно, от мысли, что его действительно заставят попробовать экзотическое блюдо, но все же сел на поваленный ствол черного дерева, рядом с Логиновым. Ван Хеллен, опиравшийся спиной о шершавую кору, запрокинул голову.
— А тебе что не спится? — спросил он у Димы.
Логинов пожат плечами.
— Думаю.
Как странно порой оборачивается судьба, будто насмехается над нами…
Они сидели рядом: представители разных поколений двух рас, еще вчера воевавшие друг с другом, каждый по-своему отчаявшиеся выжить… потрескивал остывающими углями догоревший костер, смутными тенями кружила искусственная ночь, над огромной палубой утратившего контроль, одичавшего сектора биологической ассимиляции слышались невнятные шорохи и звуки — не то зверь крался среди молодой поросли хвойных деревьев, не то полуразрушенные системы сипло дышали зарешеченными глотками вентиляционных шахт, и все это складывалось в маленькую, ничтожную по космическим масштабам, хрупкую, полуразрушенную конструкцию, песчинку материи, затерявшуюся в бездне пространства…
— Как ты думаешь, увижу я Землю? — внезапно спросил Ван Хеллен.
— Это зависит от нас самих, — без тени иронии ответил ему Логинов. — А ты, Дрог, хотел бы увидеть родной Ксеноб?
Ксеноморф повернул голову, одновременно втягивая ее в плечи, так что отчетливо хрустнули хитиновые пластины.
