Владимир Молотов - Урал атакует
— Ни хрена себе! — Костя снова приподнял голову, поморщился от боли. — Кажется, круто я попал!
Волнение вызвало одышку, Костя ощутил во всю силу, как горячо ему внутри и как трудно долго дышать и говорить.
Девушка перевела его тираду на английский, Майк улыбнулся, сделал жест, приглашая присоединиться к разговору.
— Вы находитесь в госпитале миротворческих сил НАТО. Меня зовут Катя, я переводчица и медсестра по совместительству. Правда, медсестра из меня никудышная, — она сухо улыбнулась, — но зато английский хорошо знаю.
У Кости все мигом завертелось в голове.
Получается, самарским сопротивленцам не удалось-таки укрыться в этом чертовом погребе. Преследователи их достали во всех смыслах и повязали, а вместе с ними и его, Костю!
Значит, суррогат «Минипы» у них в руках, но миссия-то все равно выполнена! Теперь они думают, что избежали удара. Теперь они успокоились, сосредоточились на мне.
Но почему их еще не уничтожили другим оружием? Почему телится Калинов или кто-то другой? Как выбраться отсюда? Где находятся Бора, Дрюн и Бурый? Нужно срочно выяснить обстановку. Ничего, и не в такие передряги попадали! И ведь есть же еще другие сопротивленцы, есть, наконец, генерал Калинов, и все они обязательно постараются вызволить нас отсюда, оставив наживку в виде чемоданчика на растерзание этим волкам.
Такие мысли пронеслись в голове Кости за те несколько секунд, пока Майк и Катя с застывшими минами ждали его реакции.
— Прекрасно, — произнес Костя. — Просто здорово.
К вискам поднимался жар.
— Fine! — коротко перевела Катя.
— Может, господин Майк поведает сначала, как я сюда попал? — глубоко вдохнув, выговорил Муконин и выдохнул.
Он понял, что торопиться пока некуда и можно завести обстоятельную беседу. Или попросить оставить его в покое и дать оклематься.
Майк Кельвин начал шпарить на своем, а Катя переводить:
— После передачи «Минипы» добрым самаритянам (Костя едва улыбнулся — неужели это американец так сказал?) вы все попытались скрыться. Но наши… Хм. Его бдительные коллеги обнаружили ваш тайник и заставили под дулом автомата всех выбраться наружу. Затем вы все были препровождены в гарнизон миротворцев. У вас, Муконин, выявилось тяжелое ранение, вам пришлось сделать операцию, после которой вы долго не приходили в себя. Но теперь вам стало намного лучше, и он рад, что сможет, наконец, с вами пообщаться. Его очень интересуют подробности жизни в Уральской Независимой Республике.
— Понятно, — слабо кивнул Костя. — Это сколько ж я пролежал без памяти?
Девушка ответила сама:
— Рана была неопасная, органы не задеты. Но большая потеря крови… Вам сразу сделали операцию, и потом еще сутки вы спали под воздействием наркоза.
— Ешкин кот! — Костя уже определился, как быть дальше. — Хорошо, я поговорю с мистером.
Он вздохнул несколько раз, почти взаправду показывая одышку, показывая, как ему пока плохо.
— Но не сейчас. Дайте хотя бы поесть и немного очухаться.
Катя донесла до ушей Кельвина это пожелание. Он заулыбался, хотя глаза его, темно-серые, как вода в луже, глаза наполнились каким-то недоверчивым выражением. «Тот самый тип людей, которые говорят одно, а смотрят по-другому», — рассудил Костя. Майк встал и вышел из комнаты, бросив какие-то быстрые фразы в сторону девушки. Тон был распорядительный.
— Сейчас я вас покормлю, — сказала Катя, когда они остались наедине.
— Ты местная? — в лоб спросил Муконин.
Переводчица-медсестра сделала серьезное личико, как будто немного испугалась такого вопроса.
— Да, но это не имеет значения.
— Что значит не имеет? Почему ты работаешь на них?
— Больной, вам пока нельзя много говорить. — Катя встала, и ее лицо превратилось в саму строгость — этакая школьная учительница.
И она вышла. А вернулась через минуту со стеклянным столиком на колесиках. На столике, на подносе фасовалась тарелка с ароматным куриным бульоном, кусок черного хлеба лежал рядом и тут же стоял стакан желтого сока — апельсинового или ананасового, что-то в этом роде. Катя подкатила столик к кровати.
— Сам поешь или тебе помочь? — поинтересовалась она, неожиданно переходя на «ты».
И эти несколько грубые слова прозвучали таким женственным, материнским тоном, что у Кости потеплело в груди.
— Спасибо, я сам как-нибудь. Тарелку только подай, пожалуйста.
Костя подставил локти и выдвинулся вверх, боль слегка стрельнула в бок, но на этот раз он не поморщился. Устроился поудобнее, и Катя села рядом и подала тарелку с ложкой. Муконин втянул ноздрями аромат — брульон был свежий. В нем плавали кусочки курицы и картошки, собственно, это больше походило на суп. Костя зачерпнул немного, словно неумело, и хлебнул из ложки. Суп оказался на редкость вкусным. А может рыть, ему просто так почудилось. В последнее время, в его походных условиях, любая еда казалась восхитительной.
Серо-зеленые глаза Кати принялись следить за ложкой. Лицо ее приобрело невозмутимую маску.
— Слушай, Кать, и все-таки хотелось бы знать, — начал он, поднеся третью ложку ко рту.
Девушка на мгновение приложила палец к губам.
— Не задавай лишних вопросов. Здесь везде уши и камеры.
Муконин обвел взглядом палату. Ну да, конечно… Он сделал глоток бульона.
— Хорошо. Тогда скажи мне хотя бы… Какое сегодня число? — В желудке почувствовалось приятное тепло.
— Двадцать девятое апреля, — известила Катя, смягчив голос.
Выхлебав наваристый бульон до дна, Костя вытер губы салфеткой с подноса. Затем осушил одним махом стакан сока и снова подтер рот. Поблагодарив медсестру, он заметил, что хочет еще немного вздремнуть. Глаза начали как-то сами собой смыкаться. Полное расслабление охватило его тело.
Катя молча забрала посуду и вышла из палаты.
* * *Оставшись в одиночестве, он сначала боролся со сном, пытался заняться обдумыванием своего положения и возможных путей выхода. Но быстро утомившаяся голова не хотела соображать. Да еще и тупо ноющие в разных местах боли мешали думать. Костя пришел к единственной мысли: нужно каким-то образом склонить Катю на свою сторону. Но каким образом? Не случайно же миротворцы ее приручили! Если она местная, то что ее подвигло прислуживать Джонам? В поисках лучшей доли продалась иностранцам? Увидела свое будущее за океаном, в просторной квартире в центре американского городка? Интересно, она спит с этим Майком? А может статься, она их втайне ненавидит, а они ее как-то заставили пахать на себя. Что же касается Кельвина, Костя так и не решил, каким образом ему отвечать на неминуемые вопросы о «Минипе» и всем остальном, тесно и не тесно связанном с тайным оружием. Сон быстро победил Муконина, он съехал на подушку и закрыл глаза.
Сновидение пришло какое-то бредовое, из тех, что сразу забываются при пробуждении. Едва Костя поднял веки, вернулась переводчица-медсестра, а за ней следом и Майк Кельвин.
Они снова расселись около постели. Катерина заботливо померила Косте давление. При этом глаза ее прыгали от муконинской руки к пиджаку Кельвина и обратно. Один раз, правда, их с Костей взгляды встретились. И ему показалось, что в ее глазах промелькнуло сочувствие.
Сняв с его руки манжету тонометра (Костя заметил, что на ее тонких изящных пальцах нет ни единого кольца), девушка утвердительно кивнула в сторону американца.
Тот начал быстро и переливисто говорить.
— Константин, нам хорошо известно, — стала переводить Катя, глядя мимо Кости, — что вы доставили в Самару секретное нанотехнологическое оружие, так называемую «Минипу». (Это слово — Костя услышал — забавно прозвучало из уст натовца.) При передаче чемоданчика вашим самарским агентам вы все были задержаны с поличным силами миротворческого контингента. Здесь вы подпадаете под юрисдикцию Поволжской Международной Республики. Согласно ее чрезвычайному законодательству, всякое преступление, направленное на подрыв основ молодой республики, карается смертной казнью.
Кельвин сделал многозначительную паузу. Катя, закончив перевод, недовольно свела чудные яркие брови.
Странное дело, но Костю ни капли не испугали слова о смертной казни. Быть может, с месяц назад, когда липовая «Минипа», не ставшая еще достоянием чужих ушей, не доставляла проблем, когда не было и в помине всех этих передряг с дорогой, с перестрелками, с потерей Гяни… Наконец, с почти пережитой уже кончиной во время преследования миротворцами, когда его на плечах тащил некий Дрюн. (Поди-ка также сидит сейчас под допросом, а может, и пристрелили уже?) Так вот, скажи кто-нибудь с месяц назад, что скоро посадят Костю на электрический стул, он бы испытал естественный трепет простого смертного, но теперь… Теперь Костя почувствовал лишь странное равнодушие к собственной шкуре. И главное в том, что жить-то дальше особо не для кого. Насчет Родины он уже все сделан. Разве что Маша, которую, в случае возвращения, хотел бы обнять и попросить прошения за все? Да и та давно не ждет.
