Евгений Соломенко - Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра
Услышав про «обезьяна» и поросёнка, Борюся начал наливаться соком, как июльская вишня. Засопев, он занес лапищу для основательной плюхи обидчику:
– Это я, блин, обезьяна? Да я тя, козёл, щас урою!
И это были последние слова в жизни Гогиного референта. Потому что Таран ткнул его железным пальцем под заплывший жиром кадык. А когда Борюся, выпучив глаза, рухнул на колени, Диков посланец вдел руку в массивный кастет и впечатал его в висок, с левой стороны коротко стриженной башки – органа, которым Борюся жевал. Отчетливый хруст известил Гогу, что он остался без референта.
Глава картеля сделался белее невестиной фаты. Таран, между тем, деловито обхлопал его со всех сторон, убедился, что «ствола» и впрямь нет. После чего крякнув, взвалил Борюсину тушу на плечо и, пружиня мощные ноги, двинулся вглубь леса. Уже по дороге кинул через плечо:
– Двигай за мной, Палыч! Базар есть.
И тот покорно «двинул» вслед Тарановой спине, о которую в такт шагам дружески похлопывали лопатищи мертвых Борюсиных рук. С пояса бездыханного «референта» свисал, раскачиваясь, провод. Из наушника до окрестных осинок доносилось:
Не пробуждай, не пробуждайМоих безумств и исступлений,И мимолетных сновиденийНе возвращай, не возвращай!
Минут через пять Таран сбросил свой груз в трясинные хляби и флегматично наблюдал, как они, чавкнув утробно, поглотили звероподобного Борюсю, который уже никогда и никого не «уроет».
– Прижмурился обезьян, – констатировал бесстрастно менеджер Василий.
Затем поднял глаза на Гогочку, скукоженного от непосильного ужаса. Хмыкнул нехорошо и повел подбородком в сторону потревоженной болотины:
– Это – предупреждение тебе от Дика. Ещё раз лажанёшься – и отправишься вдогонку за своим обезьяном. Допёр?
– Дик мне не начальник. – «трепыхнулся» Гога. – Он руководит своим филиалом, а в мой пускай не суется! Мы с ним – на равных!
– На равных ты сейчас только со жмурами, кретин! – сплюнул Таран на модельные туфли Дмитрия Павловича, форейтора прогресса и адепта мировой гармонии.
Свежая пресса
Последний крик столичного сервиса.
Впервые в столице! В центре Москвы, на Тверской улице открылся первый в России гипермаркет «Всё для киллера». В ассортименте – самый широкий набор аксессуаров: от чёрных масок повышенной комфортности до элегантных скрипичных футляров для снайперской винтовки.
Накануне открытия гипермаркета состоялась презентация с участием официальных лиц. Почётная миссия перестрелить красную ленточку была предоставлена Заслуженному киллеру Российской Федерации (псевдоним – Батон). В кратком интервью вашему корреспонденту господин Батон высоко отозвался о новом гипермаркете и о качестве представленной здесь продукции.
– Это – шаг вперед в ответственном деле обслуживания московского населения, – сказал он.
«Московский комсомолец»Глава 44
СКАЗКА О РАДУГЕ
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Весёлый Роджер капитально растряс имеющуюся наличность, кое-что подзанял у местного коллеги майора Полесьева, – но организовал Викингу отдельную «коммерческую» палату со всеми удобствами и персональной сиделкой. После небольшого консилиума здешние эскулапы сошлись во мнении: рана у Платонова – пустячная. Но пару деньков поваляться под капельницей не помешает: всё ж таки, и шок перенёс, и крови потерял немало.
Капельницу только что унесла пухлоногая сестричка в коротюсеньком халате. Роджер проводил ее орлиным взором, крякнул («Эхма! Где мои семнадцать лет?!») и даже промурлыкал:
Они пошли туда,Где можно без трудаДобыть себе и женщин, и вина…
Закончив с вокалом, Роджер конспиративно предложил поправляющемуся на глазах Викингу:
– А что, профессор? Как вы насчёт того феномена, чтобы к капельнице присовокупить испытанную армянскую панацею? Исключительно – в благородных целях универсализации лечения и ускорения восстановительных процессов в организме.
Предложение было принято с пониманием.
Пират из благопристойного кейса извлёк бутыль фирменного «Эрибуни», а также лимон, нарезку салями, пару пластиковых стаканчиков и плитку шоколада «Летний сад». Без затяжных тостов, в конспиративно скомканном режиме они «приговорили» испытанную панацею. После чего, подобно Платону с Сократом, вернулись к всегдашним своим диалогам.
Наверное, это был их последний разговор. И по этой причине спор становился совсем уже откровенным, без иносказаний и экивоков.
– В пустыню отступаем, впадаем в первобытное состояние! – доказывал Платонов. – Если сейчас это не остановить (любым путем, хотя бы и самым радикальным), то внуки будут дубасить друг друга каменными топорами!
– Ага! – бычил голову Роджер. – И чтобы эдакого безобразия не приключилось, деды примутся сейчас наводить всеобщую справедливость, – всяк по своему разумению. Тогда уж и внуков не народится: человечество переведет себя на мыло…
За каждым стояла своя правда, и каждый из них за эту правду готов был убить. Профессор Платонов – сотни тысяч, возможно – миллионы. Подполковник Ледогоров – единственного человека, профессора Платонова, – дабы предотвратить те миллионы трагедий.
Смерть одного против гибели миллионов: пропорция убедительная. Но эта успокоительная арифметика слабо согревала Весёлого Роджера. Платонов представлялся подполковнику осколком, отколовшимся от эпической эры героев и по случайности закатившимся в глухую нашу эпоху. Этот последний герой превратил в ринг весь земной шарик, бросил вызов его королям и президентам, патриархам и олигархам, боссам, крёстным отцам. Восставший титан, свихнувшийся крестоносец, в одиночку объявивший поход против всемирной подлости.
Так в чем же дело, товарищ подполковник? Подари ему жизнь. А тем, другим, соври: виноват, господа-товарищи, – весь стог переворошил, а так и не сыскал ту зловредную иголку! И все бы за милую душу слопали эту ложь во спасение.
Только тут – не тот случай. Потому что друг твой нечаянный таких дров наломает – половине человечества на погребальный костер хватит.
Прости, Георгий Борисыч, но подарить тебя жизнь я не могу. Я тебя уничтожу, и вряд ли после этого старый пират Роджер кому-нибудь покажется весёлым.
Впрочем, к чёрту лирику! Провести ликвидацию опасного террориста, и – к единственному спасительному для русского человека средству: исцелять рану душевную влагой забвения. День за днем – пока не развиднеется.
А пока что болотистый город Питер заливал его дождем, и это внешнее ненастье сливалось с тоскливой непогодой, что царила в душе товарища подполковника.
* * *Непонятные звонки, между тем, продолжали отвлекать Роджера от дел насущных. По телефону от него требовали произнести слово на похоронах митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония, прочитать свою новую поэзу на «Пятницах» у Полонского, вступить в общество «Ясли», находящееся под покровительством великой княгини Ксении Александровны. Помимо названного, он получил вызов на дуэль и два приглашения – в синематограф «Люкс» и на открытие гостиницы «Англетер». Последней каплей стало обвинение подполковника Ледогорова в «подлой измене» и обещание «испоганить кислотой всю смазливую харю ему и евонной полюбовнице». Выслушав про смазливую харю, подполковник озверел окончательно и обратился в ремонтную службу: «Ну, сделайте же что-нибудь с этой хреновиной!».
Следующим утром на пороге гостиничного номера материализовался монтер связи – немолодой, трезвый и вполне пристойного вида. Минут пятнадцать возился, щёлкал кнопками на своих тестерах. После чего пожал виновато плечами:
– Что за ерундистика? И аппарат, и линия – в порядке. Скорей всего, причина неполадок – в ином.
– Да? И в чем же? – иронично усмехнулся Роджер.
– Видимо, мы имеем дело с эффектом «кротовой норы».
– Какой норы?
– Кротовой.
Связист поправил очки на интеллигентном носу:
– Существует такой феномен в квантовой физике. Его описал ещё Эйнштейн, когда создавал общую теорию относительности. У «кротовой норы» отсутствуют сингулярность и горизонт событий. Она образуется в результате очень сильного сжатия обычного барионного вещества, к которому добавлена так называемая экзотическая материя (у нее давление – отрицательное). Сравнительно недавно астрономы открыли «темную энергию», так вот она и есть – та самая экзотическая материя…
– Послушайте, а попроще нельзя? – возмутился Весёлый Роджер. – Я ещё – не Нобелевский лауреат!
Телефонист, как и положено русскому интеллигенту, испытал острый комплекс вины:
