Александр Бирюков - Человек-саламандра
Смущает неокрепший разум. Что-то заставляет шевелиться в душе. И тонкий, незнакомый еще аромат запретных плодов заставляет трепетать ноздри.
Не так мало для девочки, самое сильное эротическое переживание которой было год назад, от прочитанной тишком книги «Советы врача молодоженам». Смысл книги умная Лена оценила как советы пацанам, желающим не ударить в грязь лицом перед невестой. Для новобрачной книга давала мало. Получалось, что женщина, если любит, должна позволять…
И на основе того, что получится, учиться любви самостоятельно. Это оставляло простор для фантазии. Слишком большой простор. Потому что так и не удавалось понять, что будет-то, если это самое позволить. А домыслить не хватало информации.
Подслушала у одной девчонки, уже понахватавшейся опыта: «Я прелесть, меня нельзя не любить!»
И втайне завидовала, не в силах себе признаться.
Но такой подход к делу давал одну полезную способность: знать ощущения, сопровождающие неправильные и правильные поступки. А это в ее годы весьма немало.
И, прислушиваясь к ощущениям, она балансировала между детством и взрослостью.
Душ-водопад в этот раз ей понравился больше.
Однако…
Не всё ли время следит за ней Огустина?
Лена так стеснялась строгой «гувернантки», что готова была на какую-нибудь дерзкую глупость.
Но просто решила, что раз у них тут так заведено, то нужно и наедине с собой вести себя так, будто ты «под колпаком».
Эта мысль доставляла массу неудобств.
Невозможно же расслабиться.
Даже мыться хотелось, обнажаясь по частям.
Но Лена переборола себя.
Подозрения подтвердились, когда Огустина точно к концу водных процедур явилась с одеждой.
На этот раз вместо похода в гардеробную «гувернантка» сама принесла то, что Лене следовало надеть.
«Черевички» со шнуровкой, длинное платье изумрудного цвета с запахивающейся на бедре юбкой. И лентами спереди от талии до груди. Огустина помогла завязать хитрый бант на бедре и четыре банта спереди, для чего оказались и нужны ленты. Рукава надевались отдельно и пристегивались крючками к плечам. Они были двойными: до запястья в обтяжку и поверх – до локтя широким колоколом.
Все кромки платья были обшиты тонким и прихотливым золотым орнаментом.
Огустина властно усадила Лену перед зеркалом и наплела на полупросушенной полотенцами-промокашками голове штук двадцать косичек, с бантиками папильоток на концах, которые уложила, собрав в букетик на затылке, и закрепила заколкой из какого-то зеленого с бурым полупрозрачного материала.
Прическа напомнила Лене фильм «Небесные ласточки». И девочка почувствовала себя в таком виде какой-то легкой и легкомысленной.
Сделалось чуточку спокойнее.
Огустина настояла на том, что юной леди нужно работать над лицом, и намазала ее каким-то кремом, слегка стянувшим кожу и пахнущим резковато.
Однако к концу процедуры крем исчез с лица, впитался или испарился, сделав кожу мраморно сияющей и будто светящейся изнутри.
И запах из резкого стал легким, приятным, едва уловимым.
«Ага!» – подумала Лена.
В довершение Огустина разошлась и, заявив, что руки юной леди совершенно непозволительно запущены, предложила розовые перчатки из мягкой ткани.
Лена померила.
Перчатки были приятны на ощупь, но широкие, безразмерные. Пальцы в них болтались, и выглядело это, на взгляд Лены, смешно.
Огустина сказала, что нужно надеть перстни и кольца поверх и тогда будет хорошо. И носить не снимая до вечера, несколько дней, пока руки, многими трудами Огустины, не превратятся в изящные ручки настоящей юной леди.
При этом «yang lady» всё время звучало слитно, как «миледи».
– Ну, уж фигушки! – заявила Лена и сняла перчатки.
Огустина не настаивала, но качала головой и была недовольна.
«Этой позволить себя опекать, так она на шею сядет и не слезет!» – решила Лена.
Когда «гувернантка» дала понять, что на этом всё, Лена язвительно поинтересовалась, не забыла ли та чего.
Огустина подумала, но заверила, что ничего, по ее мнению, не забыто. Уж она-то знает.
Тогда Лена напомнила, what about… бельишка. Платье платьем, но и трусики неплохо бы…
Огустина переменилась лицом и заявила, что это вовсе не то платье, под которое надевают что-то. Оно же видно будет. А это совсем неприлично!
– Фиг поймешь вас, – проворчала Лена.
Вернулось смутное ощущение, преследовавшее во сне. Что-то по поводу непорядка в одежде, от которого не избавиться.
На том и порешили.
Огустина заявила, что времени нет, вот сейчас уже подается обед в малой столовой.
Заодно заметила, что на все случаи жизни есть специальная одежда, и если бы юная леди вместо посещения школы приобретала действительно полезные в жизни навыки, то знала бы, что отступления от платья к обеду могут быть позволительны только в исключительных случаях.
Лена не удержалась от сарказма, интересуясь, не следует ли переодеваться к завтраку, второму завтраку и между ними.
И получила вполне спокойный и рассудительный утвердительный ответ, что так всё и есть. Что юная леди должна переодеваться каждую четверть дневного времени суток, если не покидает дом, а если покидает, то и еще более того…
Куда уж более, Лена уточнять не стала.
Жрать хотелось как из пушки!
По дому потянулись соблазнительные ароматы, и Лена простила ради них всё и себе, и Огустине с ее навязчивой опекой.
Она вспомнила, как впервые, проснувшись под куполом-парашютом в спальне, подошла к окну.
Вид, тогда открывшийся с высоты, завораживал, пьянил величественной красотой какого-то потустороннего мира.
Только разобрать бы, по какую такую «ту сторону»…
Туман, гонимый ветром, словно облака, стелился внизу. Из него там и сям выступали округлые вершины деревьев или кустов. Огромный парк весь тонул в тумане. Вдалеке за парком начинался город. Виднелись старинные башни со шпилями, купола, островерхие и плоские крыши.
И было от движения тумана ощущение полета.
Может, по ту сторону это и значит буквально – по ту сторону неба, за облаками?
– О, как! – не выдержала Лена.
А действительно…
Нет, это было неверно по содержанию. Ни в какие летающие острова она никогда не поверит.
Но может быть, по сути, это в чем-то, где-то, как-то и верно?
– Вышла погулять, блин, Красная Шапочка, – самокритично молвила Лена, вспоминая начало своих приключений. – К бабушке намылилась на ночь глядя… А тут волк на классной, заморской, буржуинской тачке подваливает: «Давай, Шапка, прокачу!»
Ученые давно и безуспешно решают вопрос о том, чем человек отличается от животных. Некоторые опрометчиво относят к этой отличительной особенности такую сомнительную и трудноопределимую, такую эфемерную субстанцию, как разум.
Если кретин, ковыряющий в носу, существо никоим образом не разумное и куда менее симпатичное, чем мышка с глазками-бусинками, продолжает отличаться от животных, то о чем тогда речь?
Однако слоны, киты и даже осьминоги уже давно заподозрены учеными в способности мыслить, не только логично и целесообразно, но и осознавать себя как личность.
Некоторые люди, мыслящие узко и плоско, утверждают, что речь и только речь отличает нас от животных. Но, позвольте! Сравним долгие, утомительные и крайне бедные информативно речи политиканов и короткий ультразвуковой сигнал дельфина, при помощи которого он передает объемный образ реальности.
Нет и нет. Тут мы, может, и отличаемся, но не в лучшую сторону, а подобное отличие нам не подходит по определению, ибо нас интересует то, что делает нас выше животных в собственных глазах.
Некоторые горячие головы считают, что нас отличает юмор. Однако внимательные к своим питомцам владельцы кошек и собак могут возразить на это, что и животные нередко демонстрируют способность к таким каверзным проделкам, что не всякий юморист сравнится с ними.
Однако есть у человека и черта изумительная. Это определенный, безусловный, ярко выраженный рефлекс помощи ближнему, даже с риском для собственной жизни. И сколь цинично, сколь строго мы ни судили бы человеческую природу – этого у нас не отнять.
Взаимовыручка среди животных распространена. Ее диктуют простые законы выживания. Но ни один из них не станет помогать другому, если видит угрозу для себя. Исключением, которое только подтверждает правило, может служить самоотверженность собак, защищающих хозяина, которую они переняли от людей, никак не иначе.
Люди ненаблюдательные, мало знающие о жизни дикой природы, тут же поставят нам в вину не упомянутый нами материнский инстинкт, заставляющий самку защищать детеныша. Однако материнский инстинкт у животных – это такой же миф из мира науки, как «теплород» и марсианские каналы.
Публика на галереях равномерно двигалась в обход пирамиды, следя за участниками соревнований. И на втором ярусе вместе со всеми двигался человек, назвавший себя Рейвен. Его интерес к гонкам несколько отличался от интереса окружающих.
