Вадим Денисов - Стратегия. Колония
Так мы прошли по безлюдной реке еще километров двадцать пять. Один раз увидели признаки посещения этих мест: на правом берегу реки, на песчано-галечной косе, после небольшого узкого переката. Тут уже кто-то останавливался — прямо на открытом месте были видны следы костра, а рядом лежала недожженная охапка собранного плавника.
Пш-шш…
— «Тунгус», внимание, приток впереди справа.
Я оглянулся — Лунев, держась за поручень пульта управления, стоял с биноклем в руках, глядя то на мониторы «Фары» и эхолота, то в оптику. А Данька-то на корме, за румпелем сидит: освоился парень, вовремя перехватывает! За штурвал не становится, с кормы работает, чтобы Косте не мешать и кучи не создавать.
— Принял, подходим.
Место приметное. На косе выше по течению притока, ближе к реке росли невысокие кусты местного тальника, остальная же песчаная полоса была свободна, продуваема ветерком. Над косой в глубь берега поднималась надпойменная терраса, густо покрытая травой и какими-то густыми колючками. За короткой полосой леса склон невысокого пологого холма перед песчаным пляжем круто опускался в воду, под ним лежало несколько упавших деревьев, вытянувших кроны к реке. Смотрелось очень красиво.
Вот и речка. Я взял чуть левее, чтобы не налететь на намытый течением язык выноса.
Пш-шш…
— «Тунгус», вижу сетку!
— Ленни, за штурвал! — бросил я назад и ответил Косте: — Малый ход! К бою.
— Принял к бою, обхожу.
«Зодиак» прибавил обороты, рыскнул еще дальше к стремнине и быстро обогнал Малыша. Сталкер сидел у левого борта, вывесив на баллон пулемет, — там на кевларовом чехле с двух сторон имеются специальные площадки. Приток в заливе невелик, метров двадцать ширины, и все русло тихой низинной речки было надежно перегорожено дешевой китайской сетью: их сразу узнаешь по характерным поплавкам.
Почти подошли. Встав с кресла, я ногой отодвинул к борту рюкзак и начал отстегивать алюминиевые весла.
— Ленчик, глушись, сапог наверх. Сбоку подходим, на веслах.
— Полтора по эхолоту.
В том месте, где мы остановились для осмотра чужой снасти, с двух сторон полого спускавшегося к воде луга росли большие оранжевые цветы, похожие на лилии. Комарик-то есть… Над рекой повисла тишина, двигатель второй лодки работал еле слышно, удерживая ее на месте. А тут вода медленно закручивается, снос маленький, легко корректируется.
В тайге и тундре строго действуют нехитрые вечные правила. И одно их них — не трожь чужой добычи, дурак! Увидел на водоеме чью-то сеть — в идеале вообще не подходи к ней, нарвешься на нехорошее. Еще большей дурью станет выемка сети и всего улова. Как пелось в старой песенке, это вам не Голливуд, руки-ноги оторвут: приличный процент пропаж людей связан с подобными делами. Так что мы осторожненько глянем, ссориться не будем…
— Метр глубины, вокруг чисто, — сообщила подруга.
— Пошли над ней? — Я опустил руку в теплую воду, взял двумя пальцами верхний шнур и чуть поддел его вверх, утешаясь мыслью, что ничего чужого брать не собираюсь, и сразу ощутил биение живой добычи.
В двадцати метрах сети оказалось семь хвостов, серебристые, в локоть длиной, тела рыбин были хорошо видны с катера. Снулых нет, один живачок — сеть либо недавно поставили, что вряд ли, судя по времени суток, либо же постоянно проверяют, освобождая полотно для новой добычи.
— Хозяин живет недалеко, — заключил я. — Поехали искать.
И мы опять неспешно поплыли вдоль берега. Над темно-зелеными волнами дальних гор, простирающихся к западу, на передний план вышло большое белое облако, слегка подсиненное снизу. За ним грозно поднимались темные серые тучи — ох, скоро накатит, чувствую… Но пока в разрывах сияла голубизна, а высоко-высоко над мрачной серой вздымалось огромная оранжево-белая масса, подсвеченная светилом. Я не выдержал и сделал несколько снимков. Просто красиво.
Пш-шш…
— «Кастет» — «Тунгусу», что там?
— Да ничего пока… Стоп! Отставить! Лодка стоит!
Мы одновременно прибавили скорость, подняв за кормой буруны: глубина позволяла. Вот она! На берегу, почти напротив небольшого лысого островка, среди высоких деревьев виднелась рубленая изба маленькой обжитой локалки. Я присмотрелся внимательней — что тут думать, причаливать надо, знакомиться будем.
— Подходим, Костя, внимание, прикрывай.
Еще минута — и я, первым выскочив на берег под соснами, подошел к колоритному амазонскому дедку. Опираясь на вертикалку, в которой я с умилением узнал родную МР-27, и хитро поглядывая на пришельцев из-под прикрытых век, абориген умело делал вид, что он лишь мирно посапывает, сидя на пеньке возле своего чудного «чих-пыха», самодельного рыболовного баркаса с моторчиком…
— Эти странные пятнашки возле дороги стоят, в девяти километрах выше по речушке, — с удовольствием рассказывал Себастьян, сам пятнашечный француз из Марселя, живущий тут со своей дочерью Соней. — Румыны или цыгане, кто их разберет… Человек девять или десять. Избу сами построили. Мы с дочерью с ними не общаемся — не правда ли, дорогая? Да они и сами ни с кем не танцуют, в Кайенне такие непопулярны.
Рыжеволосая девушка лет семнадцати молча кивнула, незаметно поправив плотное серое платье, и тихо отошла в сторону. Настороженная девочка, не все тут гладко.
В доме — уже не раз виденная странная мебель, собранная из разномастных кусков бывшей фабричной. Есть керосиновая лампа, а вот генератора не видно. На стене у окошка, выходящего на реку, висит кремневое ружье, и не такое, как в оружейке форта. Хозяин, сняв старый плащ, остался в выцветшей клетчатой рубашке из фланели и джинсах в разномастных заплатах. Под правой рукой у него висела открытая кобура большого блестящего револьвера Colt Kodiak с шестидюймовым стволом и характерным барабаном без дол — видел у кого-то из наших в Замке, не помню. Или у Милы в магазине?
Три ствола, если еще чего не прикопано в огороде. Не бедствуют люди.
— А еще пятнашки поблизости есть? — спросил Кастет, принимая из рук амазонской Джудит Хаттер кружку с горячим чаем. — Спасибо, красавица.
— Вдоль дороги есть жилье, всякие стоят… Но про тех, что дальше к горам, я только слышал и национальности их не знаю. Авто, как видите, у нас с дочерью нет. Их тут почти ни у кого нет, встречаются квадроциклы и самоделки самого ужасного вида. Странный мир: дороги есть, а автомобили — большая редкость… Да и с топливом тяжело, многие используют суррогаты, — с наслаждением ворчал Себастьян. — Канал каждый день поставляет по двухсотлитровой бочке бензина, но вы же понимаете, что все достается избранным. Потому и цены на рынках такие.
Сколько и чего дает канал, мало кто знает. Очень немного, уверяет дед, если учесть количество человек, на столы которых все добро так или иначе размазывается. Точнее, все масло достается верхушке, а те банчат ништяком на рынках. Жесткая система, насквозь рыночная.
Местечко, где стоит речной кордон, называется Старый Порт — в этом районе Марселя хозяин кордона когда-то работал. А речушка с рыболовной сетью — Рона. Дедок густо пудрит нам мозги, пытаясь убедить, что они тут типа просто живут, занимаясь лишь рыбалкой и изредка охотой, — траппер, да и только. А вот почему он ушел из своей общины и куда она делась, не говорит. Мне же очевидно, что дед трудится наблюдателем. А в чьих интересах? Таинственная Кайенна рулит?
Не успел я начать разговор на берегу, как над нами повисла темная туча, по воде застучали первые крупные капли дождя. Быстро укрыв лодки и захватив небольшие презенты, мы отправились в сухую и теплую избу. Данька остался на улице: парень грустно сидит под козырьком, смотрит за рекой и лодками. Надо бы Zicke на смену послать — пусть пацан горячего чайку попьет. Нашего, между прочим, чайку. Бывшего нашего. Но пока Ленни лучше нужна здесь, иногда требуется помощь в переводе.
На столе средней величины с пластиковым покрытием стоит тарелка с лепешками, лежат несколько копченых рыбок — угощение от хозяев. Рыба отменная! В Амазонке серьезные экземпляры водятся: одни карпы чего стоят, смотреть страшно… Хорош нильский окунь — он тут небольшой. Сомы в плавнях водятся, угрей ловили. Но каждый рыбак знает, что для ухи, жарехи и копчения лучше подходят жирненькие «локтевички» малых рек. А что, бук я тут видел, может, и ольха есть, а равная смесь таких опилок дает наилучший результат.
В Форт-Россе до сих пор коптильни нет: не успели.
Наша доля сдвинута к стене: несколько банок отечественной тушенки и сгущенки, бутылка виски, пачка ирисок и блок сигарет «Мальборо». Пустые банки, остающиеся после редких в анклаве земных консервов, даже в России ценность. А уж тут… Сколько блесен наделать можно! Мусора на Платформе по-прежнему нет и еще долго не будет. Даже здесь, в Южной Америке, где сама система переноса людей со всем барахлом уже в начале попаданства окружает мусором каждого нового человека. Все перерабатывается.
