Этот длинный, длинный день - Юрий Витальевич Яньшин

же, у человечества такой возможности явно поубавится, потому что каким бы ни было гениальным и технически сложным ваше открытие, долго в секрете держать его все равно не удастся. Я уже старый человек и жить мне осталось — воробью на один поклев, но у меня, как и у почти всех вас есть дети и внуки, и мне постоянно приходится думать какой мир мы оставляем им и как они будут в нем жить? Вы, по своей гражданской наивности думали, что вот де как хорошо у нас все получится сейчас. Мы запустим установку и уничтожим многолетний жупел человечества — ядерное оружие. И тут я нисколько не сомневаюсь в вашей способности совершить этот подвиг во имя будущего всего человечества. Но каково будет это будущее? Прознав и признав, что Россия стала обладателем Абсолютного Оружия, напуганные до икоты, но от этого не перестающие нас ненавидеть, первым делом попытаются всеми силами и средствами, включая ядерные, уничтожить, как первый его образец, так и его создателей, не считаясь ни с какими финансовыми и людскими потерями со своей стороны. А затем, имея хотя бы поверхностные знания о принципе его действия, бешеным темпом начнут работать над созданием его аналога. Поэтому не надо быть пифией,[143] чтобы понять горький комизм создавшейся ситуации. Вы, желая отодвинуть стрелку судного часа от полночи, сами того не осознавая, передвинули ее на несколько делений вперед. Единственное, что меня хоть как-то примиряет с действительностью, так это то, что Абсолютное Оружие создано в России, а не где-то там, за бугром. Почему? Да потому, что только русские люди, с их извечной достоевщиной, смогут безопасно для себя и других владеть им. Потому что у наших исторических оппонентов не возникнет даже тени сомнения в необходимости его применения на практике. Так выпьем же за то, что земля российская никогда не оскудевала бы талантами, а я старый дурень, всего лишь всего лишь наговорил кучу несбыточных глупостей, рожденных моим воспаленным от старческого маразма мозгом.

И с этими словами, он ни с кем не чокаясь, одним залпом опрокинул в себя содержимое стаканчика. Лимоном заедать не стал, а по-простецки занюхал рукавом, передернув плечами. Все, молча, как на похоронах, последовали его примеру. В операторской на несколько мгновений повисла липкая атмосфера непонятной недосказанности. Не таких слов здесь ждали от маститого чиновника из Минобороны. Почти у всех, кто тут находился, стало как-то гадостно на душе. Как будто в подростковом возрасте свою мать с отцом застал в спальне за этим делом. Вроде бы жизненная ситуация и уж тем более ничего криминального, а все равно, как-то гадко, грязно, неловко и стыдно — за них и за себя, что стал невольным свидетелем. Еще каких-то десять минут назад все они чувствовали законную радость от окончания очередного этап испытаний, после которого страна получила почти готовый образец оружия, не имеющего аналогов в мире. А тут, как водой холодной плеснули из стакана в лицо и даже при этом прозрачно намекнули, что вы, если и не поджигатель новой войны, то уж точно — соучастник. Нужно было исправлять сложившуюся ситуацию. Спасать взялся никто, иной, как сам академик Вострецов. Прищелкнув пальцами в воздухе, тем самым, привлекая к себе всеобщее внимание, громко произнес:

— Ну, что ж, товарищи, мне, наверно, придется как-то объясниться, вы ведь этого все ждете от меня? Хорошо. Как говорится, «между первой и второй — перерывчик небольшой». Наливайте ответную.

Дождавшись, когда содержимое из бутылок перекочует в стаканчики, академик зорким глазом окинул импровизированное застолье, как бы проверяя равномерность налитого. Он тоже был не прост, а поэтому умел и пить все что дадут (студенческая юность дает о себе знать) и держать удар в словесных дискуссиях. Дождался, когда стаканчики оказались вновь в руках собравшихся и продолжил:

— Я тоже уже старый человек. Пожалуй, буду даже гораздо постарше чем вы, генерал, — кивнул он в сторону напрягшегося Иванова, — а потому начну издалека, вы уж простите старческую словоохотливость. Я родился в декабре 41-го в простой крестьянской семье казачьей станицы Елизаветинской, что под Ростовом-на-Дону. Был я единственным сыном у своих родителей. Повестка в военкомат пришла через неделю после их свадьбы, и отец почти сразу угодил в жернова советско-финской кампании, с которой вернулся домой только в конце февраля 41-го, провалявшимся в госпиталях около года. А через четыре месяца и Великая Отечественная подоспела, на которую он ушел добровольцем, хоть и был комиссован, да так и не вернулся. Пропал без вести уже в самом конце войны, при штурме Зееловских высот в апреле месяце. Вы люди военные, сами понимаете, что пропасть без вести в наступательной операции это хуже чем при отступлении. Там хоть какая-то надежда есть на то, что попал в плен. Маме было 18, когда она выходила замуж, отцу на год больше. Всей их совместной семейной жизни было меньше полугода. И из нажитого у них были только я и письма — маленькие треугольнички. Много писем. Они занимали почти половину сундука, в котором мама хранила все свое невеликое богатство. Сколько себя помню — любимым ее занятием в редкие свободные часы было чтение этих писем. Она была очень красивой женщиной, а замуж вторично так и не вышла, хоть и звали многие. Все рвалась в Восточную Германию, чтобы побывать в тех местах, где отец сложил голову, да так и не получилось. Сначала было нельзя, хоть ГДР и была социалистической, а все же, как ни крути — заграница. Раньше с этим строго было. А когда настали более свободные времена, то уже я не мог, так как начал заниматься закрытой тематикой, а без сопровождения ее опять бы не пустили. Уже в восьмидесятые, когда можно было почти все и вся, появилась возможность съездить на места боев, но опять — не судьба. Отнялись у мамы ноги, ковыляла только по дому, да и то, кое-как. Я сам тогда съездил и привез оттуда горсть земли. К тому времени я ее уже к себе в Москву забрал, а до этого все сопротивлялась. Так она эту горсть в холщевом мешочке за божницей хранила, к старости-то даже комсомольцы в Бога начинают верить. Говорила мне не раз: «Как де помру, ты мне, Игорюша, его в домовину положи, хоть так с Коленькой соединюсь». Потом поймете, почему я это вам все рассказываю. Я на протяжении всей своей жизни только тем и занимался, что создавал оружие для нашей Родины. И чтобы 22 июня никогда больше