Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Орен, зачем я тебе нужен? – наконец подняв свои глаза, спросил Чак, пристально смотря на друга. – Может я плохой человек и тебе не стоит стараться ради меня?
– Я не знаю Чака плохого парня, я знаю Чака – друга. Парня, который не всегда прав, но который всегда поможет и поддержит своих солдат, который не боялся идти в атаку впереди своих бойцов, а не за их спинами. Для меня ты друг и надёжный командир, который оступился, но который ещё может всё исправить, если очень того захочет. Ты только держись, старайся выжить. И если всё будет хорошо, а оно так и будет, то может и на свадьбу тебя приглашу.
– Как курить-то хочется, просто кошмар, уши опухают.
– Уши у тебя опухли от того, что тебе по ним тумаков надавали, а не от сигарет. Хотя я знал, что ты это скажешь и обменял у сторожей твоих пачку хорошего медивского табака на пару консервов. Угощайся.
Орен достал из кармана золотистую пачку гетерских, трофейных сигарет. Распаковав её, он вынул одну из них и вставил Чаку в разбитые губы, после чего подкурил. Зит жадно затягивался едким дымом, кашлял и затягивался вновь. Выкурив её буквально за десяток секунд, он попросил ещё и закурил вновь, после чего Орен сказал, что ему нужно идти. Чак понимающе кивнул головой и по его глазам было видно, как сильно он сожалеет о произошедшем. Он обнял по-дружески Чака и засунул ему в карман пару пачек сигарет и несколько пакетов с белковым пюре, после чего поднялся на ноги и пошёл прочь из палатки, у самого выхода он обернулся и сказал.
– Главное выживи, и я тебе помогу! Обещаю!
– Я постараюсь!
Орен удалился, и Чак докурив сигарету, выплюнул окурок, и хотел было закурить новую, но тут же вспомнил, что руки связаны. Ему хотелось жить, даже перспектива штрафного батальона ему казалась более интересным вариантом, нежели смерть. На носу был штурм Брелима, и шансов стать героем или сгинуть навсегда в глупой лобовой атаке была равна, всё зависело от случая, Чак это понимал. Он собирался всеми силами схватиться за этот призрачный шанс, и крепко сжимая его в руках выжить вопреки всему.
Времени подумать капитану было вдоволь. Он сидел прикованный к столбу, в сырой, холодной палатке до вечера и лишь когда холодное зимнее солнце начало заходить за горизонт, ему сказали готовиться к визиту к какому-то полковнику, которого солдаты именовали не много ни мало «вершителем грешных судеб». К нему подошли несколько солдат, развязав руки повели куда-то. Шли долго, ноги еле шевелились, болели и подкашивались, хотелось пить, живот урчал от голода, но солдаты не останавливались. Вскоре его завели в какой-то барак, где избитого Чака встретил странный мужчина. Худой, высокий с угловатым бледным лицом, его глаза были тусклы и безжизненны. Мужчина увидел Чака и сразу же присел за стол. Перебрав кучу бумажек, он приказал ему присесть, а сам вновь уткнулся в бумажки. Сделав пару глотков, давно остывшего растворимого напитка, который выдавали солдатам для повышения здоровья, мужчина накинул на худые плечи мундир серого цвета с несколькими грязными орденами. Звания Чак таки не смог разобрать, ибо никаких знаков отличия на мундире не было. Но он понимал, что это тот самый «вершитель грешных судеб».
– Капитан Чак Зит?
– Он самый, – спокойно ответил тот.
– Ты не ерепенься, боец, отвечай, как положена, хотя мне наплевать. Хоть раком тут встань, мне это все равно. И как же тебя отрепье ко мне занесло? Чем родину нашу обидел? – тонким и противным голосом говорил мужчина, не поднимая взгляда.
– А вы кто? Как мне к вам обращаться?
– Для тебя я тот, кого ты должен рад видеть, я для тебя капитанишка, живой образ отмены смертной казни. Родина даёт тебе новый шанс! Родина простила тебе твой грех, и даёт право исправить все свои ошибки, и встать на путь патриотизма и правды. Воспользуйся вторым шансом и сдохни героем, во славу нашего лидера. – голос мужчины был надменно издевательским.
– Меня сейчас стошнит от таких слов! – подняв измученный взор, с издёвкой сказал Чак.
– Меня тоже тошнит от этой патриотической блевотины. – неожиданно сказал тот, и голос его стал более серьёзным. – Но не в этом суть, дурак ты столичный, повезло тебе как утопленнику. Пару дней назад указ наш лидер издал, который гласит, что теперь дураков вроде тебя расстреливать не надо.
– Обрадовали. – без интереса ответил Чак.
– Чему ты радуешься, дебил? В штрафники теперь таких как ты отправляют, да не просто в штрафники, а в штурмовые роты особого назначения! ШРОН! Зачем нашей армии тратить на идиотов, вроде тебя, патроны? Пусть вас лучше гетерцы расстреливают! Может, хоть смертью своею вы пару жизней нормальных солдат спасёте! – продолжил тот.
– А я и не собирался радоваться. – грубил Чак в ответ, испытывая неприязнь к тыловой крысе, каковым он его считал.
– А стоило бы, жизнь твою никчёмную сохранили, между прочим. Знаешь сколько вас уже через меня прошло? Сотни две, и за проступки по хлеще твоего, позавчера привели ко мне дебила, майора! Он велел солдатам изнасиловать местную девушку, за то, что её семья ему не отдала последние запасы продуктов. Он стоял и смеялся, а солдаты насиловали, на глазах у семьи. Так в итоге всех солдат и этого майора стрелять собирались, но в итоге отправили туда, куда и ты пойдёшь! Хотя твой случай меня позабавил, пожрать захотел, и решил к медивам за ужином сходить! Склад, видите ли у них стоит, пустует! Дурак! Только вот парней молодых зря с собой взяли, их жалко, а вы! Офицеры, мать вашу, как детишек в ловушку заманили, тоже мне вояки!
– А вы то воюете? Или здесь восседаете? Парней в смертники записываете, да бурду свою попиваете! – вскипел Чак, хотя и понимал, что заранее в проигрышном положении находиться.
– Знаешь, я бы мог тебе сгрубить и сказать, что ты вошь мелкая и не смеешь раскрывать свой рот поганый, пока я тебе на то разрешения не дам. Но я этого делать не буду, потому, что ты ещё мало воевал и мало видел, а про меня не думай, что я жопу свою костлявую здесь просиживаю, я раньше был вдвое толще Тармы! Командовал танковым батальоном, ломал хребты Катаканским армиям, армиям повстанцев и фавийцев в княжестве Брог, но после двух месяцев пыток в плену, у меня отказало половина органов, я ходячий обрубок, я даже жрать не могу, только пить. Сколько я протяну ещё,
