Исправительная академия - Алекс Хай
— Если не считать сильнейшего потрясения, то да, — отозвался Мансуров.
— Извините, с потрясениями не работаю. Это к психологу. Я так-то хирург по основной специальности. Оболенский, раздевайтесь ниже пояса и садитесь на стул. Будем обрабатывать. Остальные… — врач оглядел свой небольшой скромно обставленный кабинетик и остановил взгляд на электрическом чайничке. — Кофе мне заварите, пожалуйста. Ночь будет длинной. И все тише мышки.
Я с неохотой стащил штаны и продемонстрировал порез. Черт, а он был глубже, чем ощущалось. Видимо, у меня как у бойцовой собаки, болевой порог был несколько завышен.
— Шить не буду, применю дар, — сказал Тимофей Викторович, промыв рану. — Будет больно.
— Да ладно…
— Я серьезно, Оболенский. За каждый дар нужно платить. За мой, увы, расплачиваются пациенты. Ускоренное сращивание тканей — это очень, очень больно. — Он взглянул на Мансурова и Романа. — Вы двое, держите его.
Я покосился на лекаря.
— Что, НАСТОЛЬКО больно?
— По-вашему, зачем я помощницу усыпил? Услышала бы, — он протянул мне деревянную палку. — Зажмите в зубах.
— Какое-то страдающее Средневековье, — проворчал я. — Компьютеры, электронные замки… И палочка для зубов.
— Оболенский, не раздражайте меня еще сильнее, прошу вас, — строго велел врач. — Судя по тому, что мы с вами услышали, вам пригодится здоровая нога. Так что придется потерпеть. Зато через полчаса сможете скакать аки сайгак.
Лекарь не стал бы зря надо мной издеваться. Я кивнул.
— А может и меня вырубите, как медсестру…
— Нельзя. Вы мне нужны в сознании. И себе тоже.
— Ну ладно, — я пожал плечами и вгрызся в деревяшку.
Судя по всему, выточили ее из какой-то очень мягкой породы. Зубы увязли в древесине с неким подобием комфорта. Что-то хвойное. Ель или лиственница.
— Держите его, — велел Тимофей Викторович. Роман и Мустафин встали по обе стороны от меня и крепко ухватили за плечи. Точнее, охранник-то держал нормально, а вот Денис Мустафин точно в детстве недоедал каши. — На счет «три». Раз…
Бедро вспыхнуло такой дикой болью, что у меня слезы брызнули из глаз.
— Ммм…. Иввевги! Мафь вафу!
Зубы впились в несчастную палку так, что дерево во рту хрустнуло. Но выдержало. Ну зараза этот Тимофей Викторович! Говорил же, что на счет «три». Обманщик!
Бедро горело так, словно на меня вылили все самые адские кислоты, подожгли огнеметом и засунули в рану руки в перчатках из наждака. И все это одновременно. Тело выгнулось в спазме, Роман крепче ухватил меня, а Мансуров честно пытался преодолеть сопротивление моего левого плеча.
— Аааа… Мммм… Довго ефе?
— Тихо, Оболенский, — лечитель-мучитель поднял на меня жесткие глаза. — Отставить нытье. Я ускоряю вашу и без того выдающуюся регенерацию почти что в сотню раз.
У меня не осталось ни сил орать, ни печатных слов, которыми я мог наречь лекаря и этот его лечебный процесс… Я потерял счет времени. Каждая секунда казалась вечностью. На лбу и спине проступил ледяной пот, и я уже не чувствовал других мышц — спазмом их скрутило как при столбняке.
Наконец боль начала понемногу слабеть. Мансуров крепче вцепился в меня, стараясь удержать от падения.
— Почти все, — не отвлекаясь, сказал лекарь. — Держитесь молодцом. Впрочем, другого я от вас не ожидаю. Решили стать героем, Оболенский, будьте любезны соответствовать.
— Свофофь!
От очередной вспышки боли я снова клацнул зубами по деревяшке, и она раскололась у меня во рту надвое. Отплевавшись, я жестом попросил товарищей отпустить меня.
— Тьфу. Я в порядке. Не держите…
— Рано! — Прошипел лекарь. — А ну держите его!
— Почему…
Тело словно в одну секунду превратилось в желе. Утомленные мышцы разом расслабились, почувствовав облегчение. Глаза закрылись сами собой, и мне показалось, что кто-то двинул меня большим пыльным мешком по голове…
* * *— Кажется, очухался…
Я медленно разлепил веки и первым делом увидел слегка расплывающееся, но весьма обеспокоенное лицо Мансурова.
— Владимир Андреевич, — надо мной навис лекарь и посветил фонариком в глаз. Я зажмурился. — С возвращением.
— Лучше бы зашили, — прохрипел я. — Дайте воды.
Через несколько секунд в поле зрения возник Рома с кружкой, а врач и Мансуров приподняли меня и усадили на стул.
— Как нога? — Спросил Тимофей Викторович.
Я прислушался к ощущениям. Черт возьми! О ране напоминала только окровавленная дыра в штанине. Кожа была гладкая, без единого рубца. Словно и не было никакого увечья…
— Ничего себе, — выдохнул я и жадно присосался к кружке.
Тимофей Викторович снисходительно улыбнулся.
— Как я понимаю, вы впервые прочувствовали на себе мощь экстренного исцеления.
— Не знаю, — я пожал плечамии и вернул Роме пустую кружку. — После аварии был без сознания. Мать говорила, вроде бы лекарей тоже привлекали. Но я ничего не помню.
— Ну, теперь имеете представление.
Я покосился на кушетку, где под капельницей лежала Катерина. Показалось или она действительно стала выглядеть живее? Тимофей Викторович осторожно разбудил девушку, и она приоткрыла сонные глаза.
— Катюша, красавица моя, вы меня слышите?
Она слегка улыбнулась.
— Вы не считаете меня красавицей. Вы думаете, что я больна.
— Отлично, «радиоприемник» заработал, — лекарь отстранился и обернулся к нам. — Господа, вынужден попросить всех вас отвернуться. Токсины должны выходить… самым естественным образом…
— Ой…
Мансуров залился краской. Да уж, действительно, условия у нас были… ну не самые галантные.
— Катерина, знаете, что это?
— Утка…
— Тогда вы наверняка знаете, что нужно сделать. Не переживайте, я тоже отвернусь. Стыдиться тоже нечего. Уверяю, вам станет гораздо легче…
Мы поспешно отвернулись, стараясь не обращать внимания на происходящее позади. Ну я-то вдоволь поработал сиделкой с матерью. Меня таким не напугаешь. А вот девчонке наверняка было ужасно неловко. Зато после таких совместных приключений можно уже вообще ничего не стесняться.
Лекарь уложил девушку обратно и вышел — очевидно, чтобы избавиться от
