Андрэ Нортон - Эхо времен
Музыковед отворила дверь. Два существа с лицами, похожими на мордочки ласок, посмотрели ей прямо в глаза и медленно прошли мимо. Они и не подумали прервать своего фантастического песнопения, сопровождаемого посвистыванием. Их балахоны раскачивались в такт шагам.
Саба осторожно повернула голову. Нет, невероятно, чтобы они шли в ту сторону! Ведь рядом с её комнатой ничего не было, кроме тупиковой стены.
Незнакомое сияние заливало коридор. Тупиковая стена исчезла! На её месте красовалась арка, подсвеченная снизу. А потом — лестница?
Профессор подождала, но никто не появлялся, и тут она расслышала странный звук, очень напоминавший сердцебиение, но к этому звуку примешивались диковинные музыкальные обертона и аккорды. Казалось, звук проникает сквозь пол, струится из-под ног вверх, но вскоре женщина поняла, что часть звуков — а именно музыка — доносится из-за арки.
— Это правда? — прошептала она и сжала в руке рацию — последнее звено, связывавшее её с реальностью. Саба включила рацию и опасливо произнесла:
— Это правда?
Она продержала рацию несколько секунд, дольше не смогла, прицепила к ремню и забыла о ней, потому что нужно было сосредоточиться на таком немаловажном деле, как попытки удержать равновесие.
Придерживаясь одной рукой за стену, Мариам подошла к арке и замерла в нерешительности. Перед ней действительно предстала лестница, и лестница эта казалась бесконечной. Женщина поморгала воспалёнными глазами. Перспектива выглядела непривычно, взгляд не желал фокусироваться на стенах.
Отчётливо профессор видела только первые несколько ступеней. Музыка зазвучала громче, эхо донесло какофоничные аккорды — но потом снова полилась стройная мелодия с чудесной гармонией, в которой у каждого инструмента была своя роль. Все вместе создавало ощущение чарующей красоты.
Столь сложной музыки Сабе ещё ни разу в жизни не приходилось слышать. Музыка звучала и манила её за собой. Вниз.
«Может быть, все дело в лихорадке? — гадала музыковед. — Вправду ли я здесь?»
Только дрожь в ногах, пульсирующая боль в висках и часто бьющееся сердце — вот все, что привязывало её к реальности, но и это тоже запросто могло ей сниться.
Вновь женщину охватила тревога, тревога эта заставила её поторопиться и, пошатнувшись, шагнуть вперёд.
Ощущение времени рассыпалось на фрагменты; женщина смутно догадывалась о том, что закат миновал, что время нурайлов прошло. Она припомнила мелькнувшие перед ней два йилайлских лица.
Перед глазами у неё все плыло, и она поняла, что это галлюцинации. На этот раз она увидела призраков: участники пропавшей русской экспедиции выстроились друг за другом на ступенях. А потом она увидела Гордона. Он протянул ей руку, но рука прошла сквозь её пальцы. Саба остановилась и, пошатываясь, обернулась. Археолог умоляюще смотрел ей вслед, его синие глаза были полны любви, а выгоревшие светлые волосы развевались словно бы на бегу.
«Он тоже болен», — подумала Мариам, отвернулась и продолжила спуск.
Наконец она добралась до подножия лестницы и оказалась в огромной пещере, озарённой светом факелов, биолюминесцентных шаров, электрических ламп и ещё каких-то диковинных источников света.
Здесь собрались все народы, живущие на планете. Создания выстроились на громадном пространстве сложным узором, геометрия которого явно имела какое-то значение, но какое именно — профессор пока не понимала.
С потолка пещеры свисали сталактиты, от пола поднимались сталагмиты, кое-где свисало хрупкое каменное кружево, а местами стояли цилиндры, образованные прочной породой, и ещё какие-то фигуры, одни из которых имели естественное происхождение, а другие — искусственное, а каким образом появились некоторые, Саба даже не могла предположить.
Существа, собравшиеся в пещере, танцевали посреди этих фигур и ударяли по ним различными инструментами — маленькими и побольше, в зависимости от собственных размеров. Крупные существа работали большими инструментами, наподобие молотков, а более мелкие — небольшими палочками или гибкими прутиками. Одни ударяли по камням, другие проводили по ним инструментами, третьи легонько ударяли инструменты друг о друга. Некоторые размещались высоко — на подмостках, расставленных вдоль стен, а джекки, к примеру, вообще раскачивались на хрупкого вида трапециях, и амплитуда их колебаний определялась ритмом музыки. А ритм был непростой, он представлял собой структуры из нескольких тактов, повторяющиеся через длительные промежутки времени.
Отчасти этот ритм и толкал женщину вперёд, пульсируя у неё в висках и в крови. Она увидела Жота и неровными шагами направилась к нему. Наставник обернулся. Его зеленоватая физиономия излучала дружелюбие и радость.
— Мы думали, ты слишком сильно больна. Нынче ночью мы видим.
— Видим? — слабым голосом переспросила Саба.
Наставник поднял руку, жестом обвёл пещеру, продолжая проводить палочкой, зажатой в другой руке и похожей на напильник, по сталагмиту. От звука, возникавшего при этом, у эфиопки заныли зубы.
— Ощущения! Мы овладеваем восприятием и достигаем единства ощущений, благодаря которому отрешаемся от времени, и мы будем видеть и слышать тех, кто танцует-над-распадом, а они будут говорить нам.
«Танцуют-над-распадом». Снова фраза, в которой прозвучал вневременной глагол.
Плавной походкой приблизился высокорослый йилайл. Его удлинённое тело лишь отдалённо напоминало земную ласку. Одетое в балахон существо внимательно изучило женщину большими глазами, в которых светился ум и сострадание. С другой стороны к ней подошёл ещё один йилайл.
Первый сделал ей знак шагнуть вперёд. Второй протянул небольшую палочку длиной около двух футов. Пальцы музыковеда сомкнулись, сжимая палочку. Она обескуражено смотрела на этот предмет, не понимая, что должна с ним делать.
Жот вернулся к своему сталагмиту, а двое йилайлов бережно повели Сабу вперёд и поставили перед небольшим каменным веером — таким тонким, что сквозь него был виден свет.
Первый йилайл жестами показал, что Саба должна провести палочкой по верхнему краю каменного веера. Она попробовала сделать это. Получилось мелодичное глиссандо. Йилайлы дружно кивнули и удалились.
Какое-то время Саба проводила палочкой по каменному вееру как попало, а потом пульс музыки вновь проник в её сознание. Звуки и голоса вздымались и опадали рваным, синкопированным, ритмом, из-за которого Саба начала ощущать некий смысл, запечатлённый в её памяти с детства — глубоко и надолго.
В эдхо племени дорце обычно присутствовало пять компонентов. Первым из них был йетсу ас — хор, поющие голоса. Ответ, реакция, связь…
Йилайлы. Они здесь служили пиле — самыми высокими голосами, их было безгранично много, и их роль в гармоническом строе была как самой важной, так и самой малозначащей.
А калетсо — кто же здесь исполнял эту роль? Может быть, Жот? Роль калетсо всегда отводилась самым младшим, они продолжали мелодические импровизации аифе…
Бан'е. «Чревовещатели», обладатели перкуссионных голосов. Вот чью роль здесь исполняли те, кто извлекал музыкальные звуки из камней.
Домбе — это были те, кто не показывался на глаза. Другие народы, поддерживающие своим пением общий хор в целях придания ему более слитного звучания.
Но кто же тут играл роль аифе — самых старших, «глаз»?
Разум Сабы нащупывал ответ, она была близка к нему.
Картина, создавшаяся у неё в сознании, изменилась, женщина отрешилась от символов своего детства и погрузила своё сознание в чуждую гармонию…
…И музыка целиком обратилась в красоту. Ничего подобного профессору прежде слышать не доводилось. Она сама была частью этой красоты. Её воля воспарила ввысь и соединилась с музыкой. Звук стал цветом, цвет стал прикосновением, прикосновение стало запахом, а потом и все это, и сама пещера на мгновение растворились в чистом ощущении, лишённом восприятия, а потом все вернулось вспять, и женщина оказалась неведомо где.
Она видела мужчин и женщин — темнокожих, с суровыми лицами, в древних нарядах великого эфиопского царства Аксум. Были и другие люди, приносившие первым дары — золото, благовония, драгоценные камни. А потом — война и жестокость, люди сражались, бряцало оружие, мчались колесницы по песчаным пустошам. Римские легионы, мужчины в белых одеждах с занесёнными для удара кривыми саблями, плачущие женщины, светлокожие воины в помятых шлемах, смуглые мужчины в военной форме, со странными ружьями, старик, которого стащили с трона и швырнули во мрак, яркий след ракеты на фоне тёмного неба, полная луна высоко над горизонтом…
А потом Саба ахнула, потому что прямо перед ней возникла ухмыляющаяся, полная ненависти физиономия лысоголового. Но почти сразу же эта физиономия исказилась гримасой страха и исчезла.
