Денис Ватутин - Красное Зеркало. Конец легенды
Я бросил на ряд колючки лежавшую под ногами доску, наступил на нее сапогом и перепрыгнул бруствер, словно во сне.
– Стой! – услышал я окрик сзади.
Я оглянулся: Джей и Стив смотрели мне в глаза.
– Ну что ж. – Джей нахмурилась – сейчас она очень сильно напоминала Сибиллу. – Я не понимаю, что за хрень творится вокруг, Дэн, но… Все это так… Ну так надо – я рада, что это поняла, просто не могу объяснить… Знаешь… Ты – молодец… Да… Я и подумать не могла, что все так устроено… Ты не парься… Ты так много сделал, даже для меня…
– Джей! Я… – начал было я.
– Не говори ничего. – Она опустила глаза. – Давай так: ты пошел по делам… По делу… Найди свою Ирину, раз ты уже столько перенес… Сделай ее самой счастливой женщиной на свете, чтобы не зря все это… Чтобы…
– Да. – Я кивнул, чувствуя себя как-то неловко, словно на экзамене. – Я постараюсь, я…
– Ты… – сказала Джей тихо. – Будь достойным Пастуха Глюков… Я знаю, у тебя получится… Я так рада, что встретила тебя… Все… Иди. Иди-иди-иди…
– Иду… – ответил я. – Не скучай, Джей.
– Не буду. – Она повернула голову в профиль. – Не буду.
– Странный, – сказал Стив хрипло. – Попробуй там все уладить… Тут все очень устали… Душам нужен покой…
– Попробую… – Я медленно кивнул, стиснув зубы: я решил сейчас разобраться во всем… Во всем окончательно, начиная с себя…
– Я, Странный, в тебе не ошибся, однако, – сказал поднявшийся с ящика Гарольд со знакомыми интонациями. – Все же есть в тебе кровь цыганская – иди, бродяга! Вот так вот!
Он хитро прищурил свой сумасшедший глаз под косматой выцветшей бровью.
– Вы там им дайте прикурить, товарищ майор! – ободряюще подмигнул высунувшийся из траншеи Сергей.
– Та уш! – кивнул Янис Залтис, опершись о свою винтовку.
– Машина ждет… – бесстрастно напомнил настоятель. – Давай, Дэн…
– Увидимся, – пробормотал я сквозь застилающие мои глаза слезы. – Еще увидимся…
На несколько секунд у меня потемнело в глазах, и мозг словно на мгновение отключился. Я сморгнул и продолжил идти… Я шагал к Тадж-Махалу и улыбался…
Я осторожно вел свой «форд-мустанг» по пустынной проселочной дороге. Тихонько наигрывало радио на музыкальной волне… В открытое окно дул сырой, но теплый ветер. В степях начиналась аризонская осень. Дорога была явно заброшена много лет назад, как и редкие домишки, стоявшие по обочине. Окна их зияли черными провалами, подернутыми бельмами паутины с нанесенной пылью, а участки с покосившимися заборами сильно заросли бурьяном и плющом. Некоторые постройки напоминали просто кучу сваленных почерневших бревен…
Нигде не было ни души – даже бродяг или бездомных собак не встречалось… В ярко-голубом небе не видно было ни птиц, ни одного облачка – пустота и безмолвие…
Несмотря на то что было тепло, по коже у меня периодически пробегали мурашки.
«Добро пожаловать в Серпент-Таун! Федеральный округ Олимп Свободных колоний Марса. Население 69 человек».
С краю ссохшейся фанеры плаката были налеплены две скукоженные от времени наклейки, на которых изображались знаки радиационной и биологической опасности – черно-оранжевыми пятнами.
– Мы прерываем музыкальную трансляцию для короткого блока новостей, – раздался из радиоприемника голос ведущего. – Сегодня около полудня жители нескольких поселков, расположенных между Адриатическими горами и Черной Долиной, что неподалеку от кратера Эллада, стали свидетелями удивительного явления. Высоко в небе вспыхнули четыре ярких огненных шара, после чего поднялся ураганный ветер и сильно повысился уровень радиации. К счастью, никто из граждан Свободных колоний не пострадал. Шериф местного округа выразил властям обеспокоенность этим явлением, которое многие приняли за новый вид воздушных аномалий, известных в просторечии как «глюки». Масштаб и сила этого явления вызвали панику в отдельных слоях населения. Некоторые эксперты склонны считать происшедшее ядерными орбитальными взрывами, хотя как известно, ни один из марсианских спутников и орбитальных комплексов не несет на себе ядерных боезарядов… Совет Четырех Городов обратился к гражданам с просьбой соблюдать спокойствие. Ведется расследование инцидента…
Моя рука дернулась к выключателю приемника, показавшегося здесь абсолютно неуместным.
Я машинально немного сбросил скорость и уже буквально через минуту заметил движение в дверном проеме обшарпанного здания с покосившейся вывеской «Почта».
Я аккуратно нажимал на акселератор – машина шла плавно меж заброшенных домов с заколоченными окнами. Аккуратно вырулив на небольшую площадь у почты, я остановил автомобиль возле покосившегося столба с пыльным пластиковым козырьком, под которым висел проржавевший таксофон.
Да, люди отсутствовали тут лет явно около двадцати – по уголкам тротуаров, возле водонапорных колонок и рассохшихся скамеек ветер наметал участки серо-бурой трухи, которая была когда-то уличным мусором и сухими листьями.
В этой пустоте было одновременно и спокойствие, и некая напряженность, будто кто-то где-то затаился…
Некоторое время я курил в открытое окно, не выходя из машины. Ветер на площади подхватывал змейкой облачка табачного дыма, перемешивая его с уличной пылью, закручивал к небу.
«Похоже на пылевых дьяволов», – подумал я.
Наконец сигарета истлела, и я швырнул окурок на землю, подумав, что он тут будет выглядеть скорее украшением, нежели мусором.
Повода оставаться в кабине уже не было, и я, тяжело вздохнув, раскрыл дверцу и вышел на площадь.
Металлический звук открывшейся двери прозвучал словно удар гонга – резко, беспардонно и оглушающе неуместно. На секунду я зажмурил глаза и замер, словно пугаясь кого-то разбудить. Но ничего не произошло – ветер по-прежнему шелестел в пустых проулках, закручивая облачка пыли.
Я вынул из машины автомат и, повесив его на плечо, медленно стал подниматься по скрипучим ступеням почты.
Я, собственно, не знал, что я ищу и что намерен там увидеть, – просто облупившаяся и выцветшая дверь, которая когда-то была зеленого цвета, приближалась синхронно со скрипом высохших досок.
С дверью пришлось повозиться: она никак не хотела открываться, хотя замок давно заржавел и провалился внутрь.
Долбанув по ручке прикладом, я добился только того, что верхняя филенка провалилась внутрь дома.
Я заглянул в полумрак помещения – обстановка была более чем аскетичной: стойка, покрытая толстым слоем пыли, с одной истлевшей папкой, небрежно лежащей посредине, почерневшая конторка с засохшей чернильницей, ржавым паяльником и изогнутой дугой настольной лампы.
Прямо над этой композицией на светлой стене было намалевано грубой кистью красной краской слово «ПОТЕРЯ».
Надпись была относительно свежей и плохо легла на пыльную стену, образовав почерневшие засохшие пузыри.
С нижнего кончика буквы «Я» стекла тонкая струйка краски, засохшая почти у самого плинтуса.
Я внимательно осматривал пол сантиметр за сантиметром и никак не мог найти даже намека на отпечаток следа писавшего это: на полу лежал толстый слой пыли, и его не тревожили много лет. Наверное, писавший использовал специальную обувь либо крепил себя за трос к потолку. Но к чему такие ухищрения, только чтобы написать одно слово на стене?
Я присел на корточки и вдруг заметил, что в том месте, где к плинтусу спускается высохший подтек, на полу в пыли видны еле заметные конусообразные ямки. И тут меня озарило – писавший был на ходулях с заостренными кончиками!
Следуя по цепочке следов, я обогнул стойку и приблизился к дверному проему, уходящему в глубь здания, внутри которого было совсем темно.
Я отстегнул с пояса фонарик и двинулся дальше, освещая ярким пятном запыленные потрескавшиеся полы.
Коридор повернул направо, и я услышал натужное сопение и возню. Я вскинул фонарь, и его луч выхватил из темноты извивающуюся, сгорбленную косматую фигуру, тянущую корявые пальцы руки к верхнему краю облупленного шкафа. Фигура напоминала сильно обросшего и раскормленного уродца, который стоял на тонких и длинных ходулях с пружинами.
Я выхватил из кобуры револьвер, а уродец с потной красной лысиной, как только на него упал луч фонаря, громко взвизгнул, отпрыгнув от шкафа с неожиданной прытью. Затем раздалось то ли хихиканье, то ли стрекотание, и уродец, поскрипывая пружинами, умчался в темноту коридора, глухо ударяя наконечниками о деревянный пол.
В воздухе разлилось зловоние.
Я взвел курок машинально, но стрелять не стал. Закашлявшись и прищуря глаза, я подошел к шкафу и протянул руку: там, среди пыли и мусора, мои пальцы нащупали прохладный металл.
Взяв фонарик в зубы, не выпуская из правой руки револьвера, я осветил свою находку.
