Сергей Кусков - Расправляя крылья: Шаг перед пропастью
— Но потом он ведь тебя принял, — задумчиво произнес я. — И ни разу не попрекнул.
Она опустила глаза.
— Для того, чтобы изменить что-то, пришлось вначале почти умереть, а после бежать оттуда, взорвав все мосты. При этом, не будь выстрела в Дельте, этой возможности не было бы в принципе. Мое ранение оказалось моим спасением, вот какая штука, Чико. Да и то пришлось удирать, с маской на лице, чужой биометрикой и по поддельным документам, лишь надеясь, что королева Катарина не станет преследовать, памятуя о моем участии в деле выживания ее дочери. Мы слишком много пережили к тому моменту, чтобы предъявлять друг другу претензии. Это было прощение, абсолютное, за все, что было. С условием, что такого никогда не повторится.
Я тоже откинулся на подушки и задумался. Да, у каждого человека есть свои слабости, своя Ахилесова пята. У Мишель она вот такая — ее семья, ее Диего. И ее клятва ему.
Но только ли ему? Скорее, клятва, произнесенная для него, но себе и только себе. Ведь ничто не держит человека так сильно, как узы, которыми он связал себя сам.
А тут я…
— Он изменял тебе? — хмыкнул я, не понимая, с чего начать разговор и к чему клонить. Да, ей была нужна моя помощь, как лекаря душ. Но лекарские способности в данный момент обладали слишком маленьким опытом для продуктивной реализации. Я понимал, что надо делать, но не знал, как.
— Да. — Мишель хмыкнула, как-то беззаботно, словно говорили о пустяке. — Он — военный космонавт и мужчина. Что ты хочешь от мужчины, запертого на корабле по шесть — десять месяцев?
Все-таки собственная установка. Эх, что же она тогда, в молодости, натворила, что измена мужа сейчас для нее пустяк?
"А может твоя Бэль еще и ничего в сравнении с собственной мамой"? — поддел внутренний голос, противно хихикая.
— С другой стороны, ты тоже не видела его по десять месяцев, — попытался я прийти в себя от резко пронзившей вспышки ярости. Так, а вот этого не надо! Только выйти из себя мне не хватало! Из-за какой-то дрянной девчонки в ее глубокое отсутствие!
— Но у меня семья, дети, работа, общество людей, — парировала Мишель. — А у него шесть стен и пустота вокруг. Сразу видно, ты ни разу не был в космосе, Хуан, — выдавила она покровительственную улыбку.
— Не был, — не стал спорить я. — Ты боишься, что второй раз, как в Суринаме, он тебя не простит.
Вместо ответа она опустила глаза.
— Но у вас семья, дети…
— Почти взрослые. — Усмешка. — Это еще хуже, Хуан, жизнь ради детей. Но дети скоро "вылупятся", вылетят из гнезда в собственную жизнь, и тогда…
Да уж, и что мне теперь делать? С нею, такой взрослой и сильной, но одновременно такой слабой и уязвимой сеньорой? Нет, своей вины я не чувствовал и близко, но желание помочь нечужому человеку, да еще в таком простом для меня вопросе…
…Хммм!..
— Давай, я поговорю с ним? — по-простому, по-дружески предложил я. Мишель как раз затянулась, и громко, со смаком, закашлялась.
— Что?
— Говорю, давай поговорю с ним? Объясню, что если бы ты этого не сделала, не навела между нами более широкий мост, тебя бы оставили за бортом проекта со всеми вытекающими.
— Ему плевать на проект, ему плевать на дела сильных мира сего, когда дело касается семьи! — громко выкрикнула она, но я был не согласен.
— А я так не думаю. — Покачал головой. — Не наплевать. Иначе не было бы тех уничтоженных тобою машин с сеньорами аристократами из адмиралтейства на заре эры королевы Леи. Не думаю, что он забыл их за это время, как и камеру, где его пытали. И что такое "немилость" власти в принципе, когда ставишь не на ту партию, наверняка тоже понимает. И мне кажется, догадывается, что соскочить с лодки не удастся, как и то, что как тогда, может не повезти.
Мишель молчала долго. Сигарета догорела, но следующую она не начинала (слава богу!) Выдержав паузу, я продолжил, чтоб додавить, чтоб наверняка:
— У тебя не будет домика у океана, Красавица. Ты знаешь слишком много. Как только сменится генеральная линия правителя (вместе с самим правителем), ты пойдешь в распыл, возможно, даже вопреки воле нового правителя. Просто как человек, опасный для его окружения. Короля делает свита, а ты туда входить не будешь.
— На самом деле у тебя не было выбора, Мишель, — подвел я итог. — Ты должна была сама найти повод, чтобы заманить меня куда-то и переспать, и наверняка усиленно подбирала варианты. Просто так случилось, что мы с Катариной сами дали тебе этот шанс, она — безответственностью, дав мне ключ, я — безбашенностью и беспрецедентной наглостью, начав на автопилоте делать то, что следовало делать только со включенными мозгами.
Пауза.
— Что, не так? Возрази!
Она покачала головой, словно отгоняя наваждение.
— Все так, Чико. Но это…
"Не извиняет меня"? Это хотела сказать? Или что-то еще?
Все она понимает, эта женщина. Но она — женщина, а женщины все-таки слабые существа, что бы о себе не думали. Особенно в таких тонких и ранимых для себя вещах, как семья и большая чистая выстраданная любовь.
Но я сказал ей то, что было нужно, что она хотела услышать. Теперь она наверняка соберется и покончит с хандрой — во всяком случае, должна, если это все та же Мишель, дочь Жана Тьерри, что была раньше. Теперь у нее есть подтвержденное чужим человеком железное алиби, которое останется непоколебимым, какие бы угрозы и вызовы не стояли перед нею и мужем.
Но "алиби" — только полдела. Сейчас нужно было не дать ей грустить, залив океаном ярких эмоций. Неважно каких, главное ярких. И я попытался сделать это, самым простым из доступных способов.
— …Чико, ничего, что мы тут говорили… — обалдело произнесла она, распахнув глаза и смешно хлопая ресницами. Есть, боевой режим включен, сознание мобилизовано, от хандры не осталось и следа. Первая эмоция сработала, теперь дело за второй — чтобы окончательно закрепить успех.
— Ну, так мы же пришли к консенсусу, — нахально улыбнулся я. — Наша связь необходима именно для сохранения вашей семьи, в прямом, физическом смысле. Разве нет?
Искоса, насколько позволяло положение, глянул на кровь, стекающую по шее и подбородку, уже дошедшую до груди. Хорошо порезала, со знанием дела — чувствуется рука специалиста!
— И убери эти долбанные "бабочки"! Ты же знаешь, я все равно это сделаю, даже если ты меня убьешь!
— Нет, Шимановский, такой наглости от тебя не ожидала даже я! — вздохнула она и пробормотала какие-то ругательства, после чего, действительно, деактивировала лезвия.
Чем я тут же воспользовался, попытавшись перейти в новое наступление, правда, не настолько настойчивое.
— А ничего, что когда сеньора против, это считается изнасилованием? — попыталась отстраниться она, но вяло, лишь обозначая намерения.
— А сеньора против? — Я приподнялся и заозирался по сторонам, сделав жутко удивленное лицо. — Мне кажется, сеньора не против, сеньору просто одолела блажь, что явление временное. Была бы она против, она бы не совращала малолетнего подчиненного в отсутствии мужа раньше, полгода назад, — с жутко умным видом расфилософствовался я. — Ведь логически, что он вернется вот-вот, что через полгода — все едино, верно?
Вновь подался к ней, но она еще упиралась.
— Мишель, давай договоримся? — победно улыбнулся я. — То, что происходит, это типа твой взнос в наши договоренности, обязательное условие. От которого такой мачо, как я, сама понимаешь… Ни в жизнь. Но если так надо, с завтрашнего дня мы как бы… Объявим на горизонтальные отношения мораторий, продолжив их только в вертикальной плоскости. По крайней мере, пока. Идет?
Она демонстративно задумалась.
— Мораторий?
— Мораторий. — Я кивнул.
— С завтрашнего дня?
— И никак иначе.
Снова деланные раздумья. Наконец:
— Договорились, Шимановский. — Теперь она сама подалась вперед, опрокидывая меня на подушки огромной, как космодром, кровати. — Ну, а теперь молись! До завтра еще далеко…
— Ты это… Ватку хоть дай! — попытался удержать ее я, ткнув в подбородок и грудь, по которым все еще текла кровь. — Мы тут все испачкаем!
Ее глаза сверкнули, как у хищника перед броском.
— Домовой отстирает. А для нас придумана такая вещь, как душ. Кстати, у нас дома классный душ, Шимановский! И ванная с джакузи, я тебе потом покажу… Или ты хочешь отфилонить? Из-за такой мелочи?
— Я? Да ни в жизнь!
Раздалось ее рычание, после чего началось безумство, назвать которое иным словом было бы преступлением.
Вот такую Мишель я видеть привык. С такой мне даже как-то спокойнее, несмотря на то, что и чувствовать ее, что она думает и что хочет, в таком состоянии удается далеко не всегда. Ну и ладно, фиг с ним, выдержу. А то разнылась, понимаешь…
"Все мы люди, — услышал я шепот внутреннего товарища перед самым отлетом на иную планету. — А они еще и женщины. Даже такие, как она".
