Оборотный город - Андрей Олегович Белянин
— А чё делать-то, чё делать? Может, рискнём, да и завернём ему шею набекрень, нас-то двое, а он один. Небось управимся?
— Он троих горбатых в единую минуту завалил, да ещё и обхамил без стеснения! Время выждать надобно, тогда и завалим со всей гарантией…
Лично я делал вид, что не слышу. И вовсе не потому, что все мы, Иловайские, такие уж хитромудрые, просто казачий менталитет рекомендует беречь нервы, а значит, просто не замечать проблемы в упор, пока она не встанет во весь рост и не скажет: «Покусаю!»
Ну, положим, поубивал бы я их сейчас непонятно где, на спуске неизвестно куда, в таинственное подземелье, и что толку? Плёлся бы дальше один, а так хоть с какой-никакой, а компанией.
Мне как-то не сразу вспомнилось, что, по сути дела, иду я куда-то вниз с двумя изменническими упырями, коня потерял, к генералу Чернышёву не добрался, а значит, дядюшкин приказ не выполнил. За что меня никто по головке не погладит, ибо государева армия есть мероприятие серьёзное, легкомыслия да баловства не прощающее…
— Куда спускаемся, душегубцы?
— Куда-куда, в оборотный мир, ужо недалёко, поди, осталось.
— А что там? — продолжал любопытствовать я.
— Такая ж жизнь, как и наверху, тока без свету божьего, — не оборачиваясь, пояснили лысые. — Ты энто, главное дело, за нас держись да железкой своей острою не маши где ни попадя. А коли Хозяйке глянешься, так ещё и барышу огребёшь безмерно…
— Огребать — это мы привычные, — сам себе под нос буркнул я, так как действительно имел в этом плане большой и печальный опыт. — А что она за человек, эта ваша Хозяйка?
— Да кто ж тебе сказал, что она человек, — хихикнули упыри, и свет, идущий снизу, стал заметно ярче. Вроде бы даже потеплело, по крайней мере, моя голова под форменной папахой явно взопрела.
Интересно, а какая она из себя, эта Хозяйка? Как упыри или посимпатичнее? И зачем ей понадобился мой конь, куда под землёй скакать, по пещерам разве что… Ладно, дойдём, всё увидим, какой смысл лишние вопросы задавать.
Я переключился и даже успел подумать о себе отстранённо, в третьем лице. Например, почему этот молодой человек так спокоен? Неужели ему совсем, ни капельки не страшно? Страшно, конечно, но только не смерти безвременной, не могильных ужасов и не пугающей неизвестности, а как раз того, что я преотличнейше знаю.
Дядя! Вот кого стоило бояться всерьёз. И не порки нагайкой (было, пережил), не угроз забрить в солдаты (он казака ни за что в пехоту не отдаст!), а просто… Ему будет очень стыдно за меня перед станичниками, и судить старики будут именно его! Как же, он старший, он атаман, он всему полку за батьку, а собственного племяша на ум-разум наставить не смог…
Но, может, Прохор, наверняка до сих пор разыскивающий меня повсюду, набредёт на кладбище на три порубанных тела и доложит, что я хотя бы героически защищался?
— Поди, чумчары своих мертвецов и схарчили ужо…
— А то! Они ить всё жрут, что кровью пахнет. Да и то, ежели вдуматься, чё ж свежей убоине пропадать?
Хм… Получается, что я всё одно по пояс в навозе и следов моих подвигов попросту нет, их съели. Пришлось мысленно вернуться к старой теме. Дядя у меня хороший, любит меня, как паршивую овцу, но ведь всё-таки любит. Хоть и стыдится моего шалопайства, но не выгнал с глаз долой, а мог бы, мог! Ладно, пусть накажет, в конце концов, в казачьих полках любимчиков держать не принято, главное, чтоб простил…
— А кто они, эти чумчары?
— От ить казак пошёл необразованный… Вампиров он, значитца, знает, а своих умертвий нет! — надулся один упырь, но второй за меня заступился:
— Зря хлопца хаешь, оно ж ясно, что чумчары не из наших краёв будут. Пришлые они. Ни закону, ни порядку не разумеют, голодуют вечно, живут набегами, а сами то ли турки, то ли молдаване, то ли ещё какие западенцы с земель неместных…
— Чего ж не прогоните?
Мой логичный вопрос остался без ответа, лысые просто перевели тему:
— Ты сам-то кто будешь? Что казак да хорунжий, про то ведаем, в чинах разумение имеем, немало вашего брата военного навидалися, а кое-кем и прикормилися… Имя-то у тебя есть?
— Илья Иловайский. А вас как звать?
— А тебе что с того?
— Ну-у, — я выразительно похлопал ладонью по эфесу старой сабли, — вдруг да помрёте оба разом, так хоть буду знать, что написать на могилке…
— Он — Шлёма, я — Моня, — нехотя признался тот, что пониже. По-моему, это было их единственное различие, а так почти что близнецы.
— Имена у вас какие-то не кондовые…
— Уж как назвали, так и назвали! Все претензии к папке да мамке, а мы за их фантазии безответные. А тя чё не устраивает-то?
— Да ничего по большому счёту, — невнятно пробормотал я. — На земле российской евреи много хорошего сделали, так чего уж там, оставайтесь… Двух упырей-иудеев как-нибудь перетерпим.
— А мы и не они!
— Угу, я так и поверил…
Антисемитский спор мигом прекратился, потому что мы куда-то пришли. Спуск закончился, и перед нами открылась просторная зала, освещённая огромными факелами, горящими почему-то зелёным пламенем. На стенах странные рисунки, вроде как и каракули детские, а со смыслом. Люди чудные, с тремя глазами и тонкими палочками на голове, лошади громадные, у некоторых по шесть ног, а у кого и колёса под брюхом, дома на доме, на доме, на доме и ещё двадцать раз, словно коробка глазастая, ну и такое всё непонятное…
Но зато в толстом слое пыли и гари на полу четко отпечатались изящные следы конских копыт. Мой араб! Я удовлетворённо подкрутил тонкий ус: приятно осознавать, что не всё ещё потеряно и есть шанс вернуться к дядюшке на коне, с картой и пакетом. Ха!
Оставалось раздуть грудь, как королевский павлин, и, опережая обоих лысых, рвануть к арке. Ну соответственно и нарваться — на допотопное дуло кремнёвого ружья, уставившегося мне прямо в нос!
— Стой, стрелять бу…
Я чисто рефлекторно схватил правой рукой ствол, мягко потянул на себя и что есть силы толкнул назад. Кто-то за аркой, получив прикладом своего же ружья по зубам, рухнул навзничь! Грохнул выстрел, но пуля ушла в потолок, осыпав нас известью и песком…
— И впрямь стрельнул, как обещался, — задумчиво протянул тот, что пониже, значит, Моня. — А ить я завсегда думал,
