Дом на Красной - Кир Неизвестный
- Алло. Коля, привет. Сделай одолжение, попроси парней собраться сегодня у меня, вот адрес. – Он надиктовал в трубку. – Я еще продублирую в СМС. Да, хорошо. Стол обязательно будет. – Он послушал трубку, утвердительно закивал головой, соглашаясь. Ответил. – Да, Коль, попроси взять побольше железа. Да, хорошо, до встречи.
Повесил трубку. Во дворе качались прежние малыши и как всегда, всем прочим аттракционам предпочитали эти старые, с облупившейся синей краской, качели. Егор уже собирался подойти к ним, расспросить, но тут они повернулись головами, посмотрели на него, а он на них. И ужас пронзил парня электричеством – на детях не было лиц, но были чудовищные маски гниющей плоти. Тряхнул головой, крепко-крепко зажмурился, стараясь прогнать видение. Открыл глаза – картина была самой заурядной – катающиеся дети были прежними и не интересовались им. А он не захотел интересоваться ими. До следующего случая.
До ближайшего супермаркета оставалось около двух сотен метров, Егор прибавил шаг, нужно было торопиться. Он хотел успеть до появления полиции написать с десяток странник для новой книги, а еще нужно купить на вечер. Он знал этот магазин, часто сюда приходил, даже не снимая новую квартиру на Красной. Возле маркета рос домами новый ультрамодный квартал, строившийся, по заверению застройщика, по последним технологиям, с учетом всего-всего самого европейского и элитного. Но вот грязь, вывозимая со стройки на колесах большегрузов, не была европейской и элитной, а скорее напоминала вездесущую рыжую глину, коей было в избытке в любом российском городе. Да и технологии, обещанные, чистые, с улыбающимися лицами прорабов и затейливыми рабочими в чистых робах, напрочь отсутствовали на изъезженной строительной площадке, набитой чумазыми строителями – трудовыми мигрантами, и мусором. Мусором, время от времени подхватываемым поселившимся на этом пустыре озорным ветром, и носимый с места на место. На него ни у кого не было дела, а движения работников скорее напоминало броунское, бесцельное, бессмысленное. Всегда, когда он проходил тут, возникало стойкое ощущение, что эти дома так никогда и не построят.
Но в этот раз, проходя мимо, он с удовлетворением заметил, что площадку, видимо получив предписание от городской администрации, стали огораживать стальным зеленым профилем, и на некоторых из его частей появились новые баннеры рекламы, которые вновь обещали, просили поверить.
Неожиданно на одном, словно репей на штанину, зацепился взглядом. Этот баннер, попав сюда из другого мира, имевший иные цели, не обещавший, не звавший, а потому и не обманывавший, висел тут белым пятном. На нем майяканской пирамидой Кукулькана, высился новый проект застройщика. А над крышей, зубцами разрезавший ультрамарин виртуального неба, ярким желтым блином, весело Солнце, словно золотой диск, предсказывающий будущее. Рядом стоял человек в деловом костюме и накидкой – пончо сверху, показывал на надпись, гласившая:
«Квартал Майя. Только тот, кто мечтает, приходит к мудрости. Живи здесь и сейчас. Первый дом ЧАКра на подходе. Скоро, совсем скоро!»
Егору смутно стал знакомым смысл баннера, словно он уже где-то видел её. Такое странное чувство дежа-вю, что от него просто так не избавиться, пока не обретется истинный его смысл.
Он вышел из магазина, прошел недолгий путь до дома на Красной, поднялся, перешагивая ступени на свой этаж. Зашел в квартиру, хлопнул дверью и так, не раздеваясь, уселся за ноут. Всю дорогу, что он шел от супермаркета, у него свербело в мозгу мыслью новые эпизоды и они требовали выхода. Срочно, срочно. Открыл программу и записал все то, что было накоплено эпизодами:
«- И везде так. Снег черный, верхом сожженный. Не блестит. С неба горячий пепел сыплется. – Мужчина крякнул, словно забоялся дальше говорить, но преодолел себя, продолжил. – И вроде день, а темно. Везде темно. Как черные тучи наползли на город, зацепились за шпили домов, так и остались тут. Никуда не уходят. – Он подобрал случайную ветку с земли, ткнул ею в снежный наст, а он не поддался натиску – оказался крепче дерева. Ветка, хрустнув, лопнула в середине, распалась частями. – Вот как. – Задумчиво произнес он. – Как наш мир , человеческий. Так же сломался. – В его глазах застыли слезы.
- А что еще ты видел? – Чумазые мальчишки лет четырех - пяти, в ободранных зимних куртках, дернули мужчину за рукав. – Солнце видел?
- Нет. – Он тяжело вздохнул.- Не видел. – Подумав, продолжил.- Статую видел. Спасителя. – Он зло посмотрел перед собой, словно обращался к кому-то невидимому. – Стоит один там, на площади, молится. Молится! – Крикнул. – Да кому? Кому он молиться? И зачем? Для чего?
- Петя! Петячка! – Заторопилась осторожными словами, рядом сидевшая худая, изнуренная женщина, закутанная в какие-то тряпки. – Тише, тише. Разбудишь ведь.
- Да, да. Конечно. – Кивнул головой мужчина. – Конечно, конечно. – Он тяжело поднялся со своего места, и казалось, не разбирая дороги, пошел куда-то вперед, в окружающую это место темноту. В пустоту постъядерного взрыва. Туда, где сожженные излучением тени, кричали с кирпичных стен».
Отступил абзац и снова застучал по клавишам, давая выход творчеству:
«Мир затух. И нет никакой агонии. Он просто выдыхает из себя жизнь. Умирает Солнце, гравитация сжирает планеты.... Негаснущий ультрамарин дарит стойкий загар. До хрустящей корочки. Не верите? Попробуйте. Попробуйте этот мир. Попробуйте его на вкус и его цвета. Вернее один цвет - серый. И вкус пепла.
Отчего-то он перестал быть романтичным. В нем нет приключений для обогащения или стремления найти живых. Не осталось безопасных путешествий. Только дымные воронки, рождающие пепельные радиоактивные облака. И рожденные, облученные дети, исковерканные до неузнаваемости мутациями.
Почему то не хочется идти дальше и видеть таким мир. Уже знаешь, что там, за горизонтом так же, как и тут. Что пища отравлена, а лекарства принесут больше вреда, чем пользы. Знаешь, что воздух, вода, земля отравлены. Не годны, но еще и не мертвы - родят новые экземы. Гнойники родят!
И только слезы. Вы слышите! Только слезы матерей чисты. Но ими не напиться!
О, боже! Как же страшно! Как мне страшно! Жить страшно! Жиить. Не хочу жить! Боже! Ну где же твое милосердие? Дай хоть эту малость - дай милосердия! Нет, не жизни. Дай смерти. Быстрой. Прощу.
