Место Силы 4. Андромеда - Василий Анатольевич Криптонов
— Как они знают, когда вставать? — спросила я однажды, когда мы с Нилли стояли в очереди в душевую.
Нилли, наверное, стала моей подругой здесь. Моя койка была снизу, её — сверху. Нилли часто спускалась ко мне, мы сидели рядом и разговаривали.
— Издеваешься, Белянка? — Так она прозвала меня из-за моей ментомы.
— Просто хочу понять…
— Это часть Музыки.
— Прошу прощения?
Нилли посмотрела на меня, и у неё вспыхнула ментома недоверия, которая сменилась осознанием. Нилли вспомнила, что я родилась и выросла на земле.
— Здесь Музыку производят генераторы, — сказала она, когда мы продвинулись вперёд ещё на шаг. — Это один из столпов нашего обучения. Мы круглые сутки находимся внутри Музыки, благодаря чему наши способности развиваются интенсивнее. Но для начала Музыку, разумеется, нужно научиться слышать. В Музыке содержится многое. В том числе — информация о том, который час, день…
— Так стаффы слышат Музыку?! — удивилась я. — Но… почему же они тогда — стаффы?
— Слышать лишь малую часть, — вздохнула Нилли. — А нужно ещё уметь ею распоряжаться. Этому мы и будем учиться. А если не сумеем — …
Продолжения не требовалось. Продолжение было перед нами. Пользовалось временным приоритетом.
* * *
Нилли была рождена в Безграничье. Музыку она услышала с первых секунд на станции, сочла это добрым знаком. Однако на этом везение закончилось. Теория далась ей со скрипом, а когда дошло до практики, она не проявила никаких способностей к созиданию. Вообще никаких. Нилли слышала Музыку, но никак не могла её применить.
Пока преподаватели бились с нею над простейшими задачами, Нилли вдруг обнаружила, что и вовсе перестала слышать Музыку. Скрыть такое было бы невозможно, и она честно во всём призналась.
Ей дали последний шанс. И вот — она со мной. Единственный зримый намёк на её превосходство — койка сверху.
У Нилли — розовая ментома. Цвет мягкий, нежный. Хотя у самой Нилли достаточно острых углов. Но я не осуждаю её, ведь и я сама, как подметил безопасник, нисколько не соответствую непорочности своей белой ментомы.
Хотя бы потому, что внутри меня живёт Чёрная Гниль.
— Ты её ощущаешь? — спросила Нилли за завтраком в первый день.
Я поперхнулась и долго кашляла. Мы сидели за круглым столиком, который был маловат для двух подносов. Стаффы в основном предпочитали принимать пищу в одиночестве. Размеры столовой это позволяли.
— Гниль? — переспросила я.
— Ага. Каково это, когда в тебе живёт такое?
— Я родилась с ней. Не знаю, как иначе.
Ответ Нилли не удовлетворил, но она не сумела спросить иначе. А я не знала, что сказать ещё. Это молчание, эта недосказанность — они натянулись между нами и сблизили.
— Я бы хотела войти в одну с тобой пятёрку, — сказала я первым вечером, перед тем как погас свет.
— Ну, тогда надеюсь, что трое остальных будут сверхуспешными гениями. Потому что две неудачницы в пятёрке — это очень плохо, — отшутилась Нилли.
Она не сказала «ни за что».
Она не назвала меня расходником.
По сути, если я правильно истолковала ментому, которую она быстро подавила, Нилли сказала: «Я тоже».
Утром третьего дня Нилли пошла на испытание. Я отправилась с ней в качестве поддержки. А заодно — узнать, куда придётся идти через двадцать четыре часа мне.
Собственно говоря, с учётом того, что никакой Музыки я до сих пор не услышала, можно было отправляться сразу к стыковочному отсеку…
— Тебе хорошо, у тебя есть выбор, — бормотала Нилли по дороге (мы шли вслед за куратором в белом платье в пол, она милостиво позволила нам отстать, чтобы мы могли разговаривать вполголоса, не боясь быть услышанными). — А у меня один вариант: в стаффы.
— Какой у меня выбор? — удивилась я.
— Ты можешь вернуться на землю или сделаться стаффом!
Хм. Безопасник не говорил об этом.
Ну и что? Неужели я предпочту прислуживать на этой станции?
Чем дольше думала, тем отчётливей понимала: да.
Пусть я до конца жизни буду, не разгибаясь, мыть полы без всяких перспектив. Я буду говорить себе, что это — ради Общего Дела. А там, внизу, моя жизнь не имела никакого смысла. Там я была лишь ещё одной гибнущей клеткой в разлагающейся туше некогда могучего зверя.
Даже мою квартиру наверняка уже разграбили (как будто там было что грабить) и сожгли во время одной из ночных вакханалий. Не удивлюсь, если это сделал Скит, пытаясь злостью заполнить пустоту в душе. Пустоту, которую оставила я, улетев в другой мир.
Куратор остановилась перед закрытой дверью и повернулась к нам. Руки сложены перед собой.
— Ты готова, Нилли? — спросила она, явив доброжелательную ментому.
— Нет, — вздохнула Нилли и направилась к двери.
— Удачи! — напутствовала я её.
— Удачи, — эхом откликнулась Нилли.
Куратор открыла дверь, пропустила Нилли и зашла следом. Дверь закрылась, оставив меня терзаться в коридоре-туннеле.
Я прошлась взад-вперёд, остановилась перед висящим на стене портретом. Не голографическим, не экранным. Просто краска, нанесённая на основание и покрытая специальным составом, останавливающим старение.
Этот портрет висел в кабинетах на земле. Он украшал стены зданий, и безумцы постоянно издевались над ним, дорисовывая что-то или просто замазывая чёрной краской, подписывая проклятиями.
Золотая табличка под портретом стараниями стаффов блестела, и гравировка читалась издали.
«Баэлари. Та, чьё сердце указало нам путь».
05. Гармонии
Нилли не было почти час.
Я уже сгорала от нетерпения и беспокойства, когда дверь, наконец, открылась, и Нилли вышла.
Одна, без куратора.
Дверь за нею закрылась почти беззвучно. Нилли стояла, уставившись в пол.
— Ну что? — подбежала я к ней. — Ну… как?
Она не подавала никаких ментом. Все её чувства были погребены глубоко внутри. Не для чужого пользования.
Я осторожно коснулась её руки, и только тут Нилли обратила на меня внимание. Вздрогнула, отстранилась.
— Ты… провалилась? — спросила я, из тысячи возможных формулировок выбрав самую жестокую.
Не намеренно. Хотя чувствовала, что поступила правильно. Лучше переоценить тяжесть своего положения, чем недооценить его.
— Я прошла, — ровным голосом сказала Нилли. — Я слышу Музыку.
— О… Ну… Это ведь прекрасно, да? — растерялась я.
Вновь выставила белую ментому перед собой, будто щит. Нилли не ответила
