Линейцы - Андрей Олегович Белянин
Кстати, и сами лошади были разными. Знаменитые кабардинские породы соседствовали с арабскими и донскими. Схожая масть, как, допустим, на каком-нибудь петербургском парадном выезде, на войне не требовалась. Каждый офицер или казак мог иметь сменную лошадь, а тех крепышей-меринов, что тягали пушки, естественно, не использовали под седлом. Стоящие отдельной группой усатые артиллеристы отличались ростом и шириной плеч, им приходилось таскать ядра, разворачивать лафеты, а порой и биться в рукопашной защищая свои орудия.
В нескольких местах горели походные костры, в воздухе уже разносились запахи горячей пшённой каши. Картина военного лагеря на фоне кавказских гор была достойна кисти Верещагина или Горшильта, Гагарина или Лансере. Но главным было не это…
* * *
Чёрный Эну уже дважды совершал длительные экспедиции на Тиамат и считался опытным владыкой. Казалось, время было не властно над его волей. Впервые ему передали корабль ещё на старой тяге, когда межзвёздный путь вдоль вытянувшихся в линию планет позволял добраться до вожделенных богатств голубой планеты. Раньше они просто добывали здесь золото и другие металлы, потом перешли на алмазы, и речь вовсе не шла о банальном ограблении туземных колоний.
Нет, они в разумных пределах делились с примитивным населением всеми знаниями, которые мог воспринять их ограниченный мозг. О боги, да Верховные периодически даже устраивали селекцию людей в ряде племён, лишь бы создать касты образованных жрецов! И уже те терпеливо, с завыванием и плясками пытались учить дикарей выращивать злаки, печь хлеб, обжигать глину… Самые развитые оказались способны воспринять примитивные уроки космографии: движение небесных тел и календарные циклы, построенные на математических расчётах чётных чисел.
За всё это безмозглые аборигены с Тиамат всего лишь были обязаны пожизненно поклоняться им как богам! А редкие металлы и камни — разве это плата за учение? Скорее уж насмешка над теми, кто мог вообще лишить их существования, едва ли не по мановению ока.
— Корабль готов к посадке, бвана!
Эн вновь поймал себя на том, что много думает, а это небезопасно. Когда в голове тесно мыслям, то скучающий ум всегда найдёт тропинку к извращениям. Так что жертвы и ещё раз жертвы, много жертв…
* * *
— Стойте, хлопцы.
Старик остановился в десятке шагов от серой армейской палатки, ничем не отличимой от остальных, и помахал рукой двум офицерам. Те приветствовали его не чинясь, пожав руку как равному.
— Кто это с тобой, дед Ерошка?
— Так бес же лысый их знает! По всему видать, что они и есть шпиёны англицкие, — охотно рассмеялся старый казак. — Мы их на перевале взяли у речки. Понашему болтают — дай-то бог, не отличишь, тока слова мудрёные вплетают! Татары конные[5] их не турнули, наиб[6] с мюридами[7] даже хлеба трохи им дал. От же ж как…
— Ду ю спик инглиш? — спросил было один из офицеров, но в это время полог палатки откинулся:
— Прибыли, значит. Заходи оба! Ждал вас!
Знаменитый генерал был в простой нижней рубашке, зелёных шароварах с лампасами и высоких сапогах, походный мундир без наград небрежно наброшен на плечи. Сам ростом под два метра, если не больше, на голове львиная грива волос, никогда не знавшая гребня и, быть может, попортившая немало крови цирюльникам, а под ней широкое лицо и пронзающий взгляд немигающих стальных глаз. Ермолова достаточно было увидеть всего раз в жизни, чтоб не забыть уже никогда. Как уважительно говорили горцы, «горы дрожат от его гнева, а взор его поражает на месте, как молния»…
— Здравия желаем, — за двоих попытался ответить Василий, но могучая рука, поймав его за ворот, едва ли не зашвырнула его в палатку. Решивший не испытывать судьбу господин Кочесоков быстренько шагнул следом сам.
Внутри не было ничего особенного: земляной пол посыпан золотистой соломой, на нем стоит простая солдатская кровать, накрытая серой шинелью, грубый табурет со сменой одежды и деревянный раскладной походный столик с подробной картой Кавказского хребта и прилегающих территорий, а на стенке палатки висят тяжёлая сабля в железных ножнах и два кавалерийских пистолета. Вот и всё.
Алексей Петрович всегда выделялся среди высшего командования суворовскими привычками, доходящими до аскетизма. Ел мало, из общего котла, водку пил крайне умеренно, на жару и холод особо не реагировал, перед боем, отойдя от строя на два шага вперёд, вслух читал молитву и шёл на противника первым. Подчинённые его боготворили, а солдаты в буквальном смысле были готовы идти за него на смерть.
— Голодные? — первым делом спросил он и крикнул: — Эй там, подать хлеба, сахару и горячего чаю! Да вы садитесь уже.
Студенты безоговорочно присели на ту же кровать, генерал Ермолов тяжело опустился на стул, не сводя с них пристального взгляда.
— Откуда?
— Из Москвы.
— К чёрту город, из какого вы века?
— Двадцать первый, год две тысячи двадцать первый, двадцать шестое июня по новому стилю, — послушно отчитался Заурбек, пока его старший товарищ, едва не высунув язык, во все глаза смотрел на одного из самых легендарных героев российской истории девятнадцатого века.
— Всё верно, всё так, — сверившись с какими-то собственными воспоминаниями, облегчённо выдохнул Ермолов. — Значит, как ранее было предначертано, так и сбывается… Я должен был вас дождаться, мне были обещаны два линейца не из нашего времени.
— Предначертано? Ну, шикардос, как говорится… — начал было Вася, но тут же полетел с кровати, словив молниеносный удар львиной лапой.
— Ты мне подерзи ещё тут, мальчишка! — беззлобно предупредил генерал. — Уже давно было сказано: «Когда будешь ты на Кавказе, так после дела под аулом Дадыюрт, жди короткое время, и приведут к тебе двух парней, как бы не от мира сего. Они же и есть те линейцы…»
— Простите, как нам к вам обращаться? — осторожно спросил Заур, пока его друг пытался встать на четвереньки и вытряхнуть солому из уха.
— По чину.
— Как скажете. Ваше сиятельство, видимо, произошла какая-то ошибка. Меня зовут Заурбек Кочесоков, а это мой старший товарищ, Василий Барлога. Мы оба студенты исторического факультета московского вуза. К вам попали случайно, а вы не в курсе, как нам вернуться? — он прервался, потому что в этот момент в палатку внесли медный поднос с ломтями нарезанного белого хлеба и три глиняные кружки горячего травяного чая. — В общем, мы не участники разворачивающихся здесь событий, не хотели
