Зона Севера. Взломщик - Андрей Русланович Буторин
* * *
Выпуская под перрон клубы пара, паровоз пыхтел, будто сердился, что ему приходится ждать. Недовольным выглядел и Зан, стоявший с огромным рюкзаком за спиной возле двери первого вагона. На нем была все та же военизированная форма, что и при первой встрече, только на ногах теперь вместо ботинок красовались высокие, до блеска начищенные сапоги. Кибер просверлил взглядом неторопливо подошедшего Лома и буркнул:
– Уже без двух минут пять!
– Еще без двух пять, – уточнил взломщик. – И тебя с добрым утром.
Он был одет в похожую на воинский китель походную куртку защитного, как и у формы Зана, цвета, главным достоинством которой помимо прочности ткани было наличие множества карманов. Сапоги у него были тоже походные, на толстой подошве, с высокой, до середины голени, шнуровкой.
Кибер зашел в вагон. Лом сделал то же. Внутри было только пять человек. Оно и понятно, ехать так рано в Лапландию могло понадобиться немногим. Одна часть населения поселка трудилась на местной свиноферме, в теплицах и окрестных полях, другая ездила на заработки в Романов-на-Мурмане. Вот на обратном рейсе все три вагона будут забиты под завязку. И на вечернем в Лапландию – тоже. А сейчас – красота и комфорт, садись куда хочешь. Кстати, родился Лом как раз таки в Лапландии. Но еще когда он был совсем маленьким, отец перевез семью в Романов-на-Мурмане, нашел там приличную работу в рыболовецком порту и даже сумел купить крохотную квартирку. Через три года отец погиб в результате несчастного случая, но мать возвращаться в Лапландию не стала – работала к тому времени швеей, и ее заработка, пусть и едва-едва, хватало, чтобы прокормить себя и сына. Но семь лет назад умерла и она, Лом остался один.
Он выбрал место у окна, по ходу движения. Зан уселся напротив, опустив рядом с собой на скамью объемистый рюкзак. Едва устроились – раздался гудок, поезд дернулся, лязгнул межвагонными буферами, и перрон медленно пополз назад.
Лом, забыв о конечной цели поездки, с увлечением и почти детским азартом уставился в окно. Он путешествовал на поезде всего третий раз в жизни. До этого, еще в юности, они ездили с матерью в гости к родственникам в ту же Лапландию. Обе поездки запомнились накрепко, особенно первая. Ему было тогда лет двенадцать. И в ту пору железную дорогу не охраняли, как сейчас. Это теперь посты через каждые две-три версты[8], а тогда… По пулемету на крыше каждого вагона, по три автоматчика на вагон, и все равно нет-нет, да случалась заварушка со стрельбой и потерями среди пассажиров. Вот и в тот раз: едва проехали Колу, крайние дома еще было видно, а по вагону зашлепали пули, разлетелись острыми брызгами стекла. Машинисту нет бы наддать, а он то ли с перепугу, то ли ранили его, но состав остановил. Резко дернуло, все попадали на пол… Кто стеклами порезался, кого пулей зацепило – кругом крики, стоны, кровища… Мать его сразу затолкала под скамью, сама легла рядом на пол. Стрельба не прекращается – лупят уже не только с улицы, но и автоматчики из вагона, и пулемет тарахтит с крыши. Интересно – жуть! Он все норовил высунуть из-под скамьи голову, а мать по ней – кулаками. И ругалась такими словами, которых он больше от нее ни разу не слыхивал. В общем, едва-едва тогда отбились. Это еще и пассажиры помогли, у кого с собой было оружие, а имелось оно тогда если не у каждого, то через одного. Погибли в тот раз человек десять, не считая мародеров-мутантов, что на поезд и напали. Труп одного он все же сумел увидать, когда прибывшая полиция устраняла последствия. Мутант, которого волокли за ноги к труповозке, выглядел до тошнотиков мерзко – едва и впрямь удалось сдержать рвоту. А ведь о том, что он и сам мутант, мысли в голову тогда не приходили. И хорошо, не то блеванул бы точно.
Мать после этого долго не решалась еще съездить в гости. Но когда через пару лет все же поехали, такого приключения, как в первый раз, испытать не удалось. Разве что на конечной станции пулеметчик отчего-то раздобрился и позволил ему забраться на крышу, потрогать пулемет.
А когда мать умерла, связь с родственниками сошла на нет, и нужда в поездках отпала.
* * *
Романов-на-Мурмане Лом знал как свои пять пальцев. Но из окна вагона он смотрелся по-другому, словно тот город, что видел давно и теперь узнавал заново. Кольский залив, вдоль которого шел поезд, казался узким серым языком, который высунуло суровое Баренцево море. Дразнилось? Или хотело слизнуть глупых никчемных людишек, ни во что не ставящих жизнь? Но почему тогда остановилось, замерло с высунутым языком? Наверное, люди оказались еще глупее, чем думало море, и оно попросту охренело. А людишки тут же воспользовались этим – начали сновать туда-сюда по его языку на дурацких скорлупках. Замерший возле причала проржавевший насквозь двухтрубный британский транспортник казался на их фоне настоящим корытом, чем он теперь, по сути, и являлся.
Единственную остановку поезд сделал в Коле. В вагон зашла угрюмая, с заспанным лицом женщина, села на скамью, прислонила к стене голову и продолжила прерванный сон. Лому вскоре пришлось последовать ее примеру: за окном начался дождь – сначала неуверенный, робкий, но быстро набравшийся смелости и превратившийся в ливень. А глазеть на сплошные серые струи – дело бессмысленное и откровенно глупое. Тем более шум дождя в сочетании с перестуком колес – обалденное снотворное.
