Канонир (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич
Вдруг по продавцам и покупателям пробежал какой‑то шумок, толпа слегка раздалась, и по образовавшемуся проходу важно, с презрением поглядывая на окружающих, прошествовали двое невзрачного вида мужичков. Одеты они были в чёрные подрясники, и их можно было бы принять за монахов, если бы не отсутствие клобуков на голове. На поясах у них висели сабли.
— Опричники! — прошелестело по толпе.
Ну да, сейчас они — в силе, только я твёрдо помнил, что существовать опричнине оставалось месяц–два. Это грабить, убивать и измываться над жителями они были мастера.
Однако, как только государь призвал их отбить татарское нападение Девлет–Гирея на Москву, поскольку царское войско было занято войной с ливонцами, опричники объявили себя «в нетях», сказались больными. Тогда разгневанный царь приказал казнить князей Вяземского и Грязного, а также воеводу Алексея Басманова, царского любимца, обвинив их в измене, а опричнину разогнал.
Однако же разоблачение «царёвых слуг», уничтожение ненавистной опричнины, семь лет терзавшей Русь, впереди… А пока же страшное время убийств и грабежа не миновало, и были они в большой силе.
Свирепствовали и лютовали опричники хуже татар — творя со своим народом немыслимые зверства, могли убить любого человека, объявив его изменником. Обезглавливали, вешали, жгли на кострах, сдирали с людей кожу, замораживали на снегу, травили псами, сажали на кол.
Среди народа по всей Руси ходили ужасные рассказы про расправы о прошлом годе в Новгороде, когда царедворцы оговорили перед царём новгородцев, и опричники тысячами убивали людей, включая грудных младенцев, кидали в прорубь Волхова. Даже за выпивку опричники могли бить кнутом до полусмерти, а затем утопить в проруби. Особенно они любили издеваться над людьми именитыми и богатыми. Опричники, казня боярина или князя, вырезали его дворовых слуг, крестьян же забирали к себе на собственные земли. Народ — от холопов до князей — опричников ненавидел и боялся, называя их «кромешниками».
Вот такие два ублюдка и шагали неторопливо по торгу. Чего им здесь было надо — неизвестно, но все, на кого падал их цепкий взгляд, боязливо отводили глаза или торопились затесаться в толпу.
Опричники просто упивались властью и вседозволенностью.
Взгляд одного из них упал на красивую молодую девушку у прилавка с женскими украшениями. Рядом с ней стоял уже немолодой мужчина купеческого вида.
— О, гляди, Тимоха, какая краля.
Мутноватый взгляд Тимохи сфокусировался на девице, губы расплылись в плотоядной усмешке.
— Никак — изменщица, держи её.
Оба опричника схватили девушку за руки. От неожиданности девица взвизгнула и пнула одного из опричников ногой по голени.
— Ах, ты так с государевыми слугами?!
Тимоха выхватил из‑за голенища сапога плеть и стал охаживать девушку по плечам, рукам, стройному стану. Толпа отпрянула в стороны, страшась продолжения. Купец даже не попробовал заступиться за дочь. Глазами, круглыми от ужаса происходящего и собственного бессилия, он лишь смотрел на избиение.
Я не выдержал, в два прыжка подскочил к этим гоблинам и с размаху врезал опричнику с плёткой в ухо. Он отлетел в сторону, упал на землю, ударившись головой о столб лотка. Второй кромешник, до этого с удовольствием наблюдавший за избиением девушки, на мгновение растерялся, затем выхватил саблю и медленно двинулся на меня. Он полагал, что меня должно парализовать от страха.
— Ах ты, урод, я тебя сейчас на куски порублю!
Ага буду я ждать. Я выхватил поясной нож, жалко — маловат он, обеденный всё‑таки — и метнул в опричника. Отвыкший от сопротивления и боевых схваток, кромешник даже не успел уклониться. Лезвие глубоко — по самую рукоять — вошло ему в глаз. Опричник кулем свалился на утоптанную землю. Пришедший в себя от падения и удара головой второй кромешник с удивлением смотрел на поверженного напарника. Он вскочил на ноги, рукой попытался схватиться за рукоять сабли, но то ли от испуга, то ли вследствие удара головой всё время промахивался и хватал пустое место.
Я не стал ждать, когда он наконец ухватится за саблю, прыгнул на него и нанёс сильный удар ногой в живот. Стремительно вскочив на ноги, я схватил оседающего опричника за голову и резко рванул в сторону. Раздался хруст шейных позвонков, кромешник обмякшей куклой упал на землю. Толпа вокруг замерла в шоке. Тишина была полнейшая, даже было слышно, как жужжат большие зелёные мухи у мясного ряда.
Я подошёл к убитому, вытащил из глазницы свой нож, обтёр о его одежду. Толпа перевела дыхание и быстро рассосалась. У прилавка осталась девушка с отцом, я и двое убитых мною кромешников. В голове запоздало мелькнуло: «Влип!» Не успел появиться в городе, как лишил жизни двух государевых слуг, хотя они и уроды. Как пить Дать, теперь мастера из Тайного приказа искать меня начнут со всем рвением — не пьянчугу в драке убили.
— Шли бы вы домой, ни к чему вам здесь задерживаться, — сказал я.
Девушка разрыдалась, запоздало оценив грозившую ей опасность. Отец обнял её за плечи и повёл с торга. А мне что делать? Сидеть на торгу писарем уже не получится, слишком много видаков. Денег скопил мало, чтобы пересидеть какое‑то время в избе Авдотьи. Из города рвануть? Опять же денег нет. Пешком далеко не уйду, на коня денег нет, для того, чтобы устроиться пассажиром на судно, тоже деньги нужны. Да и не каждый день попутное судно у причалов Рязани останавливается. Впрочем — «попутное», если знаешь конечный пункт. А мне сейчас всё равно, в какую сторону плыть, лишь бы убраться поскорее из города. Вот ведь угораздило меня!
Я стоял на торгу и раздумывал, что делать, а вокруг меня была пустота. Были ещё люди на торгу, но, завидев меня и двух лежащих на земле опричников, со страхом обходили стороной.
Вдруг из толпы покупателей вышел ремесленник, подошёл ко мне, снял свою шапку, вытащил из кошеля серебряный рубль, поднял его над головой, показывая окружающим, бросил рубль в шапку и положил её на прилавок. И всё это — молча. Потом подошёл к убитым опричникам, плюнул и пошёл прочь. И почти сразу подошёл другой, тоже! бросил в шапку деньги, пнул мёртвого опричника ногой и ушёл.
Потянулась вереница людей, бросавших в шапку деньги. Никто не говорил мне ни слова, опасаясь, что найдутся «доброхоты» и донесут. Клали деньги в шапку, выказывая мне своё отношение к происшедшему.
Я немного растерялся. Честно говоря, я не ожидал именно такой реакции, видно — допекли народ «государевы слуги». Всё, нельзя больше стоять, так можно и стражников городских дождаться.
Я поклонился толпе, взял шапку и, выйдя с торга, пошёл к пристани.
Увы, кораблей у причалов не было. Чего‑то подобного я ожидал. Гружёные суда уходят утром. На разгрузку стараются прибыть к вечеру — ведь ночью торговые судна не плавают, опасаясь наскочить на отмель или встретиться с бревном–топляком. Стоит, правда, лодка в самом конце деревянного причала. Надо попытать удачу.
Я уже подходил к лодке, когда сзади раздались крики. Обернувшись, я увидел, как из городских ворот выбегают люди в чёрном. Ага, дошла весть об убийстве опричников на торгу до остальных кромешников. Жаждут мщения, а то бы не размахивали так яростно саблями да кинжалами.
Я подбежал к лодке и запрыгнул в неё. У небольшой мачты возился рыбак.
— Земляк, увези меня отсюда!
— Какого чёрта… — И в этот миг рыбак увидел приближающуюся ватагу кромешников. В порыве ярости они не будут разбираться, кто виноват — зарубят обоих.
Рыбак сообразил быстро и, схватив весло, оттолкнулся от причала. Вставив вёсла в уключины, он уселся и быстро стал грести, выгребая на стремнину реки. Выбежавшие на причал кромешники лишь потрясали в бессильной злобе оружием и яростно, витиевато матерились. Фу, ушёл.
Лодка, умело управляемая рыбаком, быстро выбралась на середину реки. Рыбак уложил вёсла вдоль бортов и натянул небольшой косой парус. Лодка, подгоняемая течением и ветром, стала быстро удаляться от города. Сидевший на корме рыбак спросил:
