Кит Ломер - Сокровища звезд
— Прощай, Пол. Сделаю все, что смогу, — сказал я покойнику и направился к G-лодке. Я повел ее на минимальной мощности и спрятался в туманности Колец в двадцати милях от двух останков.
Я ждал девять часов, прежде чем далеко за туманностью Колец появился огонек. Он походил на лампу за занавеской. Огонек рос и стал бело-голубым сиянием, которое медленно плыло вверх и постепенно удалялось, отклоняясь под углом 37o.
Я смотрел, как исчезает корабль, и пытался свыкнуться с мыслью, что я всеми покинут, что до ближайшего дружеского лица расстояние в один световой час и что я могу рассчитывать только на себя.
Я ввел данные о курсе корабля в пульт управления и отправился в долгое путешествие домой.
3
Приключение — это когда кому-то где-то далеко приходится преодолевать трудности. Сейчас все это происходило со мной. Сто восемнадцать дней — не вечность, но их вполне достаточно для того, чтобы семечко проклюнулось, стало растением, и на этом растении созрел помидор.
Вполне достаточно, чтобы на голых ветках зимних деревьев набухли почки. Вполне достаточно для того, чтобы выросла полуторадюймовая борода; чтобы воздух в кабине стал душным и вонючим; чтобы прибор для очистки воды покрылся налетом зеленой плесени; чтобы выскрести последнюю банку консервов до крошки, а потом разломать ее и вылизать дочиста. Вполне достаточно, чтобы последняя бумажная одежда разодралась в клочья, обнажив грязную землистого цвета кожу, сквозь которую проступают кости. Вполне достаточно, чтобы мысли миллионы раз обежали черепную коробку, подобно белке в колесе, и в конце концов превратились в маленькую кучку полуразрушенных инстинктов.
Ну что тут скажешь? Даже падение Рима изложено в трех томах. Время шло.
Я миновал Луну на полной межпланетной скорости, вздыбил земную атмосферу на тысячи миль вокруг и увидел, как докрасна раскалился кристоновый корпус лодки. По счастью, что-то из случившегося пробилось в мое сознание. Я затратил немало усилий, прежде чем мне удалось сесть к пульту управления и рассчитать траекторию приближения. Проделывая это, я громко хохотал над чем-то очень забавным, а потом опять впал в забытье. Через некоторое время началась вибрация. В кабине было жарко, а вибрация становилась все сильнее и сильнее. Трудно было сообразить, что необходимо делать, но еще труднее потянуть рычаг, находившийся у меня под рукой. Это была тяжелая работа, раз или два я забывался и почти засыпал. Но, вероятно, какая-то часть меня понимала, что сделать это очень важно. Я все-таки вытянул его и услышал звуки, которые, скорее всего, были щелканьем замыкающихся реле и начавших работать автоматов. А может, это просто смотритель, подстригающий лужайку над моей могилой? Мысли о могиле привели меня к мысли о Земле. А потом на меня наехал двадцатитонный каток и раскатал в лепешку до такой толщины, что сквозь меня просвечивало красное солнце, потом оно потухло и стало рокочущей темнотой.
Я очнулся от того, что в лицо мне плескала теплая соленая вода. Несколько капель попало в горло, и я закашлялся. Из-за борта спасательного плота Марк XXI мне было видно, что я скольжу по блестящему зеленому склону. Затем плот въехал на следующий холм, и мне удалось разглядеть вокруг множество подобных холмов, но тут лицо мне залепила пена. Я так устал, освобождаясь от нее, что мог лишь лежать на спине, уставившись в небо цвета свинца. Вскоре я понял, что замерз, но тут же забыл и об этом. Внезапно небо потемнело. Как-то вдруг наступили сумерки и появились невинные, юные звездочки, похожие на первые апрельские цветы. Эта метафора мне понравилась. Я ухватился за нее, стараясь развить дальше… Но ничего не вышло. Мысль стала меркнуть, и…
Было очень темно и холодно. Моя кожа натянулась, стала шершавой и соленой и словно приросла к костям. Я пошевелился. Все тело пронзила боль, и я застонал. Эти стоны были единственным, на что я тогда был способен. Горло будто выстелили пыльным сукном, а в глаза вбили гвозди. По телу ползали красные муравьи. Они рвали мою плоть на кусочки, потом эти кусочки выплевывали и проползали дальше. Я попытался облизать губы, но язык не слушался меня и, казалось, был в три раза больше, чем обычно.
«Нужна вода», — четко сформулировал я. Мозг старика Тарлетона вновь затикал. «Нужна вода, — снова повторил он. — Обезвоживание. Соленую воду пить нельзя, но кожа может ее впитывать…»
Где-то внутри меня обнаружился скрытый запас сил. Но воспользоваться этим запасом было так же трудно, как Самсону — разрушить храм, Гераклу — распять Прометея, а Атласу — держать Землю. Я сел и тут же повалился набок. Моя голова оказалась возле планшира.
По периметру плота была натянута веревка, один ее конец свисал внутрь. Я обмотал веревку вокруг руки, собрал остатки того, что еще можно было считать силой воли, и перевалился через край плота. Холодная, как лед, вода обожгла меня. Этого было достаточно, чтобы немного рассеять туман в моей голове. Ухватившись за веревку двумя руками, я старался держать голову над водой. Казалось, я пробыл в воде довольно долго. Ощущение холода заглушило боль и зуд, осталось лишь всепоглощающее страдание от того, что я жив. Ко мне вернулось желание умереть, расстаться с жизнью, погрузившись в мягкое, вечное небытие. Ведь это было так легко! Но мои руки не подчинялись моему разуму. Они продолжали сжимать веревку, подтягивали меня поближе к краю плота, который то погружался в воду, то всплывал.
Я уловил момент, когда плот пошел вниз, собрал все силы и рванул вперед, умудрившись так стукнуться носом, что из глаз посыпались искры.
Я вновь подпрыгнул, на этот раз порезав ноги, поставил локти на край плота, обругал океан, который старался утянуть меня обратно, кувырнулся на дно плота и задремал.
А потом наступил водянисто-серый день, но ветер был уже потеплее. Я вспомнил о неприкосновенном запасе, который должен быть на каждом спасательном плоте серии Марк XXI. Он был очень далеко, на другом конце плота. Я израсходовал огромное количество драгоценной энергии, дополз до него, открыл мешок и вытащил пластиковую коробку.
В коробке лежала карточка, на которой было написано, что НЗ проверен 10.07.89, признан негодным к употреблению и уничтожен.
С этим и остаемся.
Солнце уже было в зените и жарило, как лампа в сорок ватт.
Я подумал, что пора бы провести рекогносцировку: определить мое местонахождение, силу и направление ветра, температуру воды, дыхание, пульс…
Я сидел и смотрел на еле видимую за туманом береговую линию. Она была так далеко, что я не мог разглядеть детали, но мне показалось, что она похожа на Африканское побережье. А может быть, даже на побережье Нью-Джерси.
Я лег, чтобы хорошенько все обдумать, и немало в этом преуспел, Однако звук артобстрела становился все громче, сильнее. Он приближался. Земля вздрагивала при каждом взрыве. Барражирование продолжалось уже довольно долго, совсем скоро они пойдут в атаку и бросятся в штыки, а я не готов… Абсолютно не готов и не могу найти ружье… И вообще я уже весь изранен, а, может быть, даже мертв, и неизвестно, где санитар, и…
Последний взрыв подбросил и зашвырнул меня на тысячу миль, в вырытую могилу. Меня забросало грязью, с неба свалился огромный надгробный камень, но это уже не волновало. Я был далеко-далеко, там, где вместе лежат герои и трусы, ожидая наступления вечности, а она приближается медленно, как змейка, что ползет через бесконечную пустыню к далекой горной гряде.
Первое, что я почувствовал, — вонь. А потом — жару. А потом — мух на моем лице и жужжание тех, которые тоже хотели бы найти место, чтобы сесть. И только пошевелившись, я почувствовал боль. Я издал стон, что также является формой общения. Но никто не ответил, поэтому я застонал сильнее. Опять никакого ответа. Хватит! Нечего больше стонать! Попробуй что-нибудь другое!
Что, например?
Ну, может быть, тебе удастся сесть.
Отличная мысль. Попробую.
Меня будто ударили по голове наполненной песком подушкой.
Еще какие-нибудь идеи?
Конечно. Но потом. Сейчас мне нужен отдых.
Прошу прощения, сэр. Так дело не пойдет. Шевелись, Тарлетон! Пошевели ногой, встряхни косточки, подними скелет, полей себя соком и поджаривайся понемногу!
Жарковато здесь. Солнце светит прямо в лицо. Нужно уйти с солнцепека. Вчера было как в аду холодно, а сегодня, как в вышеназванном месте, жарко. Болит сильно, впрочем, ожогов второй степени не заметно.
Открываю один глаз — вижу грязный песок, пучки водорослей, кусты, которые уже устали расти, чахлые деревья, увитые ползучими растениями, блекло-голубое небо.
Попытайся открыть второй глаз! То же самое, разве что угол зрения иной. Глаза ведь находятся на расстоянии трех дюймов друг от друга, что дает стереоскопический эффект, глубинное восприятие.
Пошевели головой! В поле зрения попадает нечто отвратительное. Мертвое животное. Поправка: мертвая рука. Рука трупа, пальцы, как клешни, сухожилия видны как в анатомическом атласе. Интересно, кто этот мертвец? Попытался отодвинуться, чтобы не видеть труп, но рука тащилась следом.
