Николай Желунов - Закон о тюрьмах
— Знаю, — удивленно поднял брови Дуб.
— И в этот момент я увидел впереди нечто, — не обращая внимания на его реплику, продолжал бывший священник, — порой мне кажется — я умер тогда, на последнем холме, и все, что случилось потом — только посмертие. Казалось бы, после конца света, нетрудно поверить в любое чудо, но когда сталкиваешься с ним один на один, лицом к лицу… я тёр усталые глаза кулаками, но оно не исчезало. Оно оставалось там, где стояло, у оплавленного, как пластилин в жару, остова автобусной остановки в сотне метров впереди. Я долго лежал, тяжело дыша, сжимая рукой грудь — сердце пронзила такая боль, будто в него вогнали ржавый железнодорожный костыль — и пялился на чудо, ожидая, что наваждение развеется, растворится в пыльной дымке, и тогда я смогу, наконец, упасть лицом в песок и заснуть вечным сном.
Вместо этого я встал, и шатаясь побрел вперед.
— Что? Что там было?! — с почти детским нетерпением воскликнул Дуб.
Гай, слышавший эту историю уже сотню раз, подремывал, завороженно глядя из-под опущенных ресниц на тлеющие угли. «Как Вик собирается завтра штурмовать Содом?», мелькнуло у него вдруг.
— Дерево, — со значением произнес Вик, — Невысокое — навроде сирени или большого тернового куста. Оно горело, не сгорая.
— Как то, что встретил Моисей?
— Точно. Оно было… прекрасно. Черт, я не мастак на словесные красивости. Такой свет от него шел… словно луч закатного солнца, или… пламя в камине. Как-нибудь так. Ласковый огонь — я сразу почувствовал; но в то же время… да, точно такой огонь сжег мир за несколько дней до того. В общем, подошел я ближе. И почему-то не слишком удивился, когда услышал голос.
— Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.
— Слышу тебя, о Господи! — закричал я, в ужасе падая на землю, и сдирая с ног туфли.
— Слушай внимательно, жрец. Се, орудия дарую тебе. Будь перстом моей руки, зеницей моего ока. Заверши начатое.
Оглядевшись, я увидел рядом Мясорубку, винтовку и набитый рюкзак. Я мог поклясться — еще мгновение назад на этом месте ничего не было.
Бог говорил долго. Обещал дать мне помощников — и спустя несколько дней я встретил Гая. Обещал никогда не оставлять меня в моих делах. Он сказал:
— Забудь страх, не думай о боли. Что бы ни случилось, вера твоя спасет тебя.
— Но, Господи, если люди откажутся повиноваться мне?
— Ты знаешь, что делать тогда.
И я взял, что Он дал мне и отправился дальше по дороге.
— Подожди, ты сказал — помощников? — спросил Лоллипоп, — но я вижу только одного.
— Значит, пока не время. Встречу еще. Кто сказал, что все кончится быстро? Для Бога и две тысячи лет немного, а для нас почти вечность.
Вик вздохнул, бросил в костер остатки дров. Пламя ярко вспыхнуло, ночь словно отступила на несколько метров. Лоллипоп морщился, безуспешно пытаясь укрыть веточками лицо от жара, но молчал. Гай вдруг представил безысходную, растянутую на долгие годы охоту за остатками человечества, и вздрогнул.
— Нет, Вик, — тихо сказал он, — воды и консервов надолго не хватит. Еще год-два и все кончится.
— Если они не начнут жрать друг друга, — Вик прищурился на огонь, пальцем выбил из пачку сигарету.
— Ну что ты…
— Не веришь, что такое возможно? После всего, что видел?
Гай замолчал. Вик был прав.
В полном безветрии, в самом сердце мертвой пустыни было так тихо, что треск прогорающих досок в костре казался оглушительно громким, словно щелчки петард.
— Что собираетесь делать дальше, друзья? — не выдержал молчания Дуб.
— Завтра пойдем в Содом, — ровным голосом сказал Вик, — но сначала…
Он выдохнул в ночь тонюсенькую струйку дыма.
Лоллипоп, уже догадавшийся, в ужасе закрыл глаза ладошками-листьями.
— Да, ты правильно понял, брат Дуб.
— Не надо… прошу вас… пожалуйста…
— Надо. Это для твоего же блага, дурень.
Сон слетел с Гая. Неужели Вик и в самом деле задумал отправить уродца в Мясорубку?
— Он же не человек, — сказал Гай.
— Такой же человек, как я и ты, — резко ответил Вик, вставая.
— У вас ничего не получится, — нервно засмеялся Дуб, — не получится, не получится! Вы же не станете выкапывать меня из земли? Да и чем? У вас ничего нет! Ха-ха! Ха-ха!
Вик подошел к Мясорубке, задумчиво потрогал ее блестящую боковину.
— Гай, помоги-ка. Не такая уж она и тяжелая.
Гай послушно подошел, взялся за Мясорубку с другой стороны.
— Подождите! — закричал Дуб. — Постойте!
— Ну что еще? — Вик, не разгибая спины, поглядел на говорящее дерево из-под кустистых бровей.
— Я ведь совершено уникальный вид! Возможно — единственный в мире! И вы убьете меня? Убьете — меня?
— Ты ничего не понял, — вздохнул Вик, — эта штука не убивает. Ты просто отправишься на свое место: если грешник — в ад, если добрый человек — в рай.
— Просто?! Ты говоришь — просто?! Проще убить!
— Что ты заладил — убьете, убить! — разозлился Вик, — сказано: не бойся. Или ты не веришь в Бога?
— Может быть, как раз я верю! А ты — веришь ли ты? — мутные слезы градинами катились из глаз Дуба. Вик выпрямился, с размаху ударил кулаком по ладони:
— Слушай, дерево, не зли меня. Я говорил с Ним, мне ли не верить?!
— А откуда ты знаешь, что говорил именно…
Вик не дал Дубу закончить мысль. С непостижимой быстротой он вскинул винтовку и трижды выстрелил Лоллипопу в лоб. Тот замер с искаженным лицом, лишь слезинки, словно смола, сочились из глаз.
— Сукин сын, — прошипел Вик, — ну что с ними делать, а? Все, все они такие. Кого не поскреби: мразь. Что за мир, что за мир… Ты готов, брат? Давай… на раз-два-три…
Гай потрясенно молчал. Они дружно дернули Мясорубку вверх, и та легко соскочила с платформы.
— Опускай!
Несмотря на три парализующих удара, Дуб не до конца потерял способность двигаться. Когда багровая пасть Мясорубки нависла над ним, ветви его дрогнули, словно пытаясь оттолкнуть неизбежное, зашелестели, затрещали, ломаясь под тяжестью металлической машины. Мясорубка взревела, завращалась с бешеной скоростью. Дуб до самых корней скрылся в ее пасти. Вик и Гай, не удержавшись на ногах, полетели в стороны.
— Берегись!
Гай увернулся — пылающий сук пролетел в каких-то сантиметрах от лица. Никогда еще Мясорубка не сталкивалась с такой трудной задачей: корни Лоллипопа трещали, натужно скрипели, но не поддавались. Пыль взвилась тяжелым едким облаком, песчаное цунами накрыло костерок; ночную тьму озаряло только багровое мерцание Мясорубки.
— Что делать, Вик? — кашляя, крикнул Гай.
Вик наощупь нашел его руку, ухватился, потянул в сторону. Гаю казалось, что руки его друга трясутся. И еще казалось — откуда-то из непредставимого далека слышен безумный, леденящий душу вопль Лоллипопа.
Внезапно все стихло. Пошатываясь, друзья приблизились к тому месту, где пять минут назад стоял Дуб.
— Берись, — скомандовал Вик.
Дуб все еще был там. Когда Вик и Гай подняли с земли тяжеленный кругляш Мясорубки, черное кряжистое тело с лохмотьями ветвей выскользнуло из него, как из шляпы гигантского фокусника. Все-таки корни оказались сильней. Вик чиркнул спичкой о ноготь.
— Боже, — Гай не выдержал, отвернулся.
— Маловерный ты, дружище, — укоризненно прохрипел Вик, — маловерный.
Всю ночь Гай ворочался на одеяле, сражаясь с холодом. Сон не шел. Вик размеренно храпел рядом, как ни в чем ни бывало. Наконец ночное небо стало синеть: где-то далеко за жирной пеленой облаков, смешанных с тонкой пепельной взвесью, двигалось над горизонтом солнце. В болезненной полудреме Гаю вспомнился его личный Апокалипсис. Гай не был в подземке, когда это случилось. Он летел в самолете над Атлантическим океаном, и любовался в иллюминатор потрясающим закатом. Внезапно густо-серый облачный кисель далеко внизу налился яростным багряно-желтым светом, замерцал; всеми клеточками своего тела услышал Гай тяжелый удар, будто взрывная волна прокатилась сквозь стонущее мироздание, и вскоре мерцанье погасло. Спустя три часа (все это время пассажиры верили, что началась ядерная война) их фисташково-белый «Боинг» с зеленым логотипом Deutsche BA взметая тучи пепла прокатился по асфальтовым грядкам, оставшимся от взлетно-посадочной полосы Кельнского аэропорта, чудом не завалился на бок, и застыл у искореженного огнем терминала — неуместно яркий, нарядный и одинокий на черном фоне, словно новенькая игрушка на пожарище.
Много дней бродил Гай по руинам маленьких городков западной Германии, прежде чем встретил рыжебородого кряжистого мужчину с ружьем. Тот подстерег его на ступенях разрушенного кинотеатра, утром морозного июльского дня, когда хлопья пепла, похожего на черный снег, тихо падали с бурого неба, а ветер, запутавшийся в частоколе обгорелых печных труб, завывал голосами погибших. Гай нашел в подвале супермаркета «Dills» несколько альбомов мягкой желтой бумаги и, вооружившись кусочком угля, покрывал их портретами своих родных — матери, брата, жены, он боялся, он предчувствовал, что скоро забудет их. Гай так глубоко погрузился в мир грез, что не услышал шагов за спиной.
