Владимир Горбачев - Темные пространства
Эти слова он произнес уже выйдя их кабинета. Он спустился вниз и направился было к двери, но внезапно остановился, словно вспомнив про меня. «Прощайте, милая госпожа, — сказал он. — К сожалению, не могу вас поблагодарить за гостеприимство, за теплый прием. В этом доме ко мне были очень неблагосклонны. Видимо, придется отплатить той же монетой. Видит Бог, я не хотел этого».
Тут его спутник — тот, что помоложе, — усмехнулся. Он стоял позади старика, и тот никак не мог этого видеть, однако он тут же обернулся, очень быстро, обменялся с юношей взглядом и тоже усмехнулся. То злое веселье, о котором я уже упоминала, теперь вовсю играло в нем, последние слова он проговорил почти смеясь:
«Мой юный друг слегка поправил меня. Что ж, соглашусь, я был не совсем точен: возможно, и хотел. Рассматривал как один из вариантов. Но, клянусь честью, были и другие. Ваш супруг сам выбрал свою судьбу — за себя, за вас и за всех остальных».
Он слегка поклонился (я машинально, еще не понимая смысла сказанного, ответила), и они все трое вышли. Я готова была облегченно вздохнуть, но, к моему удивлению, Максим тоже направился к двери. После секундного замешательства я побежала за ним.
То, что произошло вслед за этим… То, что я увидела…
Она замолчала, и я заметил, что ее пальцы уже не теребят зажатый в них платок: они судорожно, до синевы в ногтях, сжимают край стола. Я нашарил в кармане капсулу успокоительного, заставил ее проглотить. Спустя несколько минут она глубоко вздохнула и выпрямилась.
— Спасибо, мне уже лучше. Я хочу закончить. Нет, мне правда лучше. Так вот, то, что произошло вслед за этим, очень трудно описать. Я постараюсь быть точной, но вряд ли смогу передать хотя бы часть того, что пережила. Этого никто не сможет.
Улицы не было. То есть она была — были тротуары, и дома, и кусты, — но все это находилось на дне гигантского, невообразимо глубокого ущелья. Его гладкие стены уступами вздымались прямо за домами. Где-то там, высоко, где раньше было небо, клубились багровые и желтые тучи. По форме они больше всего напоминали человеческие внутренности. И они светились и двигались — это было ужасно!
Откуда-то сверху, с края ущелья, наверное, стекал ослепительно красный поток лавы. Он уже достиг последних домов поселка, и я слышала треск горящего дерева и крики людей. В домах зажигались огни, люди выбегали наружу и снова скрывались внутри — чтобы одеться, схватить детей, может быть.
«Ну, как впечатления, уважаемая госпожа? — вновь услышала я голос нашего гостя. — Я вижу, вы несколько взволнованы. К сожалению, не могу вас ничем успокоить. Необходимо довести дело до конца и доказать вашему мужу одну очевидную истину. Он считает себя продолжателем одного великого дела, а меня — неудачником, я же полагаю, что все обстоит наоборот. Он думает, что может справиться со мной, но скажу вам по секрету: он сильно заблуждается. Никто во всем мире не может остановить меня. Никто! Смотрите!»
Он взмахнул руками, и все окружающее стало ярче, как бы насытилось цветом. Какая-то тень мелькнула в воздухе, я почувствовала на себе чей-то безжалостный взгляд. В следующую секунду тварь повернула, в свете пожара я разглядела ее и содрогнулась от отвращения. Вы можете представить летящего над вами таракана — огромного, размером с флайер? И еще какие-то существа, вроде металлических муравьев, побежали по земле. То ли они, то ли эта парящая в воздухе гадина издавали отвратительный вой, и скрежет, и скрип. А самым безобразным было то, что эти звуки, вместе с криками людей и треском горящих домов, сливались в какую-то мелодию. Я даже словно бы различала доносившееся откуда-то пение — поистине адская музыка!
Я стояла, обняв Максима, буквально вцепившись в него, — возможно, я делала ему больно, не знаю. Я заметила, что эти ужасные муравьи, как и мечущиеся люди, словом, все огибают нас — и меня с Максимом, и этих троих. Вокруг нас образовалось некое мертвое пространство, и я поняла — не умом, а какой-то звериной хитростью, — что только здесь, в этом круге, можно спастись.
«Остановись! — закричал Максим, обращаясь к старику. — Умоляю тебя, останови все это!»
«Поздно, Максим, слишком поздно, — отвечал тот вроде бы даже с сожалением. — Начав операцию, я всегда довожу ее до конца. Ты, видимо, уже догадался, каким будет конец. А после этого можешь делать любые заявления, разоблачения — это будет уже не страшно: ты же понимаешь, как будут к тебе относиться ПОСЛЕ ЭТОГО, к тебе и к твоим словам. Ну и, кроме того, у меня во всем этом есть и другой интерес, может быть, даже основной. Видишь этого человека?»
Он кивнул в сторону, и я увидела Юзефа Урбановича, программиста, жившего неподалеку от нас. Он вел себя не так, как другие: никуда не бежал в ужасе, а лишь смотрел на все происходящее с недоумением.
«Прощай, Максим Путинцев! — сказал старик. — Мне надо идти. Можешь следовать за мной, можешь остаться здесь — мне безразлично. В любом случае ты не сможешь мне помешать».
«Ты ошибаешься — смогу», — ответил Максим, и вдруг я увидела в его руке… такой светлый, с большой рукояткой…
— Бластер?
— Кажется, да. Я и не знала, что у него это есть. Он направил его на старика — тот стоял в нескольких шагах — и выстрелил. Но прежде чем Максим нажал на спуск, его спутник, до этого ничем себя не проявивший, бросился вперед. Он успел: заряд попал ему в плечо, его швырнуло на старика, и оба упали. Максим, видимо, растерялся, опустил бластер, и тогда тот юноша, о котором я говорила, выстрелил в него. Он выстрелил дважды, Максим пошатнулся, я подхватила его, но не смогла удержать — он ведь такой большой! — и лишь смягчила падение.
Что было потом? Я разорвала его рубашку и нашла раны. Потом оторвала кусок от юбки и сделала тампоны. Надо было его перевязать, но у меня не хватило на это сил. Кроме того, всякое движение причиняло ему сильную боль, и когда я попыталась его перевернуть, чтобы сделать перевязку, он потерял сознание. И как только это случилось, тьма вокруг сгустилась, и эти муравьи побежали ко мне со всех сторон. Я затормошила Максима, он очнулся, и вокруг нас снова стало пусто.
Понимаете, я использовала его как защиту! Не я защитила его, как тот человек заслонил старика, — наоборот, я все время заслонялась им. Никогда себе этого не прошу!
Нет, я не видела, куда делись эти люди. Вначале делала тампоны, потом пыталась говорить с Максимом, он даже что-то отвечал… Видимо, в какой-то момент я отключилась. А когда очнулась, было уже светло. Не было ни ущелья, ни насекомых, ничто не горело, я вновь находилась на знакомой улице. И лишь люди, неподвижно лежавшие вокруг, и мертвый муж рядом со мной подтверждали, что ночной кошмар был на самом деле. Максим умер, пока я спала. Этого я тоже не могу себе простить. Может, он звал меня?
Имя? Нет, Максим не называл его по имени. Может быть, я смогу узнать этого человека, если увижу.
Глава 4
РАЗБИТЬСЯ И ИСЧЕЗНУТЬ
В ночь со среды на четверг в поселке Новый Китеж произошла катастрофа, жертвами которой стали все его жители. Окончательные данные таковы: 367 погибших, из 126 оставшихся в живых 47 получили тяжелые увечья, остальные — ранения разной степени тяжести. Психика у всех выживших существенно деформирована, и врачи затрудняются сказать, смогут ли они вернуться к нормальной жизни. Исключение составляет лишь Анна Путинцева.
Мы имеем несколько источников информации о случившемся. Это свидетельства полицейских, пленка с записью рассказа той женщины (ее звали Лариса Бреннер, ее имя значится в списке погибших), мои собственные впечатления, а также информация, полученная от других участников экспедиции. Наконец, у нас есть рассказ Анны Путинцевой. Информация, содержащаяся в этих источниках, совпадает на 89 — 92 процента — хороший показатель, дающий обычно ясную картину происшедшего. Однако в нашем случае оставшиеся 8 процентов несовпадений весьма сильно противоречат друг другу, не позволяя построить достаточно убедительную гипотезу.
Начнем с совпадений. Все источники дружно указывают на одну причину, заставившую обитателей Китежа среди ночи покинуть свои дома и совершать разного рода действия, повлекшие их смерть и увечья: это ужасающие галлюцинации, как визуальные, так и слуховые. 60 процентов погибших скончались от потери крови; причиной кровотечения стали многочисленные переломы, полученные при падении с крыш либо верхних этажей, либо колото-резаные раны, большей частью на левой стороне груди и на бедрах. Такие раны может нанести сам себе человек, привыкший действовать правой рукой, — и в тех случаях, когда ранения располагались справа, было установлено, что пострадавшие были левшами. Так вот, это согласуется с кадром из той записи, что мы получили, — помните, с человеком на полу? Это был Карл Бреннер, муж Ларисы. И о том же говорила Анна — о чудовищных муравьях, как она их боялась. Она же говорила о лаве, двигавшейся по улице, о желании забраться повыше, чтобы спастись от нее. Можно вспомнить также свидетельства полицейских, видевших зарево и чудовищ, — они тоже попали во власть галлюцинаций, но в более слабой степени.
