Уильям Форстен - Вечный союз
Но пока что перед ними простирался неизведанный мир, и, может быть, только лет через двадцать железная дорога, которую они строили, опояшет эту планету. Эндрю оценивающе взглянул на стоявший перед ним паровоз. Он носил имя Мэлади, героя Тугарской войны. «Вряд ли можно было найти что-либо более подходящее, чтобы увековечить его память, – с грустью подумал Эндрю, глядя на Почетную медаль, изображенную чуть ниже имени погибшего инженера. – Если бы Мэлади мог увидеть все то, что мы успели создать! Мэлади и еще две сотни мальчиков из 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи. Ведь они и были еще мальчиками, отдавшими свою жизнь за освобождение Руси от тугарского ига».
Паровоз был лучшим из всех выпущенных ими. Опорой ему служила станина шириной три с половиной фута. И хотя железнодорожная колея получалась уже, чем было принято дома, на Земле, они решили, что будут делать ее именно такой, – по крайней мере, до тех пор, пока не отпадет необходимость строить как можно быстрее. К тому же и железо приходилось экономить, изготавливая рельсы полегче, так как имеющиеся в их распоряжении запасы руды были пока ограничены.
«Интересно, сколько десятков тысяч тонн железа мы уже израсходовали на этот безумный, но столь заманчивый проект?» – подумал Эндрю, глядя на запад, где за горизонтом исчезала уже проложенная колея. Их главный промышленник Джон Майна наверняка дал бы ответ с точностью до последнего фунта. Он улыбнулся, увидев Майну, который как раз сходил с поезда. Напряжение военных лет было позади, и полковник, женившийся недавно на одной из кузин Калина, служил наглядным свидетельством высокой калорийности русской кухни.
Вагон, из которого вышел Майна, был украшен характерной для русских искусной резьбой по дереву и разительно отличался от неказистых грузовых вагонов и платформ, выпускавшихся в спешке в военное время. Суздальцы, верные своему увлечению, не оставили нетронутым ни одного квадратного дюйма. Это была панорама одной из сцен Великой Тугарской войны, как она теперь называлась, – а именно знаменитый прорыв 35-го полка через Главную суздальскую площадь в самый ответственный момент битвы. Эндрю испытывал некоторую неловкость, глядя на изображенную сцену, ибо в фигуре, возглавлявшей атаку, угадывался не кто иной, как он сам, – левый рукав пустой, в правой руке поднятая сабля, сзади развевается американский флаг. Тугары, в ужасе выпучив глаза, врассыпную спасаются от его гнева. Лицо его мрачно, от всей фигуры веет силой и решительностью. «Неужели я действительно так выглядел?» – думал Эндрю. Насколько он помнил, им владело чувство обреченности и страха, что все потеряно.
Теперь, когда его больше не мучил этот постоянный кошмар, весь мир вокруг преобразился.
Эндрю с улыбкой взглянул на вагон, где спереди были прикреплены четыре резные раскрашенные фигуры. Три из них изображали воинов армии Союза. Один держал в руках государственный флаг Соединенных Штатов, двое других – знамя 35-го Мэнского добровольного пехотного полка и 44-й Нью-Йоркской батареи легкой артиллерии, в то время как четвертый, стоявший в центре группы в простой белой рубахе и перевязанных крест-накрест обмотках русской пехоты, высоко вздымал флаг Республики Русь – голубое полотнище, посредине которого был круг из десяти белых звездочек, символизировавших русские города.
Сцены, изображенные на других вагонах, были посвящены воинским подвигам различных русских полков: вот 5-й Суздальский полк и 4-я Новродская батарея ценой собственной гибели перекрывают врагу путь в город через пролом в стене; 1-й Суздальский обороняет один из фортов; доблестный 17-й Суздальский до последнего своего солдата удерживает юго-восточный бастион. Но особенно нравился Эндрю тот вагон, где на фоне потерпевшего крушение воздушного шара Винсент Готорн взрывает плотину на Вине, чтобы затопить тугарские полчища, – геройский поступок, принесший им спасение. Картина на самом последнем вагоне напомнила Эндрю знаменитое полотно Стюарта, изображавшее акт подписания Декларации независимости. В данном случае подписывали конституцию новой русской республики. Этот вагон был президентским, и, глядя на него, Эндрю улыбнулся, представив себе, как его прославленный пассажир в данный момент приводит себя в чувство после дорожной качки и тряски.
– Итак, пятьсот одиннадцать миль железнодорожного пути позади, – задумчиво произнес подошедший Ганс Шудер. – Осталось проложить всего какую-то двадцать одну с половиной тысячу.
– Что касается меня, сержант, то мне вполне хватило и первых одиннадцати, – раздался еще один голос. Полковой врач Эмил Вайс отряхал дорожную пыль, сойдя с подножки вагона вместе с генералом Пэтом О’Дональдом, командиром 44-й батареи. Обрамленное рыжей бородой лицо О’Дональда раскраснелось, и он чуть пошатывался, что вряд ли было результатом дорожной тряски.
– У нашего любимого президента пунктик насчет нашего Великого Предназначения и строительства трансконтинентальной железной дороги, – произнес Эмил со смехом. – Всю дорогу он не желал говорить ни о чем другом.
– А как президент себя чувствует? – спросил Эндрю.
– Так же отвратительно, как и всегда после путешествия по железной дороге. Но через пару минут, я думаю, он будет уже в норме.
– Да, дорога не слишком приятная, – пробормотал Ганс, который и впрямь выглядел не лучшим образом. И не только выглядел, как знал Эндрю.
Фергюсон по выезде из Суздаля накануне вечером включил двигатель на полную мощность и ни на минуту не отходил от рукоятки дроссельного клапана, поддерживая скорость сорок миль в час и делая остановки только для того, чтобы пополнить запас дров и воды. Хотя вагоны последней модификации были снабжены рессорами, пассажиров тем не менее изрядно мотало и кидало. Паровоз устало выпустил клуб пара. Эндрю, отойдя от поезда на несколько шагов, испытующе рассматривал его.
Решение о строительстве трансконтинентальной линии было принято сенатом в первую послевоенную весну – этот проект вовсю лоббировался теми из сенаторов, кто был связан с литейным цехом. Однако прежде всего надо было залечить раны, нанесенные войной, и лишь в начале лета цеха, смытые разлившейся рекой, были отстроены заново и расширены с учетом выпуска металла в чуть большем количестве, чем требовалось для производства сельскохозяйственных орудий, утерянного в битвах оружия и военного снаряжения.
Работы по восстановлению лежавшего в руинах Суздаля и других русских поселений был непочатый край, не говоря уже о налаживании хозяйства и управлении республикой. Но Эндрю понимал, что железная дорога поддерживает в людях тонус, открывая перспективы освоения новых земель, развития торговли. К тому же всякому обществу необходим какой-нибудь ударный фронт, и хотя строительство отрывало от других дел десятки тысяч рабочих рук, в будущем оно сулило несомненные выгоды. А самое главное, железная дорога была нужна для обороны государства. В результате войны и эпидемии оспы население Руси сократилось вдвое. Если кочующие на юге орды слишком заинтересуются северными территориями, без помощи союзников выжить будет трудно. – Полковник Кин, разрешите доложить, все готово к церемонии.
Эндрю с улыбкой обернулся к Винсенту Готорну – молодому генералу, командиру бригады и послу в столице их новых союзников, римлян.
Стройный юноша стоял навытяжку, облаченный в простой белый мундир с поясом и аксельбантами генерала суздальской армии. Позади него со столь же торжественным видом выстроился его штаб. Все, вслед за командиром, дружно отдали Эндрю честь.
Эндрю также встал по стойке «смирно» в ответном приветствии.
– Вольно, генерал. – Он порывисто встряхнул руку Винсента.
«Всего-то двадцать один год, – подумал Эндрю, – а уже комбриг, кавалер суздальской Почетной медали, награжденный за спасение всей Руси». По глазам молодого человека было видно, что его квакерская совесть уже не так сильно терзает его. Первое время он очень мучился из-за загубленных им тысяч жизней. В течение нескольких месяцев Эндрю боялся, что Винсент никогда не сможет этого пережить. Может быть, лишь рождение близнецов вернуло его наконец к действительности, заставило понять, что без принесенной им жертвы новая жизнь, к которой он всей душой стремился, была бы невозможна.
Как ни странно, но демоны, так долго преследовавшие самого Эндрю, в последнее время тоже стали ослаблять свою хватку. После трех лет сражений с конфедератами там, дома, и еще более жестокой войны на полях Валдении его нервы были на пределе. Иногда по ночам кошмары возвращались, но теперь ему являлся не брат Джонни (спасибо уже за это), а тот жуткий момент, когда волны тугаров перехлестывали через земляной вал, город пылал в огне и ему казалось, что все потеряно, а главное, потеряна Кэтлин – как раз тогда, когда они пришли наконец к полному взаимопониманию. Но полтора года мирной жизни постепенно залечивали и эту рану.
